"Мы салафиты. Или, как вы нас называете, ваххабиты, враги"

На прошлой неделе в горах Дагестана сразу в нескольких районах в очередной раз был объявлен режим контртеррористической операции. Спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова побывала в одном из дагестанских сел, недавно подвергшихся зачистке.

"Что государство для нас сделало?"

От райцентра Бабаюрт до селения Кара-Тюбе всего 8 км, но добираемся мы почти час. Дороги здесь, по сути, нет — в поле проложены две глубокие борозды, засохшая земля бугрится, машина прыгает и встает. Автомобиль с сотрудниками милиции, настойчиво рекомендованными нам в сопровождение, возвращается, нас вытаскивают. Становится понятно, почему глава администрации района пошутил, что в этом районе "опасны не столько ваххабиты, сколько условия".

Село из 82 домов раскинулось в чистом поле — бедные домики из глины, обмазанные известкой, маленькая мечеть и заросшее травой футбольное поле без ворот.

Помощник имама мечети Рамазан Курбаналиев говорит, что село поделено на две части: в одной живут так называемые ваххабиты, в другой — представители традиционного ислама.

— Вот эта сторона наша, а та — их. Они в мечеть не ходят, в прошлом году имама нашего побили, приехала милиция, после этого мы друг с другом не общаемся. Мы сами по себе — они сами по себе.

— Почему они побили вашего имама?

— Они своего хотели поставить, а мы не дали.

Все жители села — выходцы из высокогорного Цунтинского района Дагестана. В горах часто женятся на двоюродных братьях и сестрах, поэтому в Кара-Тюбе все друг другу родственники.

Кара-Тюбе не совсем обычное село. Его официально нет. В советские времена каждый из горных районов Дагестана имел на равнине наделы, так называемые кутаны, куда зимой выгоняли овец. Весной скот снова поднимался в горы, на альпийские луга, и кутаны пустели. Но уже в 70-е часть горцев стала оседать в кутанах, а к 90-м процесс стал необратимым: тяжелые условия жизни подтолкнули большую часть горцев к переселению, и там, где раньше находилась зона отгонного скотоводства, появились населенные пункты. В одном Бабаюртовском районе свои наделы имели 23 горных района. И сегодня здесь около 200 таких вот неофициальных сел. Жители этих сел административно закреплены за своими горными районами. Например, жители Кара-Тюбе получают пенсии и пособия в своем Цунтинском районе, там же должны они ходить в школы и получать медпомощь. Но от Кара-Тюбе до Цунтинского района восемь часов езды. Поэтому за социальной помощью они обращаются в Бабаюрт, что, конечно, не нравится ни местным властям, ни местным жителям. Своих жителей в районе 50 тыс., а "чужих" — почти 60 тыс.

Тяжелая социальная ситуация привела к тому, что стихийные села стали местом для конфликтов и стычек между населением и властями. В апреле село объявили зоной КТО, провели спецоперацию, уничтожили неизвестного боевика, а 16 местных жителей, в том числе женщин, доставили в РОВД. Они провели там почти трое суток. Правозащитники написали в Москву, из Москвы позвонили президенту Дагестана, тот вмешался, и людей отпустили. На следующий день мировой судья признал, что оснований для задержания этих людей не было.

Я прошу помощника имама показать мне тот дом, в котором во время спецоперации был убит неизвестный человек.

— Так этот дом сожгли,— отвечает помощник имама и показывает вправо.— Вон там он стоял.

— Сожгли силовики?

— Ну да. Тут операция была. Кого-то они там убили. Потом с этой стороны села многих задержали. Я не знаю, что там произошло. Но дом сжигать зачем?

Идем в сторону разрушенного дома. Участковый инспектор Магомед, приехавший вместе с нами, говорит, что 15 апреля, когда этот дом был оцеплен, он, как положено по местным обычаям, разулся и вошел внутрь:

— Когда из комнаты стали стрелять, я выскочил на улицу в одних носках.

— А зачем дом сожгли? — спрашиваю я.— Где же теперь живут его хозяева?

— Этого я не знаю, спецоперацию не мы проводили, а приезжие. Да вы не переживайте, им "лесные братья" быстро построят новый дом. У них там целая касса взаимопомощи. Если кому-то разрушили дом, они дают деньги и строят. Если убили кого — его семье помогают. Поэтому у боевиков такая поддержка.

Справа от меня низкий глиняный сарай, устланный тряпками. Ощущение, что здесь кто-то живет, меня не подводит, хозяйка дома Патимат Нурутдинова спит прямо здесь, рядом с домашним скотом. Ее дочь с маленьким ребенком и беременная сноха ночуют у родственников. Дом Патимат, сожженный дотла три недели назад, уже возрождается из пепла — новые стены поднялись на полметра от земли. Хозяйка говорит, что дом строят родственники. Милиционеры скептически усмехаются.

Патимат рассказывает, что вечером накануне спецоперации к ее сыну Ильясу пришел друг — кто и откуда, мать не спрашивала.

— Я с дочкой и снохой на женской половине, они на мужской, откуда я знаю, что они там делают,— говорит Патимат.— У нас не принято спрашивать у гостя, зачем он пришел.

— Это гость ваш стрелял в милиционеров?

— Я не знаю, кто стрелял, может, только милиция и стреляла. Я думала, дома никого нет, утром все ушли. Я до сих пор не знаю, кто этот человек, которого они убили в моем доме. Они нам фотографию показывают — мол, знаете такого. Откуда мы его знаем. А тело ни разу и не показали. Может, этого тела и нет.

— Когда они пришли, я им сказала: "Покажите ордер",— рассказывает дочь Патимат Барият Абдуллаева.— Один из военных мне сказал: "Вот видишь автомат, вот это мой ордер". "Ну стреляй тогда",— сказала я ему. Они в милицию нас забрали в одном халате и даже не дали надеть носки. Мы для них не люди.

Ильяс Абдуллаев исчез сразу же после спецоперации — где он, никто не знает, но судя по тому, что о нем женщина говорит гораздо спокойнее, чем о втором своем сыне, судьба Ильяса ее не очень печалит. Второго сына Патимат, Бахрудина Абдуллаева, задержали несколько месяцев назад: у него в доме под детским матрасом нашли гранаты. Патимат уверена, что сына подставили:

— До этого у него два раза проводили обыск, русские и чеченцы, ничего не находили. А в третий раз пришли люди в масках, всех из дома выгнали, потом вышли и сказали, что гранаты. Он что, ненормальный, в детской кровати гранаты хранить?

У Бахрудина осталось трое детей. У пропавшего Ильяса — беременная жена.

— Ее тоже вместе с нами забрали в РОВД,— говорит Патимат.— Только ее чуть раньше отпустили, а нас держали там три дня. Дом сожгли, нас забрали в милицию, спрашивали там, зачем мы хиджабы носим. Сына посадили ни за что! Что они еще от нас хотят?

Голос женщины срывается на крик.

К дому Патимат подходят люди — все они из этой части села, так называемые неблагонадежные. Женщины в хиджабах, мужчины в спортивных брюках, бедно одетые, у многих нет зубов. Пожилой худощавый мужчина пробирается сквозь толпу, представляется: "Магомед Магомедов, депутат сельсовета". Магомед в этой части села главный. Когда Патимат повышает голос, он что-то быстро говорит ей по-аварски, и женщина успокаивается. Как мне кажется, он старается смягчить ее высказывания в адрес милиционеров, которые стоят неподалеку и все слышат. Я спрашиваю его, почему две части села не общаются друг с другом.

— Мы салафиты,— говорит Магомед.— Или, как вы нас называете, ваххабиты, враги. А те, кто не враги, на нас все время стучат. А милиция задерживает всегда только наших людей, по любой причине. Нас преследуют за веру. Мы не чувствуем себя защищенными. Хиджаб носить нельзя, бороду носить нельзя — сразу спросят, зачем носишь. Ну носим, значит, надо так по сунне! Человек идет в чистый ислам, не пьет, не курит, зла не делает, а его за это унижают и преследуют. Трое суток нас держали во дворе РОВД, мы спали на траве и на лавках. За что? Мы ничего плохого не делаем, мы никогда не шли против власти.

— А имама в прошлом году вы зачем побили?

— Это наше внутреннее дело. Надо было его между собой решить. А они побежали жаловаться властям. И так всегда — чуть что, сразу бегут туда.

— Но ведь вы живете в государстве...

Магомед внимательно на меня смотрит. Потом показывает на село:

— А вы посмотрите, как мы живем. Что государство для нас сделало?

Я смотрю на подростков и молодых парней, разглядывающих нас, как редких зверей в зоопарке. В этом селе есть только школа-трехлетка, а в соседнем — неполная средняя, но туда мало кто водит своих детей. "Там нас не жалуют",— говорят в селе. В армию отсюда вообще никого не забирают — поскольку у села нет статуса, местная молодежь не нужна ни местному военкомату, ни Цунтинскому, к которому приписана, в Дагестане норма по призыву гораздо меньше, чем количество желающих послужить. К тому же с тремя классами образования в армию не берут. В селе нет поликлиники — недавно открыли амбулаторию, но там нет лекарств. А если вызовешь скорую, надо долго ждать, а по бездорожью скорая может и не доехать. Говорят, старики так и умирают, не дождавшись помощи.

«Если кому-то разрушили дом, "лесные братья" дают деньги и строят. Если убили кого — его семье помогают. Поэтому у боевиков такая поддержка»

"Послушал их пропаганду и пошел"

Перехожу на другую сторону села — к большому сараю, когда-то служившему убежищем для овец. Сейчас здание пустует, покосилось, и местные в шутку называют его банкетным залом. Здесь, у стены "банкетного зала", на корточках сидят местные мужчины. Школьный учитель Магомед Ибрагимов осторожничает: "Я не знаю, почему у нас раскол пошел. Они нас не любят. Мы не против с ними общаться, а они сами не хотят. Просто у них вероисповедание другое".

Бывший шофер Шамхан Магомедов говорит, что его сын "на той стороне села", ваххабит, и что отец запретил ему приходить домой — он и не приходит уже год.

— Почему запретили?

— Из-за него у нас будут одни проблемы. Станут обыски проводить, спецоперации, сыновей забирать, а у меня их еще двое. И дочки у меня две. Я их уберечь должен. Автомат он еще не взял, но кто знает, что будет дальше.

Большая часть дагестанцев считает ваххабитов потенциальными преступниками. Это во многом объясняется законом о противодействии ваххабизму, действующим в Дагестане в нарушение всех законодательных норм. Правозащитники часто говорят о том, что существование ваххабитских общин в нелегальном статусе выгодно силовикам: в таких селах можно хоть каждый день объявлять режим КТО, а участие в КТО дает силовикам хорошую прибавку к зарплате.

Но здесь, у сарая, мужчины говорят не о ваххабизме, а о тех же проблемах, что и на той стороне села,— нет дороги, газа, школы, чистой воды. "Перед какими-то очередными выборами у нас пробурили артезианскую скважину, но только наполовину, и оттуда еле течет вода, а другой тут нет". И вполголоса: "Деньги-то выделили администрации на всю скважину, говорят, что 7 млн руб. А пробурили на 3 млн". О детской спортплощадке здесь даже не мечтают: мальчишки выстраиваются в очередь к единственному самодельному турнику.

— 48 лет живу здесь,— говорит Шамхан.— Ни одного судимого у нас тут не было. Год назад начались все эти проблемы, откуда они появились, эти ваххабиты, не знаю.

— Сколько лет вашему сыну?

— Двадцать пять.

— И все эти годы он жил в Кара-Тюбе?

— А где же еще?

— И вы не знаете, почему он перешел на другую сторону села?

— Послушал их пропаганду и пошел.

Я смотрю на безработных жителей села, проводящих все свое время у этого коровника, и понимаю, что это лучшая пропаганда.

"Эти люди — настоящие пособники"

«Когда задерживают пособников боевиков, правозащитники дружно их защищают, а когда убивают наших милиционеров, все молчат»

В Бабаюртовском РОВД своя правда о Кара-Тюбе. Начальник милиции Ахмет Анварбеков встречает нас с обидой: "Когда задерживают пособников боевиков, правозащитники дружно их защищают, а когда убивают наших милиционеров, все молчат. У этих милиционеров тоже жены и дети! В Кизляре от действий террориста погибло 12 человек. 17 получили тяжкие телесные повреждения. 200 человек обратились в больницы!"

По официальной версии, спецоперация в Кара-Тюбе была санкционирована в рамках уголовного дела о взрыве террориста-смертника в Кизляре в конце марта. Отследив звонки, которые делал водитель-смертник, оперативники установили, что одним из абонентов был житель Кара-Тюбе Пахрудин Абдуллаев. Пока наблюдали за Абдуллаевым, выяснили, что у одной из его соседок, Патимат, появляются незнакомые люди с оружием. Спецоперацию проводили подразделения ФСБ, МВД, МЧС, ФАПСИ, а также мобильный отряд МВД РФ и представители следственного комитета. Когда из дома Патимат раздалась стрельба и был ранен подполковник Карасев из мобильного отряда МВД, милиционеры вызвали из Махачкалы группу "Альфа" на двух вертолетах. Вскоре все было кончено. В доме нашли целый арсенал — Анварбеков показывает протокол об изъятии двух автоматов, пистолета ПМ с глушителем, трех самодельных гранат, патронов, переносной радиостанции, подсумка к автомату для ношения гранат, топографических карт и записной книжки с номерными знаками 49 автомобилей сотрудников милиции и прокуратуры.

Зачем сожгли дом Патимат, начальник милиции не знает, не он руководил операцией. А вот на вопрос, почему она и еще 15 жителей села были задержаны, объясняет: "Женщины обзывали сотрудников милиции, кричали, что всех нас убивать надо. Это подпадает под статью административного кодекса об оскорблении сотрудника, находящегося при исполнении. В отношении остальных — у кого-то не было документов, у кого-то нашли оружие". Задержали и Пахрудина Абдуллаева — им сейчас занимаются следователи.

— Почему же всех задержанных, кроме Абдуллаева, отпустили? Значит, вы их напрасно задержали?

— Эти люди — настоящие пособники. Медведев сказал, что надо наказывать даже тех, кто просто воду дал боевику. А отпустили, потому что мировой судья вовремя не рассмотрел дело, и они провели в РОВД больше, чем положено по закону.

— Насколько больше?

— Примерно на 18 часов.

Глава района Адильхан Ганакаев милицию поддерживает: "Они оказались в самой сложной ситуации. Посудите сами, из 25 тыс. официально зарегистрированных жителей одного только Цунтинского района 15 тыс. находятся здесь, в Бабаюртовском районе,— по сути, нелегально. И наша милиция, численность которой определялась исходя из количества официально проживающих здесь 50 тыс. человек, просто не в состоянии контролировать вот эти 110 тыс. реальных жителей. Своих мы знаем и, если кто-то ушел в лес, сразу же получаем об этом информацию. А вот этих людей невозможно контролировать".

Решить сегодня проблему Кара-Тюбе и сотен таких же сел почти невозможно. Выселить назад в горы жителей кутанов нельзя: они добровольно не уедут. Официальной же регистрации кутанов препятствует этнический фактор — в Бабаюртовском районе живут кумыки, а пришлые, как правило, аварцы. Если эти села получат официальный статус, район перестанет быть моноэтническим, а значит, в органах власти и местного самоуправления появятся представители другой национальности. Здесь этого боятся: в Дагестане часто происходят стычки между разными этносами из-за спорных наделов земли.

"Этот термин придуман для обозначения врага"

"Социальная несправедливость — одна из причин, по которой молодежь уходит в лес,— считает известный историк Хаджи Мурад Доного.— По большому счету между суфиями и салафитами не должно быть такого раскола: вера-то одна. Разница только в том, что суфии соглашаются с местными обычаями, а салафиты считают, что эти традиции вступают с исламом в противоречие. К примеру, если вы рассмотрите поминальный обряд, вы поймете, что в исламе не прописано кормить людей в доме покойного, а в Дагестане это необходимая традиция. Но сами по себе эти разногласия не вносили бы вражду, если бы не социальный вопрос. Это главная причина раскола: суфии считают, что раз ты живешь в этом государстве, то надо мириться с этой властью, а салафиты говорят, что невозможно мириться с властью, которая погрязла в пороках, ворует и даже убивает людей. Приводят в пример коррупцию, взятки, беспредел силовиков. В исламе с таким злом мириться нельзя, со злом надо бороться — это вам и суфии, и салафиты скажут. Вот так они и привлекают людей. Многие даже приводят в пример шариатское государство, выстроенное имамом Шамилем".

Доного читает спецкурс в дагестанском университете о социальной политике имама Шамиля. В квартире историка в Махачкале целый архив, посвященный Шамилю. В Дагестане имам Шамиль — герой. Его почитают. Портреты Шамиля можно встретить во многих домах. Двухсотлетие героя Кавказской войны отмечали не только в Дагестане, но даже в Москве, при поддержке муниципальных властей. В дагестанском историческом музее Шамилю отведено несколько залов. Историки считают, что одной из причин длительного противостояния горцев Шамиля и царской армии было справедливое правление имама.

— Шамиль правил 25 лет,— рассказывает Доного.— Он понимал, что никогда не одержишь победу без крепкого тыла. Он знал, что надо пахать, собирать урожай, надо заботиться о молодом поколении, о нравственности, о семье, о вдовах. Если этого нет, ничего не получится. Это была феноменальная борьба: с одной стороны босые горцы, у которых кинжал и камень (даже огнестрельное оружие было не у каждого), а с другой — огромная армия, которая сокрушила Наполеона, с пушками, артиллерией.

— Правда, что он боролся за чистый ислам, против местных обычаев и авторитета шейхов?

— В общем да, он построил теократическое государство и управлял им посредством шариатского закона.

— То есть, по сути, он был ваххабитом?

— Ну тогда такого термина еще не было,— смеется историк.— Этот термин придуман для обозначения врага.

"Об этом не говорят ни власти, ни духовенство"

Многие считают, что ваххабизм в Саудовской Аравии и ваххабизм в Дагестане — это разные течения. В Дагестане салафитская община — это пирамида: внизу простые верующие люди, уставшие от социальной несправедливости и ушедшие в ислам, который эту справедливость им обещает. А наверху зачастую находятся люди, которые во многом отходят от норм ислама и под его прикрытием решают свои задачи. Один мой знакомый в МВД рассказывает, что лидеры религиозного подполья в последнее время освоили тактику рэкета чиновников и бизнесменов — им подбрасывают флешки с требованиями "пожертвовать на джихад". Не пожертвуют — убьют. "Подбросить флешку" — это уже термин в местном лексиконе.

— Как ты думаешь, почему они каждую неделю стабильно взрывают железную дорогу? — спрашивает мой знакомый.— Они показывают СКЖД, что лучше каждый месяц платить 100 тыс. руб. "налога", чем постоянно ремонтировать эти пути. А почему они взорвали вышку сотовой связи? Чтобы "Вымпелком" тоже понял, что надо отстегивать. И у нас тут половина бизнесменов отстегивает, а куда им деваться? И вот эти люди говорят, что они за чистый ислам? Против коррупции? Против несправедливости? Эти преступники компрометируют самих салафитов, а со стороны салафитских ученых нет никакого осуждения и разъяснения, потому что они боятся выступить и осудить эти действия — их тоже за это могут убить. И убивают.

«Почему они взорвали вышку сотовой связи? Чтобы "Вымпелком" тоже понял, что надо отстегивать. И у нас тут половина бизнесменов отстегивает»

Дагестанская пирамида, выстроенная по религиозному принципу,— уникальная структура, позволяющая привлекать людей. Эта структура практически без изъяна — любые действия против нее усиливают ее популярность среди верующих. Уничтожая лидеров подполья и боевиков, власть вызывает протест со стороны простых салафитов, которые не верят звучащим в адрес их лидеров обвинениям в преступлениях. А законодательный запрет ваххабизма и карательные действия силовиков против простых верующих провоцируют их на выступления против власти — по нормам ислама запрет на вероисповедание является одной из причин, разрешающих встать на защиту своей веры.

— Закон о запрете ваххабизма необходимо отменить, он раздражает людей,— считает мой собеседник.— А духовенству надо проводить разъяснительную работу с людьми, причем это должны делать и суфийские лидеры, и салафитские, среди которых очень много умных, мирных людей. У нас ведь народ в этих вопросах неграмотный. Вот лидеры ваххабитов кричат, что у нас джихад. Но на самом деле джихада нет! Потому что объявить его может только религиозный лидер. Но лидеры — богобоязненные люди, они знают, что человек, который дает добро на джихад, будет отвечать перед Аллахом. И поэтому им ножи к горлу приставляют, требуя объявить джихад, а они не объявляют. И вот о таких вещах доступно для простых людей здесь не говорит никто — ни власти, ни наше духовенство.

"А ваххабиты только этого и ждут"

У первого вице-премьера по силовым вопросам Ризвана Курбанова свое видение проблемы: победить коррупцию, которая позволяет лидерам ваххабитской пирамиды манипулировать людьми. Несколько недель назад между новой властью Дагестана и силовиками пробежала кошка: все началось с того, что новый президент Магомедов потребовал вывести все казино из города и закрыть публичные дома. В республике все знают, что эти заведения опекают представители правоохранительных структур: например, прямо возле республиканской прокуратуры уже много лет, вопреки закону, работает четырехэтажное казино. Говорят, что сначала требование президента никто не услышал, но уже через пару недель, когда Магомедов побывал в Москве и пригрозил увольнениями, силовики стали исправно ходить на совещания и проводить рейды по выявлению залов игровых автоматов. И казино у прокуратуры пообещали закрыть. Курбанов убежден, что борьба с казино и проституцией работает на власть — общественный резонанс большой, на горячей линии президента Дагестана под 30% обращений только по поводу казино и игровых автоматов. "У нас целые семьи из-за этого распадаются,— рассуждает Курбанов.— А ваххабиты только этого и ждут, они говорят: смотрите, какая у вас власть, поощряет порок и разврат".

Спрашиваю, будет ли отменен запрет на ваххабизм. "В перспективе, конечно, этот закон следует отменить, но не сегодня,— отвечает Курбанов.— Это вызовет слишком сильный ажиотаж в обществе".

Перед отъездом я встретилась с муфтием республики Ахмат-хаджи Абдуллаевым. Я спросила его, почему салафитов в республике считают врагами и почему в Дагестане до сих пор преследуют за ваххабизм, хотя это противоречит российским законам. Я спросила его, считает ли он сам, что салафиты угрожают исламу или Дагестану. Выслушав меня, муфтий попросил время до завтра. Утром мне позвонил его пресс-секретарь и сообщил, что, по словам муфтия, "время для этих вопросов еще не пришло".