Наступивший по традиционному восточному календарю 28 января новый год китайская элита впервые за послевоенный период встретила с чувством растерянности. Случилось невозможное: уверенный марш 1,2 млрд китайцев к мировому господству захлебнулся. Пресловутая "китайская модель" оказалась картонным драконом. Коронация Китая как сверхдержавы отложена. XXI век китайским не будет.
Подобно "Буре в пустыне" 1990 года, показавшей всю глубину пропасти между современными и вчерашними военными технологиями, осенний финансовый ураган продемонстрировал огромный разрыв между зрелой рыночной экономикой Запада и экономикой "новых индустриальных стран" Восточной и Юго-Восточной Азии. В Китае он вызвал общенациональную дискуссию под лозунгом "Так жить нельзя!". Китайская элита постепенно осознает необходимость реформировать не только экономику, но и национальные общественно-политические институты, идеологические установки и даже культурные традиции.
Так жить нельзя!
В новогодней публикации официозной газеты China Daily (аналога "Московских новостей" времен СССР) профессор Пекинского университета Чжоу Сыюань заявил о состоявшемся де-факто историческом поражении китайской цивилизации в соревновании с Западом за право играть лидирующую роль в мировом сообществе. Прозвучавшие в статье сентенции типа "китайской культуре недостает механизмов конкуренции и самокритики", "наша культура слишком ретроградна и не зовет к обновлению", "на Западе механизмы конкуренции и открытости обеспечивают плавное функционирование общественных институтов" выглядят столь радикальными, что профессора еще недавно могли бы за них если и не посадить, то по крайней мере вычеркнуть из числа патриотов, что для китайца опаснее, чем лишиться партбилета.
Однако профессор Чжоу идет еще дальше: он признает, что экономические успехи, достигнутые в последние десятилетия Японией и Южной Кореей, базируются в решающей степени на привнесении в эти страны ценностей западной культуры. Причем многие из этих ценностей не дополняют конфуцианские догматы, а, напротив, с ними диссонируют. Вывод, который делает смелый профессор, звучит почти контрреволюционно: необходимо более глубоко инкорпорировать "позитивные элементы западной культуры" в китайскую цивилизацию.
Новогоднее обращение к согражданам председателя КНР Цзян Цзэминя было не столь радикальным, но для привыкших читать между строк китайцев оно прозвучало едва ли не сенсационно. Руководство Китая, заявил Цзян, "с крайней озабоченностью" отслеживает развитие ситуации и надеется выправить ее усилиями стран региона "в сотрудничестве с международным сообществом". А главная китайская официальная газета "Жэньминь жибао", проанализировав в имеющей установочный характер статье итоги 1997 года, не оставила и тени надежды идеологам близящегося торжества китайской расы, констатировав "абсолютное превосходство Севера над Югом".
Кто виноват
Усилившийся в последние недели в пекинском истеблишменте тревожный настрой разительно контрастирует с недавними панегириками "азиатскому экономическому чуду", в котором местным идеологам виделся долгожданный исторический ответ Западу.
Самый большой удар по апологетам "чуда" нанесло крушение казавшейся долгое время убедительной южнокорейской модели капитализма с ее господством в экономике нескольких крупнейших конгломератов, связанных тесными и, как оказалось, далеко не бескорыстными узами с правительством. Модели, которая так комфортно сочетала в себе быстрые темпы экономического роста, замкнутость внутреннего рынка и консервативную политическую систему.
Соответственно, со страниц как серьезных, так и популярных изданий КНР исчезли еще недавно модные опусы с описанием преимуществ "азиатских ценностей" (коллективизм, семейственность, патриотизм, дисциплинированность и т. п.), мобилизующих нацию на достижение высоких целей. Зато вспомнили о мрачном предсказателе заката Азии Поле Крюгмане, который еще три года назад в своем знаменитом манифесте в журнале Foreign Affairs и в нашумевшей книге "The Myth of Asia`s Miracle" обратил внимание на структурные, чреватые серьезным кризисом, изъяны азиатской модели развития.
Увы, предостережения Крюгмана, а также более поздние прогнозы таких известных экономистов, как Бартон Бриггс, Джералд Сегал и Линдон Ларуш, не стали в Китае предметом широкого обсуждения — в отличие, скажем, от конъюнктурных публикаций популярного футуролога Несбита, сделавшего здесь паблисити на издании своего опуса "Mega-trends: Asia", где XXI век громогласно провозглашался как безусловно азиатский и даже китайский.
И хотя в ЦК КПК всегда осознавали всю сложность внутренних проблем и невозможность скорого выведения страны в число мировых лидеров, читать такие предсказания многим было приятно. Недаром Несбит удостоился очень теплого приема в Пекине.
Бюджетным исследовательским центрам, обслуживающим политическое руководство страны, всегда спокойнее было подкреплять ссылками на иностранные авторитеты укоренившееся в китайской элите убеждение в неоспоримости преимуществ "азиатской модели". Вот почему такое широкое хождение получила в Китае теория "сравнительной конкурентоспособности государств", отвергаемая, к примеру, Полем Крюгманом, но активно лоббируемая ее разработчиками в лице давосского Всемирного экономического форума и, в частности, гарвардского профессора Джеффри Сакса. С его подачи китайцы вооружились целым набором "вводящих в заблуждение", по выражению Крюгмана, аргументов в пользу "азиатской модели". Как следствие, давосские составители доклада "World Competitiveness: 1996" отвели Китаю среди ведущих 48 стран вполне приемлемое 34-е место, в то время как Россия была опущена на последнее.
Головокружение от высоких темпов приняло настолько широкий размах, что даже паллиативные меры по переводу экономики на интенсивные рельсы развития, предусмотренные решениями недавнего XV съезда КПК, наталкиваются на активное неприятие со стороны номенклатуры. Она слишком хорошо себя сейчас чувствует и не стесняясь извлекает дивиденды из фактического сосуществования двух экономик — планово-распределительной и рыночно-конкурентной. Эти дивиденды номенклатура потеряет при радикальной реформе.
Что делать
Именно поэтому неожиданное осознание китайской элитой собственной ущербности выглядит если и не моментом истины, то, во всяком случае, как похмелье после безудержной эйфории. Первоначально бодряческие комментарии финансового кризиса в Гонконге со стороны председателя КНР ("обычные финансовые спекуляции", после которых, мол, скоро все уляжется) сменились в ноябре глухим молчанием. Вслед за тем принятые наверху решения дали толчок коллективному общенациональному просветлению и дискуссии на тему "Как жить дальше?".
На стержень недавно официально провозглашенной главной задачи — "стратегической" (впервые употреблено столь сильное слово) структурной перестройки экономики через акционирование госсектора — ведущие аналитики нанизывают размышления, которые в сумме своей подвигают общество к осознанию настоятельной необходимости кардинальных перемен.
Новым явлением стала констатация невозможности качественной модернизации экономики и радикального повышения технологического уровня производства без крупномасштабных инвестиций со стороны транснациональных корпораций, без скорого вступления Китая во Всемирную торговую организацию, либерализации экономического законодательства и дальнейшей вестернизации всего китайского общества.
Пекин оказался перед выбором: либо продолжать нынешнюю политику дозированного допуска западного капитала в ключевые отрасли (чтобы не уступить "рычаги контроля") и по-прежнему на всех международных встречах под аплодисменты африканских стран требовать от Запада "делиться" (естественно, задешево) передовыми технологиями. Либо открыться миру и реформироваться в гораздо большей степени, чем хочет (и может позволить себе без риска скорой потери власти) компартия.
Последнее предопределяет проведение радикальных структурных реформ, в том числе последовательной либерализации цен, открытой приватизации госсектора с гораздо большим допуском к ней не только этнически и кланово родственного гонконгского капитала, но прежде всего капитала западных ТНК. А это, в свою очередь, требует создания по-настоящему правового государства с развитой законодательной базой, охраняющей интересы инвесторов и граждан.
Китайские аналитики сейчас в открытую пишут, что резервы саморазвития "азиатской модели" с ее несомненными для определенных этапов достоинствами оказались явно ограниченными. Более того, как показал опыт Южной Кореи и стран ЮВА, они могут весьма быстро исчерпываться, что ставит под вопрос сохранение не только темпов развития, но и столь ревностно оберегаемой Пекином социально-политической стабильности в обществе.
Все это дополняет единодушная критика состояния дел в образовании, поставленного в Китае таким образом (с упором на конфуцианскую традицию), что школьники и студенты лишены возможности развивать навыки творческого мышления. В этом, по общему мнению, и кроется коренная причина научного и технологического отставания Китая.
С чего начать
Неминуемое усиление позиций среднего класса в Китае, предстоящий после скорой отставки премьера Ли Пена приход на пост главы правительства либерального реформатора-прагматика Чжу Жунцзи (с прогнозируемым обновлением верхних эшелонов госаппарата за счет обучавшихся на Западе технократов), а также реально происходящая демократизация китайского общества так или иначе приведут к тому, что Китай станет дрейфовать в сторону Запада.
По мере осознания китайской элитой того факта, что только западный капитал (а не Гонконг вместе с Тайванем и зарубежными китайцами) способен играть роль главного источника долгосрочных инвестиций, Пекин будет предпринимать все более настойчивые шаги по сближению с США.
На фоне азиатского финансового кризиса реалистично мыслящее большинство в китайском руководстве все более ясно демонстрирует понимание той очевидной истины, которую в канун нового года уже стало невозможно игнорировать: финансовые бразды правления миром по-прежнему находятся в руках Запада, который будет поддерживать и даже, если надо, спасать только тех, кто, как Япония или Южная Корея, является его стратегическим союзником.
ЕВГЕНИЙ ВОЛИН
Главная китайская официальная газета "Жэньминь жибао", проанализировав итоги 1997 года, констатировала "абсолютное превосходство Севера над Югом", то есть Запада над Востоком
По мере осознания китайской элитой того факта, что только западный капитал способен стать главным источником инвестиций, Пекин будет все больше сближаться с США