Портрет балерины в молодости

       Великой русской балерине Марине Семеновой — 90 лет. К сожалению, балет — искусство сиюминутное. Спустя годы бывает трудно представить, что притягательного было в той или иной балерине в пору ее расцвета. Историк балета Вадим Гаевский рискнул реконструировать танец молодой Марины Семеновой по ее чудом уцелевшему портрету.

       Марина Тимофеевна Семенова пришла в театр в 17 лет и не рассталась с ним до сих пор. Беспримерный по протяженности творческий путь растянулся без малого на целый век, и Семенову можно по праву назвать артисткой столетия — как Анну Ахматову, как Марлен Дитрих. Ничто из событий нашего века не обошло ее стороной — ни великие дерзания, ни великие испытания, ни великие невзгоды. Ничто не умалило ее жизненной энергии, ничто не деформировало ее природной стати. "Мы помним Семенову выпрямленной и властной",— было написано почти шестьдесят лет назад. Такой мы знаем Семенову и сегодня. По облику, по складу души, по роли, избранной раз и навсегда, она — балерина, балерина в том особенном смысле, какой этому понятию всегда придавал классический балет. А это означает не только высшее художественное очарование и высшее техническое мастерство, но еще и противостояние судьбе и толпе, внутренней несвободе и внешней неволе. Можно сказать иначе, переходя на торжественный слог: балерина — пластический образ того, что имел в виду Пушкин, говоря о "самостоянии человека". Семенова в "Лебедином озере", в "Спящей красавице", в "Раймонде" была именно такой балериной.
       Уйдя со сцены, Семенова не изменила себе, но сегодня хочется перенестись в то далекое время, когда она только начинала. Словосочетание "молодая Семенова", которое историки отечественного балета используют в книгах и статьях, а старые балетоманы — в воспоминаниях и разговорах,— это и конкретный биографический факт, и одновременно эмблема высшего исполнительского мастерства, условное обозначение балерины-феномена, балерины-чуда. Подобным чудом стало в 1925 году явление юной танцовщицы, с первых же шагов занявшей положение прима-балерины на сцене Мариинского театра.
       В 1930 году Марина Тимофеевна переехала в Москву. Здесь в начале 30-х, а затем в годы войны и особенно в год Победы москвичи наблюдали новые ее взлеты, такие взлеты, которые уже ничто не могло изгладить из памяти. И все-таки всегда хотелось не с чужих слов, а своими глазами увидеть то, что ленинградцы-петербуржцы видели четыре сезона подряд, начиная с вошедшего в историю отечественного балета 1925 года.
       Но, увы, практически никаких следов не осталось: нет даже приличных фотографий, не то что кинокадров, мало точных и достоверных литературных описаний. Чуть-чуть приоткрыть завесу над пропастью шестидесяти лет и придать хоть какую-то осязаемость театральной легенде, именуемой "молодая Семенова", помог портрет Семеновой той поры, датируемый 1928-1929 годами.
       
       Автор портрета — художник Альфред (Вильгельм) Рудольфович Эберлинг (1872-1951), ученик Репина, придворный живописец (по рекомендации Серова) и салонный портретист, не входивший ни в какие художественные группировки начала века. Высокой страстью Эберлинга был балет, точнее не сказать. "Храм Терпсихоры" — так называется одна из его наиболее известных картин, которая представляет собой многофигурную композицию на мифологический сюжет и одновременно групповой портрет ведущих балерин императорской сцены. Всем он придал облик полубогинь, а первая в этом хороводе нимф — Тамара Карсавина. Художник очарован ею и не пытается это скрыть. Видно, в какой острый конфликт вступают неповторимая красота модели и условности салонной портретной живописи того времени: вот живая Карсавина, а вот — приторно-академические схемы; вот свидетельство лирического волнения художнической души, а вот — вялости темперамента и изнеженности колорита. Скорее всего, неуловимая печать банальности, которая легла на карсавинский портрет, объясняется тем, что художник стилизует Карсавину под модный стереотип: он видит в ней балерину-декадентку.
       Между портретом Карсавиной и портретом Семеновой пролегла пропасть.
       Что делал Эберлинг в первые годы после революции, мы знаем из рассказов его учеников. Он работает на фабрике "Гознак" (первая марка с изображением Ленина принадлежит ему, бывшему придворному живописцу), преподает рисунок в Академии художеств. Но надо думать, что поначалу ему пришлось нелегко еще и потому, что он был чужд левой живописи, а его эстетизированная эротика должна была казаться в 20-х годах старомодной и неуместной. Возможно, что Эберлинг готов был поставить крест на своей карьере художника, но именно в это время, как нередко случается, он создает свое лучшее произведение, свой шедевр. Для этого, впрочем, ему пришлось от многого отрешиться.
       Можно представить себе впечатление, какое должна была произвести молодая Семенова на этого стареющего и разочарованного балетомана. Конечно же, он думал, что с отъездом Карсавиной в 1918 году кончился балет, началось медленное умирание балетного искусства. И вдруг точно солнце в ночи — приход ослепительного, исполненного жизненных сил таланта. По-видимому, это поразило Эберлинга более всего. Ведь, согласно расхожим понятиям начала века, избыток жизненных сил предполагал душевную элементарность и означал если не подлинное варварство, то некоторое нарочитое и небезопасное скифство. А тут, у Семеновой — какое же варварство, в этом безграничном и безукоризненном мастерстве, какая же элементарность в этой свежести чувств и полноте душевной жизни?
       
       В портрете, который написал Эберлинг, все это есть: тонкое мастерство, свежесть чувств и полнота жизни. Есть у Эберлинга на холсте, а не только у портретируемой им модели.
       Долгое время об этом портрете мало кто знал — он хранился в мастерской живописца. Во время бомбежки в блокадные дни в мастерской начался пожар, и портрет хранит следы подлинных, совсем не метафорических ожогов. Это не испортило холст, наоборот, прибавило драматичности, прибавило толику окончательной точности его действительно обжигающей силе. А несколько лет назад наследники Эберлинга и его ученики преподнесли портрет в дар Петербургскому театральному музею.
       Это профильный портрет, напоминающий изображение на медали. Ничего расплывчатого в линиях нет. Наоборот, захватывает жесткая чеканка лица, полуоткрытой спины и туго обмотанной — по моде 20-х годов — шеи. Опыт работы на фабрике "Гознак" сказался и тут: если портрет уменьшить, он станет похож на почтовую марку. Четкая знаковая организация пространства, лаконичность средств и законченность целого — бросающиеся в глаза особенности портрета. Не превращает его в чистый знак счастливо найденная гармония двух ясных тонов — нежно-красного и нежно-синего. Вот здесь изнеженная кисть Эберлинга, прикоснувшись к запретной дотоле яркости, создала утонченный и сильный колористический аккорд, гармонию пламени и цветка, гармонию пения и ожога.
       Подчеркнуты, собственно, только две черты — ясный взгляд и плотно сжатые губы. Но сколь выразительны они и какое создают богатство ассоциаций! И ясность, и плотность кажутся не столько чертами личности, но чертами нового художественного стиля. В нем нет ни душевной смятенности менад, ни бесплотности Сильфиды. Таким — отчеканенным как медаль — было искусство Семеновой.
       Портрет Семеновой — портрет избранницы судьбы на пороге жизни. Одновременно это очень красивый портрет очень красивой женщины, красота которой лишена вялости и излома, красота которой прекрасна.
       Но самое главное — это взгляд, взгляд молодой женщины, взгляд молодой балерины. В нем нетерпение, решимость. В нем ожидание великого поприща и великой судьбы. И в нем провидение великих опасностей, но также и собственных нарастающих сил, и своей наступающей власти. И если в кратких словах определить смысл портрета, его человеческую и артистическую суть, то это, вероятно, гордость избранности. Именно гордость, а не ужас и страх, не смятение и тревога.
       Именно этим поражала молодая Семенова в 20-х годах, именно так она танцевала "Спящую красавицу", величественный первый акт, грандиозные адажио с розой. Портрет даже позволяет увидеть пластику балерины, ее гордые жесты, ее гордую стать, ее гордое одиночество, ее гордую свободу.
       
       "Мы помним Семенову выпрямленной и властной",— было написано почти шестьдесят лет назад. Такой мы знаем Семенову и сегодня
       Портрет Семеновой — портрет избранницы судьбы на пороге жизни. В нем нетерпение, решимость. В нем ожидание великого поприща и великой судьбы. И в нем провидение великих опасностей, но также и собственных нарастающих сил, и наступающей власти
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...