Побывав в Республике Беларусь, корреспонденты Ъ Александр Кабаков и Андрей Гришковец испытали чувство глубокой благодарности к своей стране. За то, что в ней нет президента Александра Лукашенко.
Пусто
В Минске пусто. Пусто в гигантском аэропорту, на широких улицах и огромных площадях, в гулких подземных переходах и нечастых автобусах, просторно на мостовых и тротуарах, свободных от лотков и ларьков. В самом центре, на площади Независимости, которая немногим меньше Красной, в два часа выходного дня нами было насчитано пять человек. И каждый хорошо виден на чисто вымытой асфальтовой простыне.
Пустые и чистые стены и карнизы домов, пустые перекрестки — нет рекламы. На проезжей части свободно, московские пробки здесь невозможно даже представить.
Но людей, кажется, даже меньше, чем машин.
Больше всего Минск похож на Пхеньян, каким его иногда видим по телевизору — просторно, чисто и безлюдно, и на Москву во время Олимпиады. В сочетании со сталинской архитектурой заново отстроенного после войны центра впечатление сильное. Сразу вспомнился старый анекдот: чем отличается социализм от нейтронной бомбы? При социализме люди есть, а больше ничего нет; после нейтронной бомбы все есть, а людей нет.
Безлюдный город производит жуткое впечатление. Одиночество в метро противоестественно, как митинг в спальне. Пустое и серое пространство проспекта кажется декорацией — не то собираются экранизировать "1984", не то снимать эпизод межвластия в каком-нибудь фильме про войну (наши уже из города вышли, а враги еще не вошли).
Отсутствие народа на улицах в будние дни можно объяснить борьбой за трудовую дисциплину. Реализована мечта Юрия Владимировича Андропова. Одно из последних решений президента предусматривает строжайшие меры по отношению к нарушителям. Например, опоздание на работу фиксируется в документах и сопровождает лентяя всю дальнейшую трудовую жизнь — и еще долго он будет лишен премий и прочих радостей соцсоревнования...
Но и в выходные, и по вечерам людей в городе удивительно мало. Единственное логичное объяснение: из дому выходить просто незачем. Потратить деньги можно. Все приметы нынешнего времени, знакомые жителям России, есть и здесь — рестораны, клубы и прочее... Но тратить-то, при здешнем соотношении цен и заработков, просто нечего.
Негусто
О противоположном потреблению мотиве выхода населения на улицу — заработке — говорить еще более грустно. Не приветствуется в братской стране тяга к наживе, практически нет уличной торговли.
Рынок в сквере возле стадиона "Динамо" — редкое исключение. По минским меркам жизнь здесь течет бурно. Соотношение продавцов и покупателей с милицией примерно один к одному. Ребята в сером камуфляже, которых народ любовно зовет оловянными солдатиками, смотрят на спекулянтов строго. Смотреть особенно не на что, московские ярмарки в сравнении с этим турецко-польским изобилием показались бы Елисейскими полями, но здесь представления очень быстро корректируются, и рынок кажется бастионом экономической свободы.
Ровно до тех пор, пока не поговоришь с осажденными в нем. Сергей, студент, продавец "челночной" галантереи:
— Поздно вечером возвращался домой, вез оставшийся товар. Все документы были в порядке. Остановили, привезли в отделение, продержали полночи... За место надо заплатить столько, что иногда к концу дня оказываешься в убытке — наторгуешь меньше, чем заплатил. И получается, что никакой перспективы заработать на квартиру у меня нет, а я ради этого и кручусь. Но здесь людям подняться не дают.
Мелких коммерсантов здешние официальные журналисты называют не иначе как "мелкими лавочниками". Соответственно и мелкие предприниматели относятся к власти и официозу — пожалуй, это наиболее недружественный режиму слой общества. И борьба с ними ведется планомерно. Ее кульминацией стало, естественно, изгнание торговцев из храма — храма колхозного строя под названием Комаровский рынок. По мнению президента республики, торговать здесь должны, как и было положено с тех пор, как появились колхозы, производители, то есть колхозники. На вопрос, когда же колхозники могут торговать, если они производят, власть отвечать, конечно же, не стала. Просто назначила нового директора рынка, настоящего патриота, и он выпер десять тысяч торгующих на улицу. А охранять от них рынок нанял местных либерал-демократов, не отличающихся по взглядам и манерам от своих российских единомышленников.
Впрочем, недобрые языки говорят, что "крыша" рынка — вообще МВД... Не хочется верить, но деловая активность государственных структур в Белоруссии так велика и непредсказуема, что все может быть.
Те 4% предприятий, которые приватизированы в республике, кажутся ее властям непозволительной уступкой чуждому Белоруссии капитализму. И поступают они решительно и прямо. Например, объявляют — уже после акционирования — незаконной продажу в частные руки крупной минской гостиницы "Планета". Не вдаваясь особенно в причины своего решения. А акционерам просто возвращают деньги. По номиналу.
Нешумно
Подъем рыночных отношений иллюстрируется историей о том, как мы пытались встретиться с крупными — по белорусским понятиям — местными бизнесменами. Таковых осведомленные люди назвали... шестерых! Представьте себе длину соответствующего даже не московского, а, допустим, екатеринбургского или нижегородского списка, сопоставьте...
Но далее стали происходить вообще чисто белорусские вещи. На просьбу встретиться и поговорить с российским журналистом деловые люди ответили решительным и единодушным отказом. С ясной и прямой мотивировкой: "Страшно". Понять их можно — беседовать с очередным Шереметом действительно рискованно. Согласился один из шести, и то после нашего твердого обещания не упоминать фамилию или какие бы то ни было приметы.
Он рассказал простую и выразительную историю Межбанковской валютной биржи. Президент ее товарищу Лукашенко не нравился, и Лукашенко его снял. Именно так: государственный чиновник номер один снял с работы бизнесмена. И проделано это было просто и изящно, без лишних формальностей. Просто государство увеличило свою долю в банках-учредителях, получило контрольный пакет акций биржи, после чего президент (республики) и уволил президента (биржи). И то верно — какой-нибудь один президент в стране должен быть главным.
Такие вещи рассказывают анонимно. Что же касается не скрывающих имен критиков власти — оппозиционных журналистов, то с ними поступают самым простым и действенным способом: гонят из страны. Издания, не совсем поддерживающие президентский курс на строительство социализма с нечеловечески строгим лицом, начали печататься за границей, поскольку белорусская полиграфическая база для них оказалась закрытой. Что же касается газет официальных, то они продолжают выходить. Заголовки типа "Белоруссия — лучшее место для инвестиций" и смелая критика газет российских в испытанной рубрике "Фельетон-Чик!" еще позволительны в республике.
А недавно сознательный республиканский парламент принял новый закон, в результате чего ввезти новую "подрывную" литературу в республику будет невозможно. Чем кончилась история с газетой, издававшейся на папиросной бумаге и ввозимой в Российскую империю на телах революционеров, видимо, забыли.
С другой стороны, вряд ли стоит опасаться, что здесь из какой-нибудь искры возгорится пламя. Дома все больше каменные, фундаментальные... И большие пустые пространства между ними. Полная пожарная безопасность.
Безнадежно
Объяснение безграничному терпению белорусов многие издалека видят в зарплатах — хотя и небольших, но выдаваемых вовремя. Действительно, заработка в 300-500 тысяч российских рублей при здешних ценах хватает на хлеб, иногда на колбасу. Кстати: три-четыре сорта колбасы видели в центральнейшем универмаге, сравнимом с московским "Елисеевым". И столько же сортов сыра.
Что же касается хотя бы недорогих ботинок, то их приобретение такая же загадка, как и австрийских сапог за сто сорок — машинисткой с зарплатой в восемьдесят в советское время. Дорогих же нет нигде. Предел роскоши — изделия "Белвеста", совместного предприятия, работающего по моделям десятилетней давности.
Но и с этими зарплатами все обстоит не так гладко. Вот что говорит Аля, работница цементного завода, продавец на рынке.
— Завод почти стоит, зарплату платят не полностью, а две трети. Прожить на это семьей — у нас трое детей, у мужа, он водитель, работы сейчас нет — и неделю нельзя. Вот и подрабатываем на рынке. В доме нас недолюбливают, мы считаемся буржуями, а другие получат эти гроши на заводе и просто сидят впроголодь.
Дом, в котором Аля живет и куда она нас пригласила-- мужественный поступок, если вспомнить белорусских бизнесменов,— это семейное общежитие завода, находящегося в ведении министерства обороны. Большинство, осуждающее Алю и ее мужа за вхождение в рынок, отказалось даже и от вполне социалистического способа борьбы за существование — коллективные жалобы на ужасающие условия проживания подписывают немногие, да и те потом свои подписи зачеркивают. Письма эти, продемонстрированные Алей,— выразительнейший документ времени и места. Начальства в Белоруссии боятся даже небольшого... Начальство же, кажется, простаиванием предприятия не очень смущено: на жизнь военному заводскому руководству хватает.
Вообще, что правда то правда: милиции и военным тут платят вовремя. Так что когда находишься в Белоруссии, приходят в голову другие объяснения терпению братского народа. Национальный характер? Вовремя оплаченная милиция и армия? Или то и другое вместе?
...В Минске пусто. В переулках и на центральных улицах пусто одинаково, на уже упоминавшемся проспекте Скорины пусто особенно — вдоль президентского пути запрещено останавливаться всем автомобилям, включая такси. В магазинах не то что бы пусто, но пустовато — прилавки и покупатели сильно напоминают первое постперестроечное время: приличная бедность. Впрочем, из этого трудно сделать вывод о сходстве перспектив. Перспектива здесь выглядит перевернутой, как при взгляде в бинокль с неправильной стороны. Видно светлое прошлое.