В Москве и Санкт-Петербурге завершились гастроли швейцарской труппы "Bejart ballet Lausanne", организованные Альфа-банком. Две последние постановки Мориса Бежара, показанные на гастролях, критиков скорее удивили, чем обрадовали. Вадим Гаевский, известный историк и теоретик балетного театра, знаток и исследователь хореографии Мориса Бежара, размышляет об эволюции знаменитого балетмейстера.
Начиная с 1978 года Морис Бежар трижды — с интервалом в 10 лет — приезжал к нам со своей труппой, поражая неожиданностью художественных идей и непостоянством образа, в каком он встает перед нами. Метаморфозы — его тема и его судьба. Не случайно именно это слово входило в название балета, показанного в 1988 году. И так, правда в не очень точном переводе (mutationx* — мутации), называется балет, показанный во время последних гастролей. Бежар словно бы дразнит своих недругов и своих друзей, предоставляя одним желанную возможность говорить об оскудении таланта, о начале конца и повергая других в уныние, горестное и глубокое. Так случилось и на этот раз, но расскажем обо всем по порядку.
В первый приезд Бежар ошеломил своими спектаклями — "Весной священной", "Ромео и Юлией" и "Петрушкой", но более всего необычным пластическим языком, абстрактно-геометричным и одновременно изобразительно-зооморфным. Танцующий геометр и вместе с тем танцующая птица или танцующий леопард. Неотразимая комбинация, неотвязный образ. Он западал в сознание, подчинял фантазию, давил на психику. Семиотическое мышление Бежара позволяло ему находить конфигурацию жестов и поз, конфигурацию пластических символов, обладавшую невероятной суггестивной, то есть впечатляющей, экспрессией. Это напоминало и наскальные рисунки, и архитектурные чертежи. И воздействовало на зрителей по законам поэтики Сергея Эйзенштейна. Брутальные, но и изысканные балеты Бежара вообще походили на фильмы Эйзенштейна. Как и на фовистские панно Матисса, находящиеся в Эрмитаже.
В свой следующий приезд Бежар выглядел не столь брутальным и показал чрезвычайно сложный и вполне интеллектуальный балет "Мальро, или Метаморфозы Богов", посвященный великому писателю Андре Мальро и его лучшей книге "Условия человеческого существования". Роман написан по следам китайской революции, потопленной в крови, но это не репортаж, а экзистенциалистская проза, в которой герои не столько действуют, сколько размышляют. Размышляют о революции и буржуазии, долге и совести, жизни и смерти. Почти весь ранний Камю вышел из этой книги, а Сергей Эйзенштейн даже собирался экранизировать ее. На какое-то время она стала библией европейской леворадикальной молодежи. И Бежар в своем балете, не покидая территорию балета, широко цитирует ее. Это был прорыв в неизведанные сферы балетного искусства. И тема, и ее решение, и аскетический антураж — все было новым и в полном смысле революционным. Самого Андре Мальро играли сразу пять актеров, демонстрируя пять граней личности этого писателя и этого человека. Подобную аналитическую структуру, кстати сказать, в те же годы и совершенно независимо от Бежара и от балета, посвященного Мальро, предложил Юрий Любимов в своем спектакле о Маяковском: там тоже было пять актеров, исполнителей главной роли. Но у Любимова все они были равны, а у Бежара тон задавал один — Хорхе Донн, гениальный артист, идеально воплощавший все пластические намерения и все театральные замыслы Бежара. Как и в первый приезд, Донн не только демонстрировал высшее мастерство, но и вносил в спектакль грандиозную лирическую тему.
И вот теперь труппа Бежара приехала без Донна. Заменивший Донна в качестве премьера Жиль Роман — не лирик, но чистый виртуоз, к тому же несколько саркастического толка. И неожиданная постмодернистская ухмылка у прежде столь патетического Бежара — по-видимому, дань его новому увлечению, уступка новому премьеру. Вообще надо сказать, что поздний Бежар уже не так независим, как ранее, он осматривается по сторонам, равняется на более молодых и даже не избегает прямых заимствований. Какой-то второстепенный режиссер даже подал на Бежара в суд, обвинив его в плагиате. Процесс Бежар проиграл, но ведь в прошлые времена никому не пришло бы в голову искать в балетах Бежара свои аттракционы. Бежар поклонялся Барро и Баланчину, но на своих сверстников смотрел свысока, а следующее поколение не замечал вовсе. Теперь не то, и балет "Метаморфозы" можно рассматривать как облегченную вариацию на некоторые театральные темы Пины Бауш, знаменитой немецкой авангардистки. А самый запоминающийся аттракцион "Метаморфоз" — выход под музыку "Умирающего лебедя" балерины со связкой пустых консервных банок — это хореографическая реплика в сторону модных или уже выходящих из моды инсталляций, заполнявших авангардные художественные галереи все последние годы.
Но главная неожиданность нас ждала во втором балете. Он называется так: "Дом священника не потерял своей привлекательности, а сад — своего великолепия". Это совсем не то, что аскетически-воспаленная риторика Андре Мальро, в балете вообще нет аскезы. Сам Бежар объясняет, что красивая фраза, давшая балету название, взята из детективного романа Гастона Леру, но к балету отношения не имеет. Конечно же, это не так. Да, балет задуман как месса, ностальгическая месса по 70-80-м годам, годам славы Бежара. У Бежара уже был балет "Месса по настоящему времени", теперь появилась месса по времени ушедшему, идущая под фонограмму концерта рок-ансамбля Queen и построенная в форме спектакля-концерта. Или, иначе, месса-концерт из отдельных номеров с голосом Фредди Меркьюри в качестве современного проповедника, мученика, отчасти — идола, отчасти — святого. Но, кроме того, это еще "месседж", или по французски "мессаж" — послание человечеству, напоминание об угрозе СПИДа. Образ больницы возникает тут и там как некая навязчивая идея, как некий белоснежный, окрашенный в больничный цвет кошмар ("белый балет" Мориса Бежара). Показаны — в некоем сюрреалистическом ключе — и жертвы СПИДа. И весь спектакль посвящен танцовщику Донну и музыканту Меркьюри, погибшим от СПИДа. Все это так, но все-таки балет слишком ярок и декоративен для своей страшноватой темы, главное в нем — не столько люди, сколько ткани. Изумительной красоты ткани, созданные великолепной фантазией Джанни Версаче. Люди играют тканями, ткани играют людьми. Это и в самом деле "сад", не потерявший "своего великолепия". Сад в некотором китайском шелковом стиле, совсем не в том, в каком было поставлен китайский балет "Мальро". Сад искусственный, как и весь этот балет. Но именно таким перед нами предстал маэстро Бежар, перешагнувший порог семидесятилетия и давший волю своей скрытой страсти к высокой моде.
Что это — старость, начало конца, конец Бежара? Не будем, однако, торопиться. В балете есть несколько замечательных эпизодов, построенных виртуозно. Бежар по-прежнему маг и повелитель сценической площадки. И труппа у него из отличных молодых людей с интеллигентными лицами и тренированными телами. Рядом с такими обаятельными девушками и юношами непозволительно стареть и терять форму. Бежар и не стал стариком. Он лишь немного освободился из оков своего собственного свирепого нонконформизма.