Вчера в возрасте 89 лет умер седьмой президент Международного олимпийского комитета (МОК) Хуан Антонио Самаранч. Его вклад в олимпийское движение был вполне сравним с тем, что внес возродивший его Пьер де Кубертен. Хуан Антонио Самаранч, возглавлявший олимпийское движение с 1980 по 2001 год, мог войти в историю как президент, при котором оно погибло, однако вошел в нее как президент, при котором оно превратилось в процветающее предприятие.
Вчера, после того как в больнице Барселоны — родного города седьмого президента МОК остановилось его давно уже больное сердце, преемник Хуана Антонио Самаранча Жак Рогге нашел очень правильные слова, чтобы определить его роль в истории, назвав испанского маркиза "архитектором современного — сильного и единого — олимпийского движения". То есть он фактически приравнял его заслуги к заслугам французского барона Пьера де Кубертена, который в конце позапрошлого века придумал возродить древнегреческие Олимпиады. И едва ли найдется хоть один человек, кто решится поспорить насчет того, вправе был это делать Жак Рогге или нет, пусть Хуан Антонио Самаранч репутацию заработал, строго говоря, на разрушении когда-то священных кубертеновских принципов. Впрочем, вся его жизнь была, если разобраться, сплошным парадоксом.
Так вышло, что пост главы организации, с момента создания в 1894 году провозгласившей демократию, коллегиальность своими законами, ему принесли режимы, ни в грош не ставившие эти понятия, но при этом на дух не переносившие друг друга. Он стал президентом Национального олимпийского комитета Испании и членом МОК по протекции фашиста Франко, а руководителем головной спортивной организации — при поддержке самых лютых среди врагов франкистов. Известно, что победу на выборах в июле 1980 года ему во многом обеспечила поддержка советского блока, которую Хуан Антонио Самаранч сумел заслужить, в течение трех лет работая послом Испании в СССР и Монголии.
Впрочем, ценность доставшегося ему в 1980-м приза выглядела очень сомнительной. Позади была мюнхенская Олимпиада 1972 года, во время которой палестинские террористы убили 11 израильских спортсменов. Позади была монреальская Олимпиада 1976 года, которую по политическим причинам бойкотировали 26 государств. Впереди была московская Олимпиада — и бойкот, по сравнению с которым предыдущий казался полной ерундой. От нее отказались 65 стран во главе с США, отомстившие таким образом Советскому Союзу за ввод войск в Афганистан. А через четыре года мир ждали Олимпийские игры в Лос-Анджелесе, проигнорированные в ответ СССР и его наиболее верными союзниками.
По большому счету американская Олимпиада была никому не нужна. Смешно, но Лос-Анджелес оказался единственным городом, претендовавшим на нее. Остальные не хотели связываться с соревнованиями, организация которых требует колоссальных расходов и в которых не известно кто будет участвовать. Она не была нужна даже самому Лос-Анджелесу. Во всяком случае, опрос, проведенный МОК незадолго до нее, показал, что три четверти жителей города с удовольствием обошлись бы без Олимпиады.
Это был уже не кризис. Это была катастрофа. Слоганы кубертеновской эпохи можно было выбросить на помойку, потому что спорт уже ассоциировался не с миром, а с войной, а рассуждения по поводу того, что важнее — победы или участие, выглядели просто смешно, потому что и участвовать, и побеждать в Олимпиадах не очень-то и хотели. И чем их заменить, никто не знал.
Зато знал Хуан Антонио Самаранч. Правда, для того чтобы спасти олимпийское движение, ему пришлось совершить кровавую революцию, жестоко растоптав заповеди, представлявшиеся тем, кто на протяжении столетия ими руководствовался, по святости сродни библейским. Это вскоре после его прихода к власти в кичившемся бессребреничеством МОК был создан комитет по маркетингу, который занялся поиском инвесторов и придумал программу так называемого олимпийского партнерства TOP — когда компании дается статус эксклюзивного всемирного партнера и никто больше, работающий в этой бизнес-нише, сунуться на олимпийскую поляну не может.
Это при нем из Олимпийской хартии был исключен термин "любительство", запрещавший выступать на Олимпиадах тем, кто зарабатывает на хлеб исключительно спортом, а через несколько лет на Игры потоком хлынули спортсмены, которым он преграждал путь: баскетболисты из НБА, теннисисты, профессионалы-велосипедисты. Они оставили в тени десятки привыкших быть на виду атлетов — пятиборцев, фехтовальщиков, стрелков. Но компенсацией за эти жертвы явились миллионы новых болельщиков и миллионы дополнительных спонсорских долларов, вложенных в популярность героев Tour de France, Wimbledon и американских баскетбольных шоу.
Это при нем олимпийская программа начала расширяться невероятными темпами — за счет коммерчески привлекательных, телегеничных видов и таких, которые культивируются в государствах, имеющих с точки зрения инвестиций и влияния наибольшее значение для спорта — в США, СССР, Южной Корее. В ней появились теннис и бейсбол, софтбол и пляжный волейбол, синхронное плавание и художественная гимнастика, женский футбол и прыжки на батуте, сноуборд и шорт-трек.
А еще Хуан Антонио Самаранч, профессиональный дипломат, без устали колесил по миру, налаживая контакты с правительствами, национальными олимпийскими комитетами, ООН, уговаривая врагов хотя бы на время помириться. При этом он умудрялся оставаться своим как для тех, кто лоббировал его избрание, так и для представителей лагеря противоположного, которые в его лице неожиданно обрели союзника в деле переноса рыночных отношений на олимпийскую площадку.
Он был настолько всем необходим, настолько всех устраивал, что складывалось ощущение, может оставаться на своем посту вечно. Хуан Антонио Самаранч покинул его в 2001 году, когда МОК, превращенный им из общества честных, но немножко далеких от реалий жизни аристократов в эффективную управленческую структуру, перед которой не стесняются заискивать самые крутые государственные мужи и которая генерирует за четырехлетний олимпийский цикл оборот в $4 млрд, снова столкнулся с кризисными явлениями. Но это были явления совсем иного рода, нежели два десятилетия назад. На смену бойкотам и нищете 1980-х пришли допинг и коррупция. Дисквалификации за употребление запрещенных препаратов стали регулярными. А в 1999 году десять членов комитета были исключены из него за то, что брали взятки от заявочного комитета зимней Олимпиады в Солт-Лейк-Сити, с помощью них обыгравшего конкурентов.
Но даже эти скандалы записывали ему в достижения. В конце концов, они свидетельствовали, насколько привлекательными стали и олимпийские победы, и сами Игры, за которыми нынче выстраиваются громадные очереди. Новые Олимпийские игры — приносящие всем и славу, и деньги.
Хуан Антонио Самаранч успел придумать инструменты для того, чтобы побороть и эти беды,— Всемирное антидопинговое агентство, жесткий этический регламент для олимпийских чиновников. И только после этого ушел — там же, где был выбран президентом МОК. И те, кому довелось побывать на московской сессии в 2001-м, могли видеть, как некоторые работавшие в ней люди, слушая прощальную речь маркиза, плакали.
В том, что он решил закончить с президентством в Москве, изменившейся с 1980 года, как и спасенное Хуаном Антонио Самаранчем олимпийское движение, во всех смыслах, до неузнаваемости, был, конечно, особый символизм. Как и в реакции МОК на его последнюю в жизни волю. Прошлой осенью Хуан Антонио Самаранч, навеки почетный президент МОК, попросил членов комитета на выборах столицы Олимпиады 2016 года проголосовать за Мадрид. Они проголосовали за Рио-де-Жанейро. Но он ведь сам всегда стремился к тому, чтобы олимпийское движение жило все-таки не эмоциями, сердцем, не пустыми идеалами, а прежде всего умом и расчетом.