"После долгих раздумий действительно я принял окончательное решение не участвовать в выборах президента России. И я не скрою, это решение было непростым",— сказал вчера Евгений Примаков на телеканале РТР. Но очень логичным, надо было добавить ему. Потому что политика Примакова не существует, если глубоко советский человек Примаков чувствует неуверенность в завтрашнем дне.
Жанр прощального выступления политического долгожителя перед телезрителями был недавно введен в российскую культуру Борисом Ельциным. Новинка произвела большое впечатление на умы не только содержанием, но и формой. И, разумеется, не могла не найти подражателей.
Примаков за неимением никакого российского нового года употребил для речи в жанре президентского прощания китайский новый год, имевший место вчера. И кстати, китайский путь развития всегда казался Евгению Максимовичу лучшим рецептом для реформирования России — он неоднократно на это указывал.
Ну а в остальном старался как-то следовать форме ельцинской речи. Например, Ельцин "долго и мучительно размышлял", прежде чем принять решение. Примаков же принял решение "после долгих раздумий". Ельцина подвигли на уход думские выборы, Примакова — сами выборы и начало работы Думы; Ельцин отважился прекратить свои полномочия досрочно, и Примаков досрочно перестал быть кандидатом в президенты. Можно даже считать, что Евгений Максимович прямо последовал совету Бориса Николаевича: "Мы — те, кто стоит у власти уже многие годы,— мы должны уйти". Разница в мелочах, в трактовках: Примаков просто считает, что "наше общество далеко от гражданского облика, от истинной демократии", а Ельцин надеется, что "мы создаем важнейший прецедент цивилизованной добровольной передачи власти, власти от одного президента России другому".
Да и содержательно телеобращение Евгения Примакова ничем не отличалось от ельцинского — просто имело обратный знак. Первый президент России оставил свой пост, поскольку наконец обрел уверенность в завтрашнем дне — в лице Путина. Примаков не будет за этот пост бороться, поскольку полностью этой уверенности лишился — в лице Путина же.
Но и не только. На самом деле главного для советского политика чувства — уверенности в завтрашнем дне — Евгений Максимович лишился, когда в его трудовой книжке появилась запись об увольнении с должности председателя правительства РФ. После этого по инерции он еще некоторое время ощущал себя крупным чиновником, от слова которого многое зависит,— и это ощущение даже продлилось несколько месяцев, поскольку за его расположение мощные политические силы развернули шумную борьбу; однако будучи проглочен этими мощными политическими силами, Примаков быстро увял.
Он привык служить государству, делать заявления или молчать от его имени, и это будто бы наполняло его слова либо молчание особым смыслом, неведомым непосвященным. Вот только вне государства советский политик не существует: надо ведь действовать от собственного имени, а ничего собственного у советского политика по определению быть не может.
Эта обнаженность еще как-то прикрывалась предвыборной кампанией в Думу, затем известным думским скандалом; но вот уже все утихло, и заслониться стало решительно нечем.
Оглянувшись, Евгений Максимович увидел только один пример достойного выхода из положения — и пошел записываться. Но уже не в партию, а в телевизор.
КИРИЛЛ Ъ-ХАРАТЬЯН