Утомленные танком

История создания и успеха кинофильма "Ливан" очень похожа на судьбу анимационно-документального проекта "Вальс с Баширом", который мы уже прославляли на этих страницах. Режиссер "Ливана" Шмуэль Маоз, точно так же, как автор "Башира" Ари Фольман, солдатом участвовал в первой ливанской войне, потом почти четверть века пытался осознать, что же с ним там произошло, а потом излил эти попытки самоанализа в кинематографической форме и снискал международное признание и почти скандальную славу. "Башир" номинировался на "Оскар" и получил "Сезар", "Ливан" выиграл прошлогодний Венецианский фестиваль. В Израиле, и даже не только там, сами эти фильмы и их успех вызвали полемику, причем и по накалу, и по содержанию эти дискуссии практически неотличимы. В сущности, кроме восторженного мнения, совпадающего с оценками фестивальных жюри, существуют еще два. Одно — что эти фильмы лживые, потому что несправедливо бичуют пытающийся выжить Израиль в угоду пропалестински настроенному Западу, и второе — что эти фильмы лживые, потому что Израиль там изображен страдающим и даже жертвой, не меньшей, чем его противники (это в общем-то тоже делается в угоду Западу).

Заканчивая сопоставление, скажем, что нацеленная на дереализацию происходящего техника "Вальса с Баширом" делает его практически недостижимым для таких обвинений — странно было бы обвинять сновидение в несоответствии реальности или ангажированности. "Ливан" же, являющий собой практически шедевр работы камеры (оператор — Джиора Беях), действительно ставит всю эту красоту на службу западному представлению или скорее западной мечте о том, как должны чувствовать себя воюющие израильтяне.

Рассказывают, что перед тем, как принять решение наградить "Ливан" главным призом фестиваля, члены венецианского жюри долго спорили: одни восхищались антивоенным и в каком-то даже смысле антиизраильским пафосом фильма, другие утверждали, что нет, фильм этот самооправдательный и что вообще вся эта "война со слезами на глазах" — это еврейские штучки.

Награда, как мы знаем, фильму досталась, и, учитывая совершенство картинки и прекрасную игру актеров, ее нельзя назвать несправедливой, но все ж "Ливан" — это типичные еврейские штучки.

6 июня 1982 года, в первый день ливанской войны, танк с четырьмя танкистами должен прикрывать группу десантников, прочесывающих уже обработанные авиацией ливанские поселения. Вид этого танка призван разрушить существующее мнение о совершенстве израильской военной техники: ни один прибор в нем не работает, а по стенам бесконечно стекает какая-то слизь. Четыре героя фильма, среди которых новичок Шмуэль, тезка и двойник режиссера в молодости, до конца фильма заперты в этих кошмарных условиях, с каждой минутой становясь все более чумазыми и мокрыми, так что даже еще до всяких ужасов война предстает перед зрителями в первую очередь как процесс отвратительный в своей антисанитарии. Ужасы, конечно же, не заставляют себя ждать. Танкистам приказывают уничтожать любое транспортное средство, попадающееся на пути десанта. В итоге они стреляют по приближающемуся грузовичку, несмотря на то что водитель приветливо машет им рукой. Когда дым рассеивается, вся дорога оказывается заполнена квохчущими курами, которые, как выясняется, заполняли кузов, а перевозивший их пожилой крестьянин с оторванными руками и ногами лежит на земле и протяжно стонет: "Peace! Peace!"

В общем, с этого места все становится понятно, но дальше все понятно даже больше. Крышка танкового люка время от времени открывается, и сверху, как страшные посланники войны, то заявляется начальник десантников со словами, что "использование фосфорных бомб запрещено международными конвенциями, так что мы должны уважать закон и не произносить слово "фосфор"", то оттуда спускают окровавленный труп израильского солдата, который надо подержать в танке, пока за ним не прилетит вертолет, то вталкивают не менее окровавленное, но живое тело сирийского снайпера, которого надо доставить на базу для допроса. Дальнейшие моральные и физические мучения героев проходят под рефрен тихих стонов пленного — ему надо "отлить". Но несчастным танкистам не до физиологических нужд сирийца — кромешная и удушающая бессмыслица происходящего сгущается все сильнее, они окончательно перестают понимать смысл своей миссии, смысл всей этой крови, разрушений и позора. Им просто страшно и больно. И вот когда, казалось бы, ужасней уже стать не может, Шмуэль подползает к несчастному сирийцу и дает ему утку (конструкции танковой утки в фильме уделено особое внимание, чтобы у зрителя не возникало вопросов). Героев показывают выше пояса. Очень красивыми семитскими глазами они смотрят друг на друга: в этом мире бесчеловечности они — на чьей бы стороне они ни воевали и во что бы ни верили — люди. Раздается журчание...

Если это не еврейские штучки, то тогда даже непонятно, что это.

Расписание