ОМОН из подмосковного Сергиева Посада уехал на войну 29 февраля. Вернулся через три дня — в цинковых гробах и на носилках. "Нас предали",— сказали омоновцы корреспонденту Ъ СЕРГЕЮ Ъ-ТОПОЛЮ.
У дверей штаба сергиевопосадского ОМОНА плакала Ольга Макарова. Пять минут назад начштаба Геннадий Лапин сказал, что ее брата Александра Лазарева убили в Чечне.
"Вечером по НТВ показали сюжет о расстреле омоновцев,— сквозь слезы говорит она,— и показали одного из парней. Я его сразу узнала — Семашкин. Мы с ним в школе учились. Позвонила Лапину, но он толком ничего не знал".
"Я сразу позвонил им на спутниковый телефон,— рассказывает замком ОМОНа Евгений Лучихин,— но связи не было. Потом среди ночи раздался звонок из Чечни. Командир подольского отряда, который мы должны были заменить, сказал, что 18 наших убито и 24 ранено. Связи не было, потому что телефон находился в головной машине, а ее подожгли из огнемета первой. Но данные не окончательные. Вот нам сообщили, что Игорь Сухов убит, а теперь оказалось — жив".
Начштабу Лапину не до меня. Он обсуждает с местной администраций, как и где хоронить своих бойцов: "Похороны шестого марта, но я не знаю, сколько гробов и венков заказывать". Лучихину сообщают, что пятерых бойцов доставили из Чечни в госпиталь ГУВД Москвы, и он срывается с места. По дороге заскакивает в дежурную часть. Там офицер, которого окружили родственники омоновцев, наверное, в сотый раз повторяет им: "Ничего нового. Ждем информацию из главка".
В госпитале ГУВД на улице Приорова говорят, что омоновцев привезли не к ним, а на Народного ополчения, в госпиталь МВД. Здесь уже собрались журналисты. Но никого не пускают. Пришлось соврать молоденькому милиционеру на проходной о том, что забыл в приемном покое сумку. "Только быстро",— говорит он.
В приемной пусто. Врачи уже закончили прием раненых, доставленных из Моздока. "Позавчера — 35, вчера — 40, сегодня — 31. Когда же все это кончится?" — говорят за дверью одного из кабинетов.
Поднимаюсь на второй этаж. На лестнице курят пятеро раненых. "Вы не из Сергиева Посада?" — спрашиваю у них. "Это которых сегодня привезли? Ищи на восьмом этаже".
В палате лежат трое омоновцев. "Кто Игорь Сухов?" — спросил я. Сидевший на кровати парень в халате, проглотив остаток вареного яйца, довольно ответил: "Я". "А ты знаешь, что тебя уже похоронили?" "Знаю,— ответил он, принимаясь за второе яйцо,— а еще Алексея Суханова, он тоже жив остался".
Сухов, Александр Киселев и Юлий Шивак были легко ранены. Врачи уже сделали им операции и подарили на память извлеченные из них осколки и пули.
"В нашей колонне было девять машин: пять крытых брезентом 'Уралов', их прислали за нами подольские, и четыре наших — автобус, 'ЗИЛ', 'УАЗ' и 'газон',— рассказывают омоновцы.— Броневого прикрытия нам не дали. До подольских мы не доехали метров триста. Все были без бронежилетов и 'сфер'. 'Бронники' повесили на борт, каски лежали под ногами. Внезапно со всех сторон началась стрельба. Мы горохом посыпались через задний борт и залегли. Кто — в ложбинку, кто — в ямку, а кто — под колеса грузовиков. Хорошо, что машины были крытые и 'чехи' не видели, сколько нас. А то бы снайперы всех сняли. По нам били из автоматов, пулеметов и гранатометов. Три 'Урала' сразу загорелись. Когда пришли в себя и вступили в бой, выяснилось, где у 'чехов' позиции. Они находились по обе стороны дороги. За ними, с одной стороны, блокпост подольского ОМОНа, а с другой — заградотряд подольских. Получилось, что они лупят по нам напрямую, а мы — по ним и по своим. Это была подстава. Нас предали. Кто мог знать, когда мы приедем на смену и что не будет брони?
Долго продержаться не могли — у нас всего по шесть рожков на бойца. Если бы не софринская бригада, нам бы пришлось туго. Они прислали три БТР и БМП. В начале подавили снайперов, а затем организовали вывоз раненых. А потом вертолеты МЧС перебросили нас в Моздок..."
"А ты не знаешь, когда наших хоронят?" — спросили омоновцы, когда я собрался уходить. "Шестого". "Значит, еще увидимся",— ответили они.