Европейской премьерой шоу Даниеле Финци Паски "Кортеж" (Corteo, 2005) в Петербурге началось российское турне легендарного Cirque du Soleil, превратившегося за 30 лет из авантюры канадских уличных циркачей Ги Лалиберте и Даниеля Готье в глобальный, точнее, глобалистский феномен. По мнению МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА, его главное достоинство в том, что он лишь притворяется цирком.
Наслушавшись разговоров о труппе, совершившей революцию в цирке, от "Кортежа" ждешь то ли адских трюков, то ли запредельного шоу. Однако, не обнаружив ни того, ни другого, разочарования не испытываешь. Трюки — старые добрые, простые. Простые, естественно, в той степени, в какой просто ходить по проволоке вниз головой или танцевать под куполом фламенко, а акробаткам, работающим без лонж, — обвивать люстры гроздьями своих тел и летать между трапециями с непринужденной и слегка пародийной зазывностью танцовщиц канкана.
По гамбургскому счету, от цирка ждешь не рекордов, не смертельных номеров, а иллюзии. Иллюзию же "Солнечный цирк" создает с лихой легкостью, не сбиваясь с изначально заданного ритма. Верный ритм, подчиняющий себе зрителей, — первооснова убедительной иллюзии. Когда через сцену пробегают как бы сами по себе несколько пар туфелек, нетрудно понять, как это сделано, но если первая реакция — возглас "Это как?", то механика трюка уже не важна. Номера шоу неравноценны, но в лучшие мгновения рождается магия цирка — а больше ничего и не требуется.
Не знаю, проецирует ли такую магию обыкновенный цирк. "Кортеж" не цирк, а спектакль о цирке, но такой, где акробатов играют акробаты, канатоходцев — канатоходцы, лилипутов — лилипуты, а клоунов — клоуны. Даже о куриных тушках, ливнем обрушивающихся с небес, хочется сказать, что их играют куриные тушки. Играют, естественно, не по Станиславскому. Да и сюжет — видения умершего клоуна — абсолютно условен. Это театр, поскольку Паска работает с мифом цирка, сложившимся во многом благодаря Федерико Феллини. В нем силен элемент китча, но не салонного, а площадного, органического, грубоватого.
Миф чреват припадками многозначительной сентиментальности в духе, что ли, Марселя Марсо и прочих грустных клоунов. Пара лилипутов обещает изобразить Ромео и Джульетту — и думаешь с тоской: ну, началось. Но лирика оборачивается бурлеском, объятия — чередой комических катастроф и бегством Ромео на своевольной лошадке, порой разваливающейся пополам.
Даниеле Финци Паска создает иллюзию именно что площадного представления. На арене возникает вторая арена, а труппа, сопровождающая на манер оперного хора акробатов, — и участники, и зрители шоу. Мизансцены просты: ну окружила труппа дуэт акробатов на подкидной доске, ну крутится вокруг них бешеный барабанщик, ну хрипло стонут фламенко два мужика, пока алая плясунья уходит в небо по проволоке, натянутой под крутым углом. Но авторская музыка Филиппа Ледюка и Марии Бонцанго, умелое освещение и точно подобранная гамма костюмов превращают мизансцены во фрески и барельефы. Художник Жан Рабасс работал на "Деликатесах" (1991) и "Городе пропавших детей" (1995) Жан-Пьера Жене и Марка Каро, "Видоке" (2001) Питоффа: короче говоря, этот цирк заполучил одного из главных визионеров мира.
Незатертая, незамыленная легкость шоу тем удивительнее, что "Солнечный цирк", хотя и уходит корнями в анархическую стихию эпохи после 1968 года, — это прежде всего колоссальный бизнес, индустрия со стационарными шоу от Лас-Вегаса до Токио, тысячами сотрудников, выпуском сопутствующих товаров. Ги Лалиберте со своими $2,5 млрд занимает 261-е место в списке Forbes, экономисты считают его шоу идеальным примером создания нового рыночного сектора, а с 2008 года 20% акций — у фирм из Дубая.
Но "сетевой супермаркет" умеет казаться лавкой чудес — наверное, это главная иллюзия из тех, что создает Cirque du Soleil.