В корпусе Бенуа Государственного Русского музея открылась выставка "Исаак Левитан. 1860-1900". Приуроченная к 150-летию художника экспозиция вобрала в себя полный корпус работ Левитана из собрания ГРМ, а также несколько наиболее знаменитых полотен из Третьяковской галереи. Созданный не дожившим и до сорока лет художником классический русский лирический пейзаж изучала КИРА ДОЛИНИНА.
Левитан для нас больше чем Левитан. Это наше все. Смотреть на русскую природу (настоящую, без экзотических завитушек, ту, которая не сильно севернее Твери и не южнее Плеса) глазами Левитана нас учили с первого класса, и учеба эта не прошла даром. Ходить по юбилейной выставке в Русском музее — все равно что перелистывать страницы хрестоматии: осень, зима, весна, лето, небо, облака, бездорожье, одинокий монастырь на высоком берегу, мостик через ручей, опять бездорожье и весна, весна, весна... Об этих картинках мы писали сочинения и диктанты, эти картинки должны были стать визуальным комментарием к малопонятным в начальной школе стихам о родной природе. Они и стали таким комментарием — и в какой-то момент нарративное, столько раз страстно вымучиваемое из нас нашими русичками с "халами" на голове и визгливыми голосами, заместило собственно визуальное, То, про что, собственно, искусство Левитана и есть.
Но если попытаться все эти "Наступила весна, разлились реки..." забыть, то можно увидеть живопись. Ту живопись, которая будучи созданной еще 20-летним студентом Московского училища живописи, ваяния и зодчества, способна была заставить самого Саврасова чуть ли не вымаливать ученика у самого Перова. Почти нищий грустный красивый юноша из литовского еврейского местечка видел русскую природу так, как никто до него ее увидеть не сумел. Точнее сказать — никто и не пробовал. Русский передвижнический пейзаж должен был не столько показывать, сколько рассказывать. "Поэзия" — слово, которое с легкой руки Александра Бенуа никогда не покидало писания о Левитане — была неуместна в повествовательном по сути пейзаже учителей и предшественников молодого гения. В эту сторону шел некогда "гениальный мальчик" Федор Васильев, да умер молодым. Если заносило Шишкина — на помощь приходили длинные, сложносочиненные названия. Если Саврасов забывался в упоении от солнца, снега и весны, то и тут глагол действия ставил все на свои места: "Грачи прилетели" это вам не какой-нибудь "Жаркий день", это уже сюжет.
Левитан сочинять сюжеты не умел органически. Он смотрел, видел и рисовал. Это поражало и пленяло — какой бы тяжелой ни была жизнь вечно безденежного, часто бездомного, а иногда и изгоняемого из Москвы в виду своего еврейства художника, современников — поклонников его таланта не счесть числа. Бенуа это явление Левитана народу сформулировал очень жестко: "Казалось, точно сняли ставни с окон, точно раскрыли их настежь, и струя свежего, душистого воздуха хлынула в спертое выставочное зало, где так гадко пахло от чрезмерного количества тулупов и смазных сапог". Тут, конечно, не без плевка в передвижников, да и дальше по тексту следует загиб в сторону влияния на Левитана барбизонцев, но шок от новой живописи важнее идеологических баталий: Левитан был совсем другим.
Признаюсь, увидеть эту струю "свежего, душистого воздуха" в академичных залах Русского музея непросто. Почти невозможно — наш испорченный всем ХХ веком глаз не готов разглядеть в унылых красках левитановской родной природы новизну и легкость. Мы автоматически ищем ярких пятен. И они даже находятся: то ослепительные розовые деревья в цвету, то синее море, то красные крыши. Это Левитан привозил из путешествий. Но только никакой это не Левитан — так, мастеровитый анонимный пейзажист. А Левитан-- все те же серые облака, грязные подтаявшие снега, покосившиеся мосты, убогие избы и бездорожье, бездорожье, бездорожье... Чистая лирика. То, что после него заставили себя увидеть и полюбить потомки. Полюбить трудно. Но и ему было нелегко. В 1897 году Левитан пишет Чехову (их дружбе на выставке посвящен специальный раздел): "Думаю через десять, 14 дней ехать в дорогую все-таки Русь. Некультурная страна, а люблю ее, подлую!" Трудно не согласиться.