КОГДА 1 ИЮЛЯ КОРОЛЕВСКАЯ ЯХТА ПЛАВНО СКОЛЬЗИЛА ПО АРОМАТНОЙ БУХТЕ, УВОЗЯ ПРИНЦА УЭЛЬСКОГО ОТ БЕРЕГОВ СТАВШЕГО ВНОВЬ КИТАЙСКИМ ГОНКОНГА, ДОЧЕРИ ПОСЛЕДНЕГО ГУБЕРНАТОРА ПОСЛЕДНЕЙ БРИТАНСКОЙ КОЛОНИИ В АЗИИ РЫДАЛИ НА ПАЛУБЕ. ОНИ ПРОЩАЛИСЬ НЕ ТОЛЬКО С ЧАСТЬЮ СВОЕЙ ЖИЗНИ, ПРОВЕДЕННОЙ В УДИВИТЕЛЬНОМ, НЕ ПОХОЖЕМ НИ НА ЧТО ГОРОДЕ, СТАВШЕМ ВО ВСЕМ МИРЕ СИНОНИМОМ АВАНТЮРНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ. ВМЕСТЕ СО ВСЕМ КОНСЕРВАТИВНЫМ ЗАПАДОМ ОНИ ОПЛАКИВАЛИ СУДЬБУ ГОНКОНГА. ДО 1 ИЮЛЯ ЗАПАД СЧИТАЛ ЕГО СВОИМ ОПЛОТОМ В АЗИИ.
Как ни странно, но большинство европейцев и американцев совершенно искренне считают Гонконг если и не безусловной частью культурного пространства Запада, то по крайней мере местом, где встречаются и взаимопроникают культуры, рождая некую новую евразийскую цивилизацию. У меня Гонконг оставил впечатление города, где смешались все стили, все города — впечатление архитектурного хаоса, холодного каменного лабиринта. Город, не имеющий собственного облика и стиля, — это и есть Гонконг. Янки найдет здесь архитектонику Нью-Йорка с его третьим измерением, отсутствующим в европейских городах. Британец — знакомые черты имперского Лондона, француз — местные Елисейские поля — Натан роуд. Китаец с севера с удовлетворением проедет по прибрежным магистралям, воскрешающим в памяти пекинский Проспект небесного спокойствия.
И все же больше всего Гонконг из-за обилия небоскребов похож на Нью-Йорк. Однако небоскребы Манхэттена образуют удивительное единство — несмотря на все разнообразие, американский небоскреб не спутаешь ни с чем. Гонконгский небоскреб иной — у него лицо владельца, которым оказывается и калифорнийский миллиардер, и британский лорд, и малайский контрабандист, и отпрыск китайских мандаринов, и саудовский феодал, и японский банкир, и таиландский коррумпированный чиновник. У каждого из них своя культура и свое представление о прекрасном. Построенное ими является частью их мира и нового культурного единства не создает.
Новое поколение выбрало Конфуция
Гонконг не тот город, по которому стоит плакать. Нигде, даже в ньюйоркском Даунтауне, не почувствуешь такого азарта в погоне за наживой. Алчность буквально перенасыщает влажный морской воздух крупнейшего свободного порта мира. Здесь физически начинаешь ощущать, что единственное, что по-настоящему объединяет обитателей 1000 квадратных километров скал на берегу Южно-Китайского моря, это деньги. Их зарабатывание является смыслом жизни в анклаве, заменяя и культуру, и идеологию, и образ мыслей.
Слезы, пролитые не одной чувствительной белой дамой во время праздничной феерии в ночь на 1 июля, на самом деле были пролиты по самим себе. Победоносный Запад впервые по-настоящему почувствовал, что проиграл. Проиграл духовно — в борьбе за мысли и сердца нескольких миллионов человек. Причем проиграл в борьбе, где у него, казалось, даже не было видимых соперников. Ну, если не считать пять тысяч лет культурного наследия китайской цивилизации.
Несмотря на выходящее за все грани приличия внимание СМИ к протестам небольших групп правозащитников, видевших в воссоединении с Китаем угрозу правам и свободам, гарантированным жителям колонии Виктория (так официально называется территория, обычно именуемая Гонконгом) британским правом, подавляющее большинство гонконгцев воспринимали присоединение как праздник. Несмотря на прокатившуюся было несколько лет назад поверхностную волну беспокойства и неопределенного страха, большинство гонконгцев приняли новую реальность и не собираются никуда уезжать. Те, кто смог, приобрели канадское, английское, австралийское гражданство — и остались жить у себя дома.
Пятая часть населения Гонконга — молодежь в возрасте до 15 лет — не совсем понимает надрыва и пафоса старшего поколения. Она не столь истерически патриотична, с одной стороны, а с другой стороны, не столь европеизирована, если не брать во внимание чисто внешнюю атрибутику. Еще три года назад в Пекине было невозможно увидеть панков, выкрашенные разноцветные челочки. Сейчас двадцатилетние пекинцы и шанхайцы ничем не отличаются от своих гонконгских ровесников, они, пожалуй, больше отличаются от своих сверстников из бедных внутренних районов Китая.
Экстравагантная гонконгская молодежь задает тон, создает идолов и кумиров для континентального Китая. В уличной толпе мелькают кардинально зеленые головы, ярко красные волосы или азиатские blonds. В Гонконге формируется современная китайская молодежная культура. Так, именно из Гонконга идет трансляция MTV на все азиатские страны. Среди китайской молодежи особенно популярны гонконгские фильмы (по большей части на сюжеты из средневековой китайской истории), музыка (китаизированный вариант современной западной), певцы (поющие почти только на китайском языке), музыкальные журналы (трудно найти хоть одно слово, написанное латинскими буквами), телепередачи (китайская жизнь, китайская история, китайская школа боевых искусств). Гонконг уже давно стал своеобразной Меккой "золотой" молодежи с континента. Для здравомыслящей китайской молодежи, а тем более для отпрысков партийной элиты или детей "новых китайцев", солдат Лэй Фэн — идол "культурной революции" — уже давно мертв.
Да, китайцы с континента будут стремиться в Гонконг по разным причинам. Например: сохранить ребенка из-за политики контроля рождаемости в Китае, подальше от идеологии "строительства социализма с китайской спецификой", да и просто в поисках лучшей жизни. В континентальных "мыльных операх" уже давно героини счастливо выходят замуж непременно за богатого гонконгца (в массовом сознании все гонконгцы богачи) или получают наследство от дядюшки, спасшегося бегством от коммунистов, или вдруг у сироты объявляется родитель, обязательно из Гонконга...
Тем не менее не следует делать из этого далекоидущих выводов. Первое, что поражает в Гонконге после небоскребов, это плохое знание английского местной молодежью. Казалось бы, кому как не поколению Pepsi владеть языком Майкла Джексона, Мадонны и Курта Кобейна, ставшего вторым для миллионов их сверстников в Европе, Азии, Африке и России. Ничего подобного! Китайская молодежь в Гонконге говорит по-китайски. Свой выбор между цивилизациями она уже сделала.
Для формирования новой идеологии "общекитайских ценностей", противопоставляемой западным ценностям, оживляются этические нормы конфуцианства: почитание старших, уважение к властям, служение государственности. Не зря глава административной территории Сянган миллиардер Тун Чжихуа так озабочен воспитанием нового поколения, что даже пообещал поставить в центре своей деятельности резкое улучшение системы образования.
Реванш желтого дьявола
Как ни странно, но присоединение Гонконга к Китаю стало своеобразной общеазиатской феерией. Практически все азиатские правительства выразили официальную поддержку мерам Пекина. Помимо полумиллиарда китайцев телетрансляции пышных торжеств по случаю воссоединения смотрело не меньшее число азиатов во многих странах. Конечно, Европа может утешать себя тем, что в основе этого интереса лежат грубые меркантильные интересы — присоединение предоставляет редкую возможность оттеснить западных конкурентов и получить гонконгские инвестиции во Вьетнам, Индонезию, Таиланд, на Филиппины. Но здесь, в Азии, становится очевидным другое: неожиданно пробудившимся интересом к Гонконгу движут более тонкие мотивы. Сопредельные страны переживают вместе с китайцами чувство гордости — ведь память о колониальном прошлом и национальном унижении остается надолго.
Китай приобрел новое качество в Азии. Экономическая и культурная жизнь региона все больше вращается вокруг китайской оси. Превращению невиданного подъема китайского духа в мировое явление способствует китайская диаспора азиатских стран: 10% населения Таиланда, контролирующая половину валового продукта страны, треть населения Малайзии, владеющая всей экономикой страны, 3% населения Индонезии, держащие в руках 70% экономики, на Филиппинах китайцев не больше 1%, и на них же падает контроль над не менее 35% промышленного производства страны. Эти общины китайцев вслед за своими соотечественниками из континентального Китая переживают такое же обостренное чувство реванша национального достоинства. Мало кто здесь симпатизирует коммунизму, но объединение нации стоит выше и западной идеологии прав человека, и социализма с китайской спецификой. Ведь специфика одна — географическая, культурная и историческая общность одного народа.
Скандально известный Олег Гордиевский в своей книге "Инструкции из Центра" пишет, что в структурах КГБ СССР существовал специальный центр, проводивший исследования по национально-психологическим характеристикам стран, представляющих потенциальную опасность для Союза. В служебных записках говорится: "Китайцам до сих пор присущ эгоцентричный взгляд на мир; они становятся 'неуправляемыми', когда затронуто их чувство достоинства; они легко возбудимы, для них характерна резкая изменчивость от одной крайности к другой, был отмечена 'злопамятность' и особый панический страх 'потерять лицо', в случае если это произошло, по мнению многих синологов, упорно и настойчиво с величайшим терпением и самоконтролем ждать случая отомстить обидчику. Характерно подозрительное отношение и антипатия к иностранцам вследствие событий прошлого века, когда Китай превратился в полуколонию. Восхваление успехов другой страны китаец может воспринять как намек на отсталость своей собственной..."
Я не стану брать на себя ответственность давать оценку этим словам. Однако история одного из персонажей средневековой китайской пьесы "В зале Парчовых облаков тайно замышляется план цепи" говорит в ее пользу. Более двадцати лет один придворный шаг за шагом осуществлял в императорском дворце план жестокой мести обидчику. Кстати, уже давно забывшему о прежней ссоре. Впрочем, не исключено, что характеристика китайской национальной психологии составлялась советскими гэбистами исключительно на основании средневековой китайской литературы.
Крушение китайского мира
Чтобы понять китайскую интеллектуальную элиту (простому народу-то что? китаец он или европеец — был бы праздник, чтобы выпить и развлечься) в ее экзальтированном восприятии воссоединения Гонконга с Китаем, необходимо прежде понять, какую психологическую травму испытала просвещенная часть китайского общества в XIX веке. Проблема китайцев как нации состояла всегда в том, что на протяжении нескольких тысяч лет подряд они являли собой один из центров самобытной утонченной цивилизации, намного опередившей в своем экономическом, политическом и культурном развитии окружающие народы. Как следствие, с точки зрения традиционных китайских представлений, на протяжении многих веков бытовала уверенность в том, что все народы мира, за исключением китайцев, — "варвары с лицами людей, но с сердцами диких зверей".
Уверенность в исключительности своей нации стала основой китаецентристской модели мира. Китайцы видели свое превосходство исключительно как мироустроительное. Из аналогий сегодняшнего дня напрашивается пример стремления Соединенных Штатов Америки взять на себя миротворческие и мироустроительные функции и построить свою модель "американоцентристского" мира.
О Европе китайцы к началу прошлого века имели слабое представление и даже не стремились к контактам, так как ощущали себя самодостаточной и процветающей державой, а международные отношения (как мы их понимаем сейчас) рассматривали лишь в плоскости сюзерен--вассал. Любопытно, что даже Россию эпохи Петра Великого, когда активизировались двусторонние контакты в связи с продвижением русских на Дальний Восток, Китай рассматривал как потенциального вассала. Равно как и любое другое государство, вступавшее в контакт с Поднебесной империей.
Так было всегда, до тех пор пока европейские государства не начали настойчиво требовать открыть порты на побережье для кораблей негоциантов вопреки существовавшему запрету императорского двора. К несчастью, торговля началась с завоза опиума. Поводом к военным действиям против Китая стал инцидент, когда высокопоставленный чиновник Линь Цзэсюй попытался прекратить ввоз опиума в страну. Англичане послали военную экспедицию, которая положила начало национальной катастрофы для Китая.
Лишь после начала первой опиумной войны выяснилось, что пекинское правительство не располагает сколько-нибудь достоверными сведениями о Европе и европейцах. Император Дао Гуан потребовал выяснить и получил донесение, ярко характеризующее ту степень трагического самообмана, в котором пребывал Китай в середине прошлого века: "Варвары-англичане живут в нескольких десятках тысяч ли от Китая. Субординация губернаторов, чиновников и наследственных сословий заимствована из нашего государства, и все должностные лица говорят у них по-китайски".
Постепенно приходило трагическое осознание собственного бессилия и превосходства западного оружия, флота. Для китайцев это было равнозначно крушению всего мира. Болезненная ломка психики, вызванная полным крушением всего фундамента, на котором зиждилось китайское национальное самосознание, затянулась почти на сто лет.
В такой ситуации духовные лидеры Китая приходят к выводу, что надо учиться у Запада: "Изучить то, чем сильны варвары, для того чтобы одолеть их". Задача — превзойти Запад. Достижение этой цели затянулось более чем на век. И прежде всего из-за того, что в отличие от японцев, заимствовавших у Запада прежде всего технику и принципы организации управления, китайцы, как и русские, отдавали предпочтение импорту идей и философии.
Как следствие, короткий период неудачной политики "самоусиления" в самом конце прошлого века окончился крахом монархии, за кратким периодом буржуазной республики последовал период милитаристских клик, новое поражение в войне и частичная оккупация японскими войсками, унесшая миллионы жизней гражданская война, приход к власти коммунистов, многочисленные экономические эксперименты периода "великого скачка". И только в 1978 году стала наконец осуществляться продуманная политика реформ, "открытости" (на этот раз прагматично добровольной) и модернизации страны.
Выздоровление
Реформы и модернизация постепенно меняют Китай. Страна превращается в одну из сверхдержав. Бурное экономическое развитие принесло мировое признание, материальное удовлетворение. Когда исчезла проблема насытить желудок, китайцы стали больше думать о национальном достоинстве. Но в этих размышлениях постоянно присутствовали какой-то надрыв, ущербность, комплекс неполноценности нации, душевная "заноза", олицетворяемая британским Гонконгом. Гонконг оставался напоминанием о пережитом унижении и символом поражения, нанесенного Западом.
Воссоединение стало реальностью. И в момент национальной эйфории пришло осознание, что присоединение Гонконга к Китаю имеет не только экономическую и политическую значимость, но и является величайшей моральной победой китайского этноса над памятью об унизительном прошлом. Обретая "потерянное лицо", Китай снова увидел себя "Срединной империей"! Ведь присоединение Гонконга поможет завершить процесс собирания воедино китайских земель, возродить национальное величие. Наконец-то одержана победа стратегическая и моральная над всем Западом. Справедливость восторжествовала, обидчик отмщен, национальное достоинство китайцев ничем не омрачено. Следующий неизбежный шаг — возвращение Тайваня в лоно родины-матери.
Что же произойдет в предстоящие 50 лет, в течение которых Гонконг останется особым административным районом — гонконизация Китая или китаизация Гонконга? Скорее всего, произойдет и то и другое. Бессмысленно спорить, кто и что победит, Гонконг победит Китай, коммунизм победит капитализм или наоборот. Уже началось движение к собственной китайской цивилизации. Новая китайская империя предстает в величии экономической мощи, политической независимости и более здорового национального самосознания.
САЯНА НАМСАРАЕВА