Волна шахтерских забастовок пошла на спад — через Сибирь снова пошли поезда. О том, чего это стоило властям, рассказывает специальный корреспондент издательского дома "Коммерсантъ" Игорь Свинаренко, побывавший в Кузбассе.
Шахтеры всегда были за Ельцина. И в 89-м, и в 91-м, и в 93-м, и в 96-м — как ему плохо, так сразу он вспоминал про Кузбасс.
Сегодня в это трудно поверить. Шахтеры обиделись. Им стало казаться, что лучше президенту тут не появляться. Что бы он теперь ни затеял, на поддержку Кузбасса рассчитывать не приходится. Да, но вдруг он что хорошее придумает? Нет, уверены теперь шахтеры, хорошего он теперь ничего не может. Это ж Ельцин, с ним все ясно...
Животноводство — ударный фронт
Пикеты в Междуреченске сняли после приезда Сысуева — он пообещал денег. И шахтеры с железной дороги ушли, оставив после себя золу от костров.
— Ну, слава Богу, Сысуев приехал! А то я уж стал опасаться. А теперь порядок! — радовался старый междуреченский шахтер Гавриленко.
— Уважают у вас, смотрю, власть! И обещаниям вы верите?
— При чем тут одно к другому? Я рад, что пикеты сняли. А то когда пикеты, так столько посторонних подозрительных личностей кругом шляется. Не ровен час украдут что!
Дом Гавриленко — как раз возле железной дороги, у старого переезда. Он на своем участке занимается животноводством, и с немалым размахом: у него уже украли двух коров и 36 свиней с поросятами!
Так что Сысуев просто очень вовремя приехал, молодец. Его приезд вызвал у шахтера уверенность в завтрашнем дне.
Теперь наступило облегчение, и можно поболтать про политику.
— Вот Ельцин — он не видит, что народ подыхает? — Гавриленко явно имел в виду не себя, а думал отвлеченно за весь Кузбасс.— А в Индонезии вон какого мужика свалили...— мечтательно тянет он.
Колыбель шахтерской революции
Междуреченск — городок вполне курортный: горы вокруг, леса, две речки и чистый (угольная пыль не в счет) воздух. Как всякий русский город, заставлен коммерческими ларьками со всякой дорогой ерундой. Впрочем, приезжий из Москвы, меряющий достаток провинции коммерческими ларьками, уподобляется доверчивым иностранцам застойных времен. Те тоже, сходив в "Березку", считали советских граждан богатыми — какого еще рожна им надо? Все как в Париже, а они врут про дефицит.
В Междуреченске своеобразная манера прогуливаться с девушкой: одной рукой ее надо держать за талию, другой за ручку, как в танце, и ходить туда-сюда с каменным лицом, удивляясь собственной смелости.
А вот реклама в жанре кавээновской пародии на Москву. "Угнали? Надо было ставить... сигнализацию". Тут не знают, что такое "Клиффорд", поэтому пишут просто и дешево. Вот еще подсказанная налоговиками стилистика, подогнанная под бедную местную специфику: "Уплатил квартплату — и живи спокойно!"
Как и по всей стране, здесь на улице с перевернутых деревянных ящиков полинявшие бабки торгуют петрушкой, изнуренные серые мужики — ржавыми вентилями, а юноши призывного возраста средь бела дня приезжают в ресторан на "мерсах" и джипах и там подолгу скучают. Тут на чем еще деньги делать, как не на угле? Небось, ребята трудятся в посреднических фирмах, что торгуют углем — если, конечно, они не чисто бандиты...
А шахтеров на улицах не видно. Может, они и ходят, но какие-то незаметные, тихие, в цивильном. И внимания на них никто не обращает.
То ли дело было в 89-м! Ну, сейчас, конечно, Сысуев приехал в три часа ночи и до семи утра заседал с активистами. Смертельно усталый — он даже пошатывался, после вздремнул в отеле часок и уехал. И все.
А тогда! "Топнули ногой, и все правительство было в Кузбассе",— этим тут гордятся. Точнее, гордились.
Царство за три куска мыла
Правда, прежде чем загордиться, шахтеры немножко постеснялись, поробели, поскромничали. И правительство они и не собирались вызывать. Вообще, про всякую чепуху речь шла. С колбасой были временные трудности. Норму выдачи портянок тогда урезали — ну, это вся страна помнит. Но обидней всего оказалось, что три месяца обещали выдать мыло — и не дали! А в продаже его тоже, если помните, не было.
И вот настало 10 июля 1989 года. Шахта Шевякова. Звено Валеры Кокорина, он главный заводила, выехало из шахты и стоит все черное, обсыпанное угольной подземной пылью, не хочет немытое домой идти.
— Доколе?!
Ну, и так далее в том же духе. Тут бы выйти завхозу и рявкнуть:
— Чего разорались, мать вашу!
И выдать им три куска хозяйственного мыла — на двенадцать человек как раз бы хватило, куски здоровенные. Помылись бы ребята и пошли бы домой пиво пить и, как интеллигенты какие, по кухням показывать власти кукиш в кармане.
Но вот не нашлось же этого вонючего мыла, которое варят из гнилых собачьих костей... И рухнула империя. Знали бы на Старой площади, прислали бы, наверное, с фельдъегерем, спецрейсом.
В общем, сначала шахтеры объявили забастовку и послали разведку в город. Разведчики, в робах и касках, до подхода основных сил прятались по кустам вокруг горкома партии, робко оттуда выглядывая. Тут завхоза было уже мало, но сержант милиции вполне бы справился.
— Кто такие? Ну-ка, документы! Пройдемте...
Может быть, и рассосалось бы.
Потом уже митинг был, тысячи шахтеров собрались. С соседних шахт подъезжали посмотреть: будут бить или нет? Нет, так и мы тоже...
— Жим-жим был сильный, можешь не сомневаться,— вспоминают горячие деньки очевидцы.— Так и ждали, что новосибирская дивизия внутренних войск подойдет. Горбачев-то раньше применял ведь войска. В Алма-Ате, например, в Тбилиси, так?
Местное радио писало митинг на кассеты в режиме нон-стоп. (Переодетые кагэбэшники еще приходили переписывать особо понравившиеся выступления.)
А на следующий день и Прокопьевск стал, а там дальше и весь Кузбасс, и стало ясно, что уж на всех-то милиции не хватит.
Страх пропал. Времена, когда на шахтеров достаточно было поорать, чтобы они присмирели, прошли.
Как-то сразу это стало понятно.
Первым сообразил угольный министр Щадов.
Он поначалу вышел на трибуну и начал надувать щеки — он-де член правительства! Из самой Москвы приехал! И еще посмотрит...
— А пошел ты! — орали ему шахтеры и еще свистели.
Щадов сбавил обороты.
Он стал говорить веселым голосом. Он щеки уже не надувал, а откровенно делился с митингующими своими радостями. На архивных пленках остался его счастливый голос, когда, выйдя к шахтерам на площадь после телефонных звонков в ЦК, он объявлял:
— Москва разрешила увеличить норму выдачи мыла!
Ура-а-а!
Потом опять выходит:
— Дефициту пришлют вам!
Далее, по восходящей, шахтеров уважил сам Слюньков, из ЦК КПСС. Он лично прилетел в Кузбасс, пошел на митинг.
— Мы должны добиться коренного улучшения жизни советских людей,— сказал в своем выступлении тов. Слюньков.— В этот ответственный момент нам нужна не разобщенность, а сплоченность, единство всего народа.
То есть он имел в виду, что никто не позволил шахтерам тянуть одеяло на себя! Что поступок их весь безнравственный! Но, как сказали бы сейчас, базар тов. Слюньков фильтровал очень тщательно. Ни слова, кстати, об ответственности за ущерб — не то что уголовной, а какой бы то ни было.
Сам Горбачев отвесил шахтерам множество комплиментов и сильно хвалил их за социальную активность. Была еще совместная бумага, которую сочинил забастовочный комитет и комиссия ЦК, Совмина и ВЦСПС. В ней говорилось, что все получилось стихийно. Никто не посмел предъявлять шахтерам обвинений... Им слова недоброго никто не сказал, а напротив, навезли дефицита, бартер разрешили и денег добавили по всем пунктам...
Вот на таком уровне началась дружба кузбасских шахтеров с Ельциным. Не контакт начальника с подчиненными, не дембелей-рядовых с молоденьким сержантом — но отношения двух высоких договаривающихся сторон. Когда в 91-м Ельцин приехал в Междуреченск, его встречали как родного. У победившей шахтерской революции и победившего демократа была любовь.
"Президент стал похож на Березовского"
Но известно, что делает время с любовью. Погасшее чувство иногда сильно меняет взгляд на партнера. Шахтеры по-прежнему считают, что это они привели Ельцина к власти. Но голос у них при этом чаще виноватый. Вот, например, лидер забастовки-89 Валерий Кокорин, этот кузбасский Кон-Бендит. Он бросил шахту, рабочее движение, Кузбасс и уехал в алтайское село, там у него пасека и скотина. И огород. Он иногда заезжает в Междуреченск и жалуется:
— Я на Алтае молчу, что был инициатор забастовки — а то побьют... Да и сам я как-то по-другому видел развитие событий. Я сам не ожидал, что так повернется...
Один бывший забастовщик мне сказал: "Правильно, что Валера уехал, а то б его тут убили".
И прочие революционеры куда-то делись. В бизнес, конечно, некоторые подались. Кто-то купился, кто-то спился, рассказывают местные. Ну, а иные и вовсе "крякнули" (шахтерское словечко, обозначающее уход в мир иной). Одного тогда сразу выбрали депутатом в Москву, уж срок давно вышел, а он все не едет домой. Ребята на него обижаются. Еще один в Москве в профсоюзах, в люди вышел и живет своей жизнью.
Местные наблюдатели объясняют эту метаморфозу тлетворным влиянием московской действительности, которая самого Ельцина сломала, не то что лидеров городского масштаба.
А что плохо-то, что сломано?
Шахтеры, которые в большинстве своем народ грубоватый и простодушный, Ельцина теперь считают человеком хитрым и коварным. Говорят, что он разыграл железнодорожную карту.
На первой забастовке железнодорожники были с шахтерами солидарны. И это было очень опасное ружье, повешенное на стену в 89-м. Его повесил один железнодорожник, который для этого залез на трибуну:
— Я хочу, чтоб вы знали: мы можем не только станцию, но и всю дорогу остановить!
— Не надо! — орали шахтеры. Тогда орали.
— Вот и я думаю, не надо,— соглашается железнодорожник.— Так что вы знайте: мы с вами, но дорога пусть работает.
Момент очень важный. В 89-м они были солидарны. Сейчас же мы видим грамотное применение технологии раскола рабочего движения. Сделало это правительство так: подняло железнодорожный тариф за перевозку угля.
Какая уж теперь дружба и солидарность! Шахтерам уголь невыгоден, а железнодорожники неплохо зарабатывают.
— А улыбка-то какая была открытая у Ельцина! Что твой Гагарин! И вот как нас провел...— задним числом удивляются шахтеры.
Причем заметьте: тариф касается только русского угля. А польский можно везти по дешевке. Как это изящно! Ведь что получается? Валяйте, бастуйте — на свою голову. А мы полякам дадим денег заработать...
— Ну, Ельцин дает! — говорят шахтеры.— Полякам, значит, надо детей кормить, а нам что ж?
И это не экстремисты, не анонимные обличители в пивной, не бомжи, а серьезные люди высказываются. Это уже не ругательство, а как бы затертые скучные междометия, общие места. Вот, для примера, первый попавшийся номер междуреченской газеты "Контакт". Читаем на первой странице: "Я не знаю, когда очнется президентская команда, правительственная компания и наведут порядок в экономике. Они... загубили угольную отрасль... А сейчас делают широкие глаза, почему люди перекрывают Транссиб и так далее. До наших рабочих еще не дошло, что их за 'болванчиков' держат".
То есть никакой истерики, никакого такого нервного "Банду Ельцина — под суд!" А просто проходная повседневная публикация. Да и вообще, это все говорит мэр города, который прошел с первого тура; его зовут Сергей Щербаков. Газета еще печатает его слова о том, что "правители обнаглели и не реагируют никаким образом". Читатель, зевнув, плавно переходит к прочим, столь же будничным темам: "Морковь спасет ваш парадонт" и "В мутной воде вирус водится".
Я разговаривал в шахтерском поселке, который весь трущоба, с одной активной читательницей газет. Это Надежда Земцева, она учительница на пенсии.
— Ельцин, когда к нам приезжал, тут в речке купался, в Усе. Мы же думали: он такой, как мы! А он оказался как Березовский. Тоже крупнейший владелец; внука в Англии учит за большие миллионы.
Подходит ее сосед, человек с коричневым лицом, с нездоровой кожей, в латаных штанах. Это не бомж, у человека нормальный вид типичного обитателя шахтерских трущоб. Он включается в беседу:
— Зря ребята Транссиб, конечно, перегораживали. Не люблю я беспорядка. А вот надо было железную дорогу перегородить, когда поезд приезжал позапрошлым летом — ну, чтоб нас уговорить за Ельцина. И чтобы стоял тот поезд и никуда не мог поехать уговаривать! Вот надо было что перекрыть.
Он чуть не плачет. Так ему обидно, что раньше до этого не додумался, и теперь прошлого не воротишь.
А учительница еще сказала:
— И вот еще что: вы в 2000 году можете к выборам не готовиться. Как в прошлый раз уж не будет.
Был у Ельцина Кузбасс. Но он его не берег. И потерял. Нет теперь у Ельцина Кузбасса.
--------------------------------------------------------
Социально-экспериментальный 1989-й
В Кузбассе широко распространена версия, что шахтерские волнения 1989 года были вовсе не стихийными, а тщательно спланированными. Разумеется, нет никаких прямых доказательств этого — только косвенные.
Например, весной 1989 года пленум обкома КПСС обсуждал вопрос о том, что угольная промышленность Кузбасса на грани остановки из-за громадных остатков угля на складах. Запаса на складах было 12 млн тонн (это месячный объем добычи всех шахт Кузбасса). Железная дорога в любом случае не в состоянии была это вывезти, хотя ее никто тогда не перекрывал. Но и везти было некуда — госзаказ ведь был только на треть добычи, а права торговать у шахт еще не было.
Таким образом, приближался момент, когда все равно надо было бы останавливать шахты из-за перепроизводства. И было просто глупо не провести эксперимента с забастовкой — хотя бы ради того, чтобы узнать, что это такое. А также, например, ради определенных политических целей. В частности, некая сила, претендующая на власть, в процессе забастовки могла попытаться ослабить действующего конкурента и укрепить свои позиции. Одновременно эта разведка боем могла выявить слабые места бастующих рабочих. Зная их, можно было впоследствии эффективно противостоять забастовкам в иных отраслях.
Бастовали тогда две недели. К концу стачки завалы на складах упали до 8 млн тонн. Если это был эксперимент, то он полностью удался. Ситуация из-под контроля не вышла, а все цели, в том числе и освобождение места на складах, были достигнуты. А сравнимых по масштабу забастовок после больше и не было — видимо, их научились предотвращать или локализовывать.
Кроме того, люди, которые знали Валерия Кокорина — номинального инициатора и лидера той забастовки, высказывали сомнение в том, что он сам это придумал и осуществил: "Не похоже это на Валерку, не его это размах".
-------------------------------------------------------
Советы постороннего
Перекрыть крупные федеральные автомагистрали. Наименее эффективная мера — большинство из них имеют дороги-дублеры. Более того, каждую весну Федеральная дорожная служба объявляет месячный мораторий на передвижение по федеральным дорогам большегрузных автомобилей.
Блокировать мощные линии электропередачи. ЛЭП являются связующими звеньями между крупными частями Единой энергетической системы России и СНГ. Выведение их из строя — технически трудноосуществимая мера: необходимо захватить трансформаторные подстанции на пути из Сибири в европейскую часть. Проведению операции будет мешать и то, что эти объекты считаются стратегическими и их охрана имеет право стрелять.
Захватить гражданский аэропорт. В некоторых районах авиация служит главным или единственным средством пассажирского сообщения. Например, Норильский промышленный район (где тоже добывается уголь) не сообщается с остальным миром автомобильными или железными дорогами. Последствия будут иметь локальный характер, а значит, акция окажется недостаточно эффективной.
Захватить атомную станцию или крупное химическое производство. Угроза гибели мирного населения может заставить правительство незамедлительно применить войска.
Всем выйти на работу и безостановочно добывать уголь. Убыточная угольная отрасль создает так называемую отрицательную прибавочную стоимость. Если шахтерам дать достаточно много времени, рано или поздно их усилиями ВВП России сократится до нуля.
Привести к власти коммунистов. Вот они-то как раз и загонят их в шахты. Далее см. предыдущий пункт.