В Москве, в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, прошел очередной бенефис петербурженки Ульяны Лопаткиной. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА сочла его не только самым интеллигентным из всех предыдущих, но и самым многообещающим для знаменитой классической балерины.
Петербурженка Лопаткина, явно соскучившись олицетворять всероссийскую духовность, давно пытается вырваться за рамки полагающегося ей по статусу стерильно-классического репертуара и регулярно предъявляет публике свою интерпретацию хореографии разного достоинства, созданной темпераментными современниками — от Ролана Пети и до Бориса Эйфмана.
Балерина, чьи главные сценические достижения отличаются эталонной чистотой, упорно стремилась изобразить раздираемую страстями роковую соблазнительницу. Однако ее целомудренная природа неизменно побеждала: любая Кармен превращалась у нее в Клару Цеткин, борющуюся за права женщин всего мира. И только сейчас, отказавшись от идеи станцевать женщину-вамп, Ульяна Лопаткина отыскала своего хореографа. Им оказался 78-летний Ханс ван Манен, один из создателей современного нидерландского балета и автор доброй сотни работ, уже полвека не теряющих актуальности.
На своем московском бенефисе балерина Лопаткина постаралась представить творчество ван Манена максимально разнообразно и адекватно. Танцевала она в сопровождении Национального балета Нидерландов — родной труппы хореографа и Национального балета Португалии, которому было доверено заключительное отделение концерта: "Пять танго" Астора Пьяццоллы, самого темпераментного из показанного ван Маненом. В двух других частях был явлен ван Манен медитативный ("Адажио Хаммерклавир" на музыку Бетховена и "Три гносьенны" Эрика Сати), ван Манен шутливый ("Соло" на музыку Баха) и ван Манен эротичный ("Two pieces for HET", которые закулисная женщина-конферансье обозвала "Ту писец фор хет Ханса ванса Манена").
Вообще-то Ханс ван Манен — тонкая штучка. И юмор, и темперамент, и эротика его неочевидны — их еще надо выявить за внешней невозмутимостью неоклассического танца, за ясной красотой его геометрических линий, за прихотями развития базовых комбинаций. Дуэты ван Манена разбиты паузами, во время которых напряжение между партнерами возрастает настолько, что любое крошечное изменение статической позы (хоть сокращенная утюгом стопа) кажется событием вселенского масштаба. А уж кто, как не Ульяна Лопаткина, умеет держать многозначительные паузы или так завораживающе разворачивать ногу в адажио, будто дает ответ на главные вопросы бытия. Математическая логика хореографии голландца тоже близка исполнительской манере балерины-перфекционистки.
Есть тут, правда, нюанс: хореография ван Манена в основном рассчитана на миниатюрных женщин. Он любит, чтобы их хрупкие фигурки выглядели игрушками, которыми бережно и настороженно играют рослые мужчины, поднимая на вытянутые руки, растягивая в арабесках или ловя у самого пола эти окостеневшие тельца. С Ульяной Лопаткиной такие пассажи не проходят — ни ментально, ни технически. Она достойный оппонент любого мужчины — даже такого жгучего мачо, как украинец Александр Жембровский, уже пять лет работающий в Нидерландах. Лучшего партнера у нашей балерины не было, однако и ему в "Трех гносьеннах" пришлось пронести госпожу Лопаткину на плече вместо вытянутых рук, значительно упростив поддержку.
Впрочем, российская прима так сокрушительно-харизматична, что способна подчинить себе даже канонизированного Баланчина, не говоря уж о живом ван Манене. Если не знать, как танцуют "Гносьенны" на их родине и абстрагироваться от аналогичного (и великолепного) исполнения голландцами "Адажио Хаммерклавира", то бескомпромиссное сражение за лидерство, в которое превратила Ульяна Лопаткина оба дуэта Ханса ван Манена, покажется вполне убедительным.
Самыми банальными вышли "Пять танго": балерина, припомнив все "Кармены" и "Дон Кихоты" и проигнорировав модернистскую подоплеку постановки, дополнила испанистые позы классического балета той суровой непреклонностью, которую обязана являть каждая порядочная женщина, когда ее домогаются сразу шестеро мужчин. Но и тут она не особенно противоречила хореографу ван Манену, выстроившему пряные переборы Пьяццоллы по ранжиру дворцового полонеза.
На поклоны Ульяна Лопаткина вывела автора, растроганный ван Манен кланялся балерине, балерина кланялась ему, они выводили друг друга на авансцену и кланялись залу. А публика аплодировала с пристойной горячностью, радуясь, что главная национальная балерина европеизировалась не слишком радикально: хоть и забросила "Умирающего лебедя", но все-таки не пустилась во все тяжкие.