Сегодня состоится годовое собрание акционеров ЛУКОЙЛа. В 2009 году компания кардинально пересмотрела стратегию, а весной ее крупнейший акционер и стратегический партнер американская ConocoPhillips решила вдвое сократить свой пакет, составлявший 20%. Президент ЛУКОЙЛа ВАГИТ АЛЕКПЕРОВ рассказал "Ъ", почему ни компания, ни он сам не выкупают бумаги, в чем нефтяники не согласны с ФАС и зачем нужно вернуть в России практику заключения соглашений о разделе продукции.
— Когда ConocoPhillips проинформировала вас о желании продать долю в ЛУКОЙЛе? В октябре вы говорили, что об этом речи не идет.
— Вопрос обсуждается уже около года. Совет директоров ConocoPhillips принял решение о резком сокращении заимствований, плюс они захотели частично поддержать котировки собственных акций (выкупая их с рынка.— "Ъ"). Для привлечения средств был начат поиск активов на продажу. Но из-за кризиса на рынке не так просто продать активы, особенно перерабатывающие, а их у компании значительная часть. Самыми ликвидными и быстрореализуемыми остаются акции. Поэтому было принято решение продать до 10% ЛУКОЙЛа. Никто не говорит конкретно — 10% или 8%. Всего ConocoPhillips заявляла о $10 млрд, необходимых для сокращения заимствований, и деньги от продажи акций ЛУКОЙЛа (10% компании стоят порядка $4,7 млрд.— "Ъ") должны покрыть сумму, которую компания не сможет собрать за счет реализации других активов.
— Вам не обидно? Ведь ЛУКОЙЛ и ConocoPhillips были стратегическими партнерами.
— Я хотел бы выразить благодарность руководству и совету директоров ConocoPhillips, потому что все эти годы они были нашими самыми крупными и очень лояльными акционерами. Поддерживали все наши начинания по вхождению во многие бизнесы, которые иногда вызывали сомнения у аналитиков. Это и энергетический бизнес, и приобретение перерабатывающих активов. Конечно, у нас не все получалось. Изначально мы ориентировались на большой пакет совместных проектов, но он оказался достаточно узким, что, наверное, их тоже разочаровывало.
— Сейчас не обсуждается полный выход ConocoPhillips из состава акционеров ЛУКОЙЛа?
— В ближайшей перспективе, я думаю, этого не будет. Я не думаю, что они решат с ходу продавать такой большой пакет. Потому что, как акционеры, они заинтересованы в росте капитализации компании и могут на этом больше заработать.
— Почему ЛУКОЙЛ сам не захотел приобрести свои акции? Вам ведь первым предложили купить их?
— Это предложение действует и сегодня.
— До какого момента?
— Постоянно. По соглашению с ConocoPhillips мы имеем приоритетное право на покупку всех акций ЛУКОЙЛа, которые им принадлежат. Но считаем, что сегодня у нашей компании другие задачи. И я, как руководитель, не хотел бы подвергать риску финансовую стабильность компании, особенно в 2010-2011 годах, поскольку, по нашему мнению, кризисные явления еще не прекратили влиять на отрасль. Сохраняется высокая волатильность рынка, мы все ждем ужесточения экологических требований после аварии в Мексиканском заливе. Поэтому стабильное финансовое положение компании для нас приоритетно, так же как и выплата дивидендов.
— А вы лично или ваш партнер Леонид Федун не задумывались о том, чтобы купить какую-то часть этих акций?
— Нет. Это достаточно значительный пакет.
— Вы тоже не хотите тратить деньги?
— Пока нет. Но ничего нельзя исключать. Потому что финансовое положение компании может измениться. Проекты, которые мы сегодня считаем приоритетными, могут не состояться, и, если будет свободная наличность, в перспективе покупка акций может стать одной из наших инвестиций.
— Какие проекты вы имеете в виду?
— Приоритетными являются проекты, связанные с геологоразведкой и добычей нефти, в первую очередь в Ираке. Существенную роль в экономике нашей компании будет играть и проект по геологоразведке в Западной Африке. Это, конечно, Центральная Азия — проекты в Узбекистане, Казахстане, потому что там компания имеет хорошие экономические показатели и сырьевую базу для развития. Это Северный Каспий на российском шельфе, где мы сконцентрировали и финансовый, и людской потенциал.
— ConocoPhillips не обещала вам долю в своих проектах?
— Нет. Мы постоянно обсуждаем новые инициативы. Но по разным причинам они не подходят в конкретный период времени нашей компании, а в какой-то период — ConocoPhillips. Но обмен мнениями происходит все время.
— ConocoPhillips не ведет переговоров о продаже крупного пакета ЛУКОЙЛа другим нефтяным компаниям?
— Нет, не ведет. Я уже сказал, что у нас есть приоритетное право покупки, и мы наблюдаем за продажами, которые осуществляются.
— Вы называли Каспий в числе приоритетных проектов и недавно просили предоставить компании льготы для работы на шельфе. Сколько планируется добывать, если налоговая система сохранится?
— Налоговая политика в отношении морских месторождений должна быть изменена коренным образом, ведь начальные капвложения в эти проекты очень значительны. Надо учитывать и обременение, которое получают нефтяные компании: внешний транспорт нефти и газа, инфраструктура гидротехнических сооружений, обеспечение проектов флотом. Система должна быть изменена, чтобы сделать проекты высокорентабельными. Ведь они являются локомотивом для развития тяжелого машиностроения.
Чтобы мощности работали, нужны не подачки со стороны государства, а развитие проектов, которые могут разместить заказы и способствовать модернизации предприятий. В текущей налоговой ситуации ввод наших каспийских проектов будет растянут на период до десяти лет с максимальным выходом на уровень добычи в 8 млн тонн углеводородов в год, из которых 6 млн тонн нефти. Другой сценарий — около 16 млн тонн, из которых на нефть приходится более 8 млн тонн. Мы уверены, что в Восточной Сибири правительством было принято правильное решение — не надо отменять экспортные пошлины, но на какой-то период нужно создавать экономические стимулы для развития новых нефтяных и газовых проектов. Сейчас в правительстве идет обсуждение ситуации (с налогообложением каспийских проектов.— "Ъ"). Минэнерго, Минфин и Минэкономики с нашими специалистами изучают расчеты, которые мы представили.
— Какой должна быть рентабельность на шельфе?
— Мы считаем, что она должна колебаться от 16% до 19%.
— Для этого нужно обнуление экспортных пошлин или достаточно понижающего коэффициента?
— Мы с госорганами ведем диалог. Если мы придем к пониманию, что необходим коэффициент, будет взят коэффициент. Мы не просим сверхдоходов, мы просим четко рассчитать и подтвердить наши расчеты или опровергнуть их.
— Уже полтора года идет обсуждение полного изменения налоговой системы и введения налога на дополнительные доходы. Как он должен формироваться?
— Есть хорошая модель, которая дает возможность реализовывать крупнейшие проекты. Эта модель — раздел продукции, по которой работают сегодня "Сахалин-1" и "Сахалин-2", мы с ней работаем и в Азербайджане, и в Казахстане. Она рассчитывает весь период жизни проекта и регламентирует инвестиции и рентабельность на вложенный капитал. Кроме того, является законом и дает уверенность инвесторам, что рентабельность будет соблюдена.
В нашей стране решили, что такая система себя не оправдала. Хотя по всему миру она работает. Может быть, были какие-то искажения в 90-е годы, когда готовилось несколько проектов. Эти искажения надо исправлять. То, что мы хотим создать сегодня,— это промежуточная система между buy back, которая применяется в Иране и в Ираке, и разделом продукции, который действует в других странах,— считаются инвестиции, возврат на вложенный капитал, рентабельность. Мы должны стимулировать инвестора, потому что сегодня сырьевая база страны находится на той стадии, когда нельзя гарантировать подтверждение объемов добычи в долгосрочной перспективе. Добыча, естественно, будет снижаться, потому что месторождения находятся на поздней стадии разработки. Для того чтобы этого не происходило, надо вводить новые месторождения. Можно построить экономическую модель любого месторождения и по ней сделать так называемую перспективу развития проекта. Но надо набраться смелости и перейти на эту систему. Или начать экспериментировать. Взять одно-два месторождения у каждой крупной нефтекомпании и на их базе провести эксперимент.
— Вы хотите добиться гарантированной рентабельности?
— Что значит — гарантированной рентабельности? Так не бывает. Есть же конъюнктура рынка. Но наши акционеры рискуют, вкладывая деньги в проект, и они хотят получить в том числе премию за риск. А иначе они держали бы свои деньги на депозитах. Акционеры нефтяных компаний хотят получать дополнительный доход, поскольку несут экологические риски, политические риски, риски геологического строения.
— Когда вы обсуждаете это с чиновниками, их не пугает сложность администрирования такой системы?
— Сегодня учет нефти на месторождениях крупных компаний, которые работают на территории нашей страны легально, абсолютен. И государство администрирует весь учет, начиная от оперативной добычи на месторождениях и кончая пересечением государственной границы.
— Администрировать затраты по каждому проекту сложно.
— Как администрируют сотни, тысячи контрактов по разделу продукции? Это переговорный процесс и соблюдение обязательств как со стороны инвестора, так и со стороны государства.
— Вы верите, что у этой системы есть перспектива?
— Я считаю, что есть понимание необходимости изменения системы налогообложения недропользователей. Но последовательных шагов для того, чтобы что-то изменить, пока нет.
— Вы рассчитывали, как изменятся поступления в бюджет? Ведь это первое, что волнует чиновников.
— Я всегда в таких случаях говорю: что лучше — 100% от 1 млн или 10% от 1 млрд? Я считаю, что 10% от 1 млрд гораздо выгоднее в целом для страны, чем 100% от 1 млн.
— У компании сейчас есть нерентабельные проекты?
— Нет. Есть проекты, где NPV отрицательный (NPV — чистый дисконтированный доход, то есть размер денежных средств, который инвестор ожидает получить от проекта, после того как окупятся первоначальные и операционные затраты; платежи оцениваются с учетом их временной стоимости и рисков.— "Ъ").
— Их много?
— Нет, в основном это мелкие месторождения, которые были куплены на аукционах за достаточно большие деньги и требуют значительных инвестиций. Цена на металл резко возросла, поэтому эти месторождения, особенно в Коми, показывают нам отрицательный конечный NPV. Это происходит не только с нашей компанией, у коллег тоже есть такие проекты.
— Вы их замораживаете или продолжаете?
— Мы их оптимизируем, если получается. А если нет — возвращаем лицензию государству.
— ФАС обвиняет нефтяников в завышении цен и оштрафовала их почти на $1 млрд. Недавнее решение Высшего арбитражного суда по делу ТНК-ВР, в котором признается правота чиновников, как-то повлияло на ваши взаимоотношения со службой?
— У нас около 70 судебных разбирательств с антимонопольной службой, хотя мы считаем, что такое количество дел не красит ни нас, ни госорганы. Такие крупнейшие компании, как ЛУКОЙЛ, "Роснефть", "Газпром нефть", ТНК-ВР, не могут все быть преступниками. Мы имеем опыт работы в США, где у нас большое количество заправок, в 14 странах Евросоюза, в Восточной Европе, и ни в одной стране у нас нет ни одного судебного разбирательства, только на родине. Почему? У нас нет подзаконных актов, которые раскрывали бы трактовку таких понятий, как "коллективный сговор", "доминирование на рынке", "коллективное присутствие" и т. д. И из-за этих нюансов возникают проблемы, которые требуют обсуждения.
Мы открыты к диалогу. Но применять формулу или регулировать цену на бензин? Мы видели, как в Советском Союзе добывалось огромное количество нефти, но был дефицит бензина. Кроме того, сегодня перед нами стоит ряд крупнейших задач. К 2012 году мы должны погасить все факелы и перестать сжигать газ, а это огромные инвестиции, которые не приносят дохода, а направлены на соблюдение экологических требований. Перед нами стоит задача перехода на новые стандарты топлива "Евро-4" и "Евро-5", что требует колоссальных инвестиций: по нашим подсчетам, суммарно в стране для этого придется потратить около $50 млрд. Мы должны практически перестроить наши заводы, потому что в России они были ориентированы на производство мазута и низкокачественного бензина. А сбыта мазута нет. Активная деятельность "Газпрома" по газификации свела почти к нулю рынок топочного мазута, сузила донельзя рынок мазута для выработки электроэнергии. Поэтому этот продукт мы в убыток себе должны везти на экспорт.
Мы всегда говорим: эти затраты надо учитывать. Или будет ослаблена налоговая нагрузка на добычу или переработку нефти, или цена российского топлива будет колебаться с учетом как затрат на модернизацию или выполнение тех или иных директивных решений, так и конъюнктуры мирового рынка. Позиция по отношению к нефтяным компаниям должна быть взвешенной. Мы считаем, что залог цивилизованного рынка нефтепродуктов — в переговорном процессе, а не в судебных решениях. Тем более что в последние годы мы видим достаточно стабильный рынок и цены на нашу продукцию.
— Одна из основных претензий ФАС в том, что на внутреннем рынке вы получаете больший доход, чем net back (цена продажи за вычетом экспортной пошлины и транспортных расходов) при продаже за рубеж.
— Если мы еще раза в два увеличим экспортную пошлину, можно вообще по net back за "ноль" продавать. Когда литр бензина в Советском Союзе стоил 30 коп., проезд в метро стоил в шесть раз меньше — 5 коп. Сегодня литр 92-го бензина стоит около 24 руб. А проезд в метро — 26 руб.
— На мировую с ФАС вы идти не собираетесь?
— Я говорю: мы открыты для любого диалога.
— А он происходит?
— Да. Периодически. Мы согласны на формулу (определения оптовой цены нефтепродуктов на внутреннем рынке.— "Ъ"). Но только чтобы она учитывала все составляющие, а не какую-то одну. Мы не понимаем, как привязать ее к net back отдельных заводов (одно из предложений ФАС.— "Ъ"). И вообще, формула — это административное регулирование. Тогда надо все регулировать: цены на металл, на электроэнергию, хлеб, продукты питания, переходить к плановой системе. Я жил при плановой системе и знаю, что это вечный дефицит по всем направлениям.
— Альтернатива формуле — биржевые торги.
— Мы уже продаем на бирже до 10% (от объема продаж на внутреннем рынке, как требует ФАС.— "Ъ"). Но сегодня биржа не имеет инструментов, которые гарантировали бы, что продавец поставит продукцию, а покупатель заплатит за нее. Должна быть система хеджирования, страхования, биржа покупки на будущее. Она регулирует цены будущих поставок, страхует стоимость доставки. А кто сегодня застрахует цену доставки бензина через год по железной дороге? Не хватает массы инструментов, чтобы биржа работала нормально.
— Компания изменила стратегию развития, обещая сконцентрироваться не на объемах добычи, а на увеличении свободного денежного потока. Это означает, что вы не будете приобретать новых активов?
— Мы считаем, что программа по приобретению перерабатывающих активов нами реализована полностью. Заводы в Италии и в Голландии закрывают маршруты поставок нефти и полуфабрикатов в Западную Европу. Так что в ближайшие годы приобретать нефтеперерабатывающие мощности наша компания не будет не только в Европе, но и в других регионах. Мы концентрируемся на создании новых провинций, на геологоразведке и разработке месторождений в Африке, Южной Америке, Центральной Азии. Когда будет сформирован ресурсный потенциал, тогда мы и вернемся к разговору о дальнейшем системном переделе потока.
— При нынешней налоговой системе компания сможет избежать падения добычи?
— В среднесрочном периоде — да. В отдельные годы может запаздывать ввод месторождений, но в целом компания настроена на ежегодный рост добычи углеводородов.
— Вы видите возможности для реализации крупных проектов в России?
— Да. Мы считаем, стране необходимы инвестиции для развития ресурсной базы, и двум госкомпаниям будет тяжело сконцентрировать такие ресурсы. Потому что перед ними стоят глобальные программы. Мы могли бы быть им хорошими партнерами. У нас уникальный опыт работы на шельфе не только в России, но и на глубоководном шельфе.
— Вы что-то предлагали госкомпаниям?
— Обсуждение идет, но пока тяжело.
— Их не устраивают предложения или они слишком многого хотят от вас?
— Закон "О недрах" требует корректировки, это факт. Сегодня нельзя делить российский бизнес на государственный и частный. Все мы национальные российские компании, и нас всех надо уравнять в правах. У государства очень много рычагов для того, чтобы определить приоритетных операторов. Если закон требует, чтобы мы были партнерами государственной компании,— мы готовы. К сожалению, пока мы не нашли экономически эффективных проектов для того, чтобы вместе их реализовывать. В то же время мы успешно работаем с "Роснефтью" на Азове и на Каспии, с "Газпромом" на Каспии. У них не вызывает сомнения высокая квалификация наших специалистов и открытость наших экономических принципов построения бизнеса. Мы для них комфортные партнеры, это подтверждают руководители и "Газпрома", и "Роснефти".
— Арктический шельф вам тоже интересен?
— Нам интересны любые проекты, потому что тот опыт, который мы накопили при строительстве Варандея (терминал на побережье Баренцева моря в Ненецком АО.— "Ъ"), строительстве и обустройстве месторождения на Балтике, должен быть востребован. Мы должны дальше вести геологоразведку, изучать потенциал страны и ставить его на баланс.
— Ваше СП с "Газпромом" не может добиться продления лицензии на структуру Центральная на Каспии уже больше года.
— Она будет переоформлена, сомнений нет. Думаю, это случится в этом году, документы собираются, идет разговор об СРП.
— Может быть, проще заниматься проектами за рубежом?
— Мы уже работаем на глобальном рынке. Но у нас есть обязательства перед страной. Ведь если такие компании, как ЛУКОЙЛ и "Газпром", начнут ориентироваться на проекты за пределами России, кто придет сюда, если свои уходят?