Отношения, сложившиеся в последние месяцы между Думой и исполнительной властью, совершенно нетипичны для России. Депутаты стали невероятно покладистыми--они идут на компромисс с президентом и кабинетом почти по всем вопросам. Прокомментировать этот феномен корреспондент "Власти" Глеб Черкасов попросил первого вице-спикера Думы Владимира Рыжкова.
Владимир Рыжков родился 3 сентября 1966 года. По образованию — историк, окончил Алтайский госуниверситет. В 1993 году был избран депутатом Госдумы от блока "Выбор России", c 1994 года — член совета партии "Демократический выбор России" (ДВР). Егор Гайдар называл Рыжкова "надеждой партии". Весной 1995 года перешел из фракции ДВР в депутатскую группу "Россия". После учредительного съезда движения "Наш дом — Россия" стал членом его исполкома. Осенью 1997 года избран первым вице-спикером Госдумы.
— Почему в октябре прошлого года, когда депутаты собрались выносить вотум недоверия правительству, Ельцин не распустил Думу, а пошел с ней на компромисс?
— Я выскажу свою личную точку зрения. Дело не только в доброй воле Бориса Ельцина. Президент и правительство пошли на компромисс не от хорошей жизни. Тихой сапой Госдума первого и второго созыва с 1994-го по 1998-й приняла около двух тысяч федеральных законов, которыми сегодня не урегулировано разве что северное оленеводство. Да и то скоро такой закон примем. Все социальные льготы, которые сегодня существуют в России, введены федеральными законами, налоги регулируются законами, бюджет утверждается только законом, таможенные правила — законом, приватизация регулируется законом, перечень приватизируемых объектов утверждает парламент.
Из-за того что Дума, как крот, рыхлит почву, принимает все новые и новые законы, полномочия президента сокращаются как шагреневая кожа. Тем более что Дума в каждый закон вписывает статью о своем контроле. Так было с законами "О соглашениях о разделе продукции", "О приватизации". Каждый новый закон приводит к ослаблению административных полномочий президента.
— Иными словами, Дума совершила тихий конституционный переворот?
— Парадокс в том, что большинство принятых законов инициированы либо президентом, либо правительством и приняты с их активным участием. С каждым годом исполнительная власть как бы сама себе сокращала поле для маневра. И когда президент говорит правительству: вноси больше законов, то он прокладывает дорогу к сокращению своих полномочий.
— Когда это стало очевидно?
— До поры до времени никто на это не обращал внимания. Ну принимают себе законы и принимают. Весной 1997 года в правительство пришла новая команда, которая поставила перед собой ряд серьезных задач. Я с некоторой иронией слушал, как Немцов, который только-только пришел в правительство, говорил: "Я проведу реформу естественных монополий. Я реформирую социальные льготы. Я проведу жилищно-коммунальную реформу". На тот момент уже было ясно, что правительство ни одну из этих реформ самостоятельно, без участия парламента, провести не может. Когда возникли первые трудности, то у правительства было два выхода: идти на конфронтацию вплоть до роспуска Думы с неизвестными последствиями или идти на сотрудничество. В итоге был выбран компромисс.
— Выходит, президент проиграл?
— Выиграл. Мы находимся в начале новой исторической эпохи, когда меняется природа президентской власти. Россия из авторитарной республики президентского типа превращается в конституционно сбалансированное государство, в котором все вопросы регулируются законом. Если взять указы президента, то чем дальше от 1993 года, тем меньше указов по социально-экономическим вопросам и тем больше указов по политике и по кадрам: снять такого-то, назначить такого-то, наградить такого-то орденом, назначить год мира и согласия. По мере развития правовой системы административно-указная роль президента сокращается и возрастает его роль как главного политического переговорщика, главного политического арбитра и главного политического стратега.
— А Ельцина это устраивает?
— Мне неизвестны мысли президента. Но очевидно, что Ельцин извлек из новой ситуации многое. Разве может кто-то сказать, что его власть ослабла? Период согласия укрепил позиции президента. При сохранении контроля за правительством он получил еще и известный контроль над парламентом, а значит, и над оппозицией. Роль переговорщика Ельцину удалась. "Круглый стол" по Земельному кодексу — хороший пример политических переговоров. Еще лучше он сработал с законом о правительстве. Амплуа арбитра ему также удается. Он выступает в этой роли на встречах "четверки", в отношениях центра и регионов, Совета федерации и Думы.
Роль стратега удается пока меньше. Впрочем, это вопрос ко всей партии власти, которая в целом слабо представляет себе стратегию развития страны. А президент вполне адекватен.
— Так Ельцин выиграл от компромисса?
— Все выиграли.
— Ну не бывает же так, что всюду прибыло и нигде не убыло?
— Бывает. Когда две стороны ведут честный бизнес, выигрывают все. Хорошая политика — тот же хороший бизнес, все выигрывают.
— А что, у нас сейчас хорошая политика?
— У нас сейчас происходит кардинальный поворот в политике. Начиная с 1989 года никогда не было такого, чтобы ветви власти по-настоящему сотрудничали. Пиком конфронтации стал знаменитый референдум 1993 года под названием "Кого вы больше любите: парламент или президента?". Более странную с точки зрения здравого смысла постановку вопроса представить себе трудно, потому что и президент, и парламент являются институтами единой государственной власти. Президент и парламент — это все едино в глазах народа, это то, что называется власть. И когда одна часть власти спрашивает у народа: "Ты кого больше любишь — меня или другую часть власти?" — то она когда-нибудь получит: "Я вас всех не люблю".
— Что же, собственно, выиграла Дума?
— Начало настоящего диалога между правительством, президентом и парламентом. Это признание роли Думы, признание того, что парламент на самом деле является властным, уважаемым органом, признание того, что принятие решений в рамках Конституции без него невозможно.
— Ну хорошо, пусть Дума в целом выиграла. Но фракции, они-то ведь все потеряли лицо...
— Я уверен, что политические партии не могут проиграть от согласия. Если раньше они сидели в вагоне, который стоял в тупике, то теперь они являются пассажирами кают-компании, в которой проходят важные переговоры и принимаются решения.
— И коммунисты выиграли?
— Сейчас решается политическая судьба КПРФ. Либо коммунисты вновь занимают непримиримую позицию, сохраняют присутствие в парламенте, но стратегически остаются на периферии. Либо они твердо встают на ответственный путь, теряют часть электората, но получают шанс завоевать более широкий электорат и прийти к власти в 2004-м или 2008 году. Однако для этого надо многое поменять.
— Что именно?
— Признать, например, итоги приватизации.
— Хорошо, а "Яблоко"?
— "Яблоко" может стать небольшой, но влиятельной либеральной партией, за которую будут голосовать люди свободных профессий, адвокаты, художники. Путь перспективный.
— Возможна ли коалиция между НДР и "Яблоком"?
— А почему нет? Мы консерваторы, они либералы. Коалиция возможна и по политическим, и по человеческим мотивам. Не всегда же они будут голосовать против бюджета. Нельзя исключить, что "Яблоко" когда-нибудь будет более широко представлено в правительстве.
— Все ли представленные сегодня в Думе партии будут переизбраны?
— Да. Я убежден, что при сохранении избирательной системы Дума воспроизведется и в личностном плане. От трети до половины депутатов. Это хорошо. Мы сразу получим профессиональный парламент с устоявшимися связями, отношениями, четкими правилами игры. Единственной партией, которая может присоединиться к нынешнему "клубу четырех", может стать "Честь и Родина" Александра Лебедя, но это будет зависеть от итогов выборов в Красноярске.
— Так выглядит политическая стабилизация?
— Безусловно.
— А вам не кажется, что у нас складывается политическая система японского типа: есть одна правящая партия и несколько постоянно оппозиционных?
— У нас действительно все больше сходных черт с азиатскими политическими системами. И прежде всего потому, что основные ресурсы контролируются партией власти, которая отнюдь не сводится к НДР. Наша партия власти чем-то похожа на Либерально-демократическую партию Японии, в которой есть несколько фракций, борющихся между собой. Между прочим, в Японии коммунисты — вторая по силе партия. В центре Киото стоит восьмиэтажное здание, над крышей которого развевается красный флаг. Это горком партии.
— Вы можете как историк сравнить нынешнюю и дореволюционные Думы?
— Аналогии провести можно. Хотя если почитать воспоминания и поднять архивы, то выйдет, что нынешний парламент на несколько голов профессиональнее, чем те четыре Думы. Никогда отношения между властями не были столь цивилизованными и прагматичными, как сейчас. Тогда никто не хотел диалога. Тупая радикальная нетерпимость. Это и привело Россию к революции и гражданской войне. Нынешний российский парламентаризм гораздо более разумный.
КОГДА ОДНА ЧАСТЬ ВЛАСТИ СПРАШИВАЕТ У НАРОДА: "ТЫ КОГО БОЛЬШЕ ЛЮБИШЬ — МЕНЯ ИЛИ ДРУГУЮ ЧАСТЬ ВЛАСТИ?" — ТО ОНА КОГДА-НИБУДЬ ПОЛУЧИТ: "Я ВАС ВСЕХ НЕ ЛЮБЛЮ"