Дискуссию "Напутствие, или Чего ждет бизнес от власти", начатую в Ъ ПЕТРОМ АВЕНОМ 29 февраля, продолжает СЕРГЕЙ КИРИЕНКО.
Принято считать, что смена фамилии президента венчает смену эпох: закончилась эпоха Ельцина, наступила эпоха Путина. Это не то что неверно, это пока преждевременно. Мы находимся не в новой эпохе, хотя уже и не в старой. Мы на нейтральной полосе: паспортный контроль пройден, билеты зарегистрированы, багаж сдан, но посадка еще не объявлена. То ли время не пришло, то ли пассажиры не решили, куда собираются лететь. Будущее неизвестно, когда прошлое непонятно. Хотя бы поэтому надо уяснить, какую страну мы уже покинули.
Ни прошлое, ни будущее не описывается одними фамилиями государственных деятелей. Что, собственно, такое — эпоха Ельцина? Это эпоха демократической революции, и ее целью было дать свободу. Ельцин обнаружил в российской тайге кимберлитовую трубку свободы. Он проломил дорогу, развалил деревья, взорвал саму кимберлитовую трубку, раскопал бульдозерами породу, добрался до алмазов... И, собственно, все. Теперь прииск не охраняется, нет навыков отбора, нет правил сортировки руды, нет огранки, и каждый таскает, сколько может: кто в карманы, кто мешком, а кто грузовичок подогнал и стал олигархом.
А просвещенная публика сидит на отвалах, держит в руках эту породу из кимберлитовой трубки с некрасивыми и противными неграненными алмазами и возмущается: "Когда мы были на Западе и видели витрину бриллиантового магазина, там все было совсем по-другому, там все было очень красиво. Мы хотели так же красиво, нам обещали, что если сейчас все взорвем и обломаем, то у нас будет то же самое. Нас обманули. Ах! Ах! Видимо, в России все такое неказистое, вот и бриллианты у нас ужасные, и все у нас не так, и менталитет другой. То ли взорвали мало, то ли надо зарыть все обратно!"
Менталитет как менталитет, не хуже, чем у людей. Но к ежедневной рутинной работе он не приучен. Все, что мешало, сломано, теперь нужно строить новое. Открытие сделано: пришло время серийного производства. Надо поставить охрану, отогнать народ с мешками и грузовиками, наладить конвейер, который отсортирует алмазы, чтобы они попали на гранильную фабрику. Это и будет новая эпоха. Период демократической революции закончился, результат достигнут, свобода дана. Теперь надо оформить эту свободу, начать гранить алмазы. Это обычно называется общественным договором. Пришла пора институализации и закрепления правил. На языке финансового инвестора — это момент "фиксации прибыли". Мы должны так упорядочить и зафиксировать результаты демократической революции Ельцина, чтобы развиваться дальше, не потеряв полученной "прибыли" — возникших свобод и возможностей.
Нейтральная полоса
Вопрос первый: зачем вам нужен президент?
Следить, чтобы правила, по которым живет государство, не менялись
Принято считать, что либералы всегда выступают против государства, считая, что его слишком много. В России его очевидно не хватает. Не хватает именно либералам. В Советском Союзе существовала абсолютизация внеэкономического принуждения, а в постсоветской России мы впали в другую крайность — в абсолютизацию только экономического принуждения. И лишь сейчас приходит понимание того, что для нормального функционирования рынка должны работать внерыночные институты. Рынок не может создать их самостоятельно, стихийно: армия, полиция, судебная система, антимонопольное законодательство, образование и фундаментальная наука не возникают сами по себе и не являются саморегулирующимися системами. Создавать и регулировать их должно государство. И самое главное — это не может быть предметом торга. Вот здесь коренная российская беда.
Когда в 80-е годы Гавриил Попов ввел понятие "административно-командная система", Виталий Найшуль в ответ написал, что в России никакая не административно-командная система, а такой специфический "бюрократический рынок". Найшуль прав. Торг при Советах был, и еще какой, и любой советский директор его помнит — я сам застал это на производстве, когда дают план 110 процентов и фондов на 20 миллионов, а тебе нужно фондов 30 миллионов и план хорошо бы 90 процентов. И ты срочно летишь в Москву, и начинается торг в управлении, в главке, в Госплане. Потом, когда плановую экономику упразднили, изменился только предмет торга, а вовсе не его главный участник. Сам торг с государством продолжился. Просто теперь торгуются не за объем плана и фондов, а за размер налога, за доступ к госзаказу, за ставки арендной платы и так далее.
Исполнение государством своих базовых функций как было, так и осталось предметом переговоров с конкретным чиновником. А раз это только предмет переговоров, значит, каждый договорится по-разному. И коррупция совершенно неизбежна. И всевозможные льготы тоже неизбежны, и статьи бюджета, которые не финансируются, и нереальная система социальных гарантий. Чиновнику нужен нереальный бюджет и "дутые" обязательства государства, потому что если всем все равно не хватит, власть переходит к тому, кто устанавливает очередь! Все это итог того, что государство приторговывает своими базовыми функциями — тем, что никогда, ни при каких обстоятельствах не подлежит торгу. Говорят, что у нас очень развитая бюрократия, тормозящая движение вперед. Все, скорее, наоборот, у нас нет бюрократии, поэтому нет и движения вперед. Бюрократия — это неукоснительное соблюдение тупых правил. У нас нет ни правил, ни соблюдения: каждый день все заново. Любимая игра российского чиновника — менять правила. Сейчас можно ответить на первый вопрос Ъ: зачем вам нужен президент? Вот за этим он мне и нужен — чтобы правила не менялись, чтобы государство исполняло свои базовые функции, чтобы действовал суд и торжествовал закон.
Постоянные криминальные разборки — рыночная реакция экономики на отсутствие правил и неэффективность судебной системы. Свято место пусто не бывает. Кто-то же должен эти функции выполнять — следить за правилами и разруливать. Кто-то и выполняет: освобожденное государством место занято криминалом. Взаимодействовать с таким государством для нормального гражданина невозможно. Он и не взаимодействует — он пакует чемоданы и сидит на них, каждую минуту ожидая объявления о посадке, чтобы улететь куда-нибудь. Куда, он и сам толком не знает.
На чемоданах
Вопрос второй: какой путь развития должен выбрать президент?
Либеральный. И он его выберет — этого требуют государственные интересы
Теперь давайте оглянемся вокруг и посмотрим, кто с нами вместе оказался в зале ожидания, у кого сколько багажа с собой, кто в каком виде отправляется в дорогу. И готовы ли мы к препятствиям, которые ждут нас на пути?
Путин перед выборами сказал, что нужна инвентаризация, это верно. Но я бы уточнил, что инвентаризировать надо не только основные фонды, но и человеческие ресурсы. Почему?
Потому что за последние годы глобально изменилась картина мира в экономике, а значит, и в политике, и в общественном сознании. Тот мир, в который мы так стремимся, живет уже по иным законам. В нем экономика больше не описывается рамками государственных границ. У нас не было в 1980 году такой проблемы, что товар может производиться здесь, в России, программистом из компании, зарегистрированной на Багамских островах и имеющей расчетный счет в City Bank. Не было этой проблемы. А теперь есть. Отныне удержать капитал силой невозможно: границы стали прозрачными. И не считаться с этим невозможно.
Если вам надо сегодня поднять производительность труда в Италии, вы будете инвестировать в предприятия Германии или Франции. Если конец XIX--первая половина XX века были периодом бунта труда, то вторая половина XX века--начало XXI — эпоха бунта капитала. Бунтует капитал, и если условия ему не нравятся, то удирают наиболее его мобильные формы: деньги и мозги. Индустриальная экономика держалась в границах — завод не подымешь и не увезешь, а все активы компании Yahoo вы подымете и перевезете в другую страну за месяц, и не заметит никто.
Мы говорим именно об общественном капитале, не только о деньгах, но и о мозгах, об интеллекте и способах его воспроизводства, о культуре, традиции — это все общественный капитал. Сегодня из России ежемесячно уходит 1,5 миллиарда долларов, только денег, невозможно точно подсчитать, сколько уходит мозгов. Это при том, что у нас сегодня действительно есть экономический рост. После кризиса 1998 года экономика впервые повела себя в соответствии с экономической теорией. Значит, количественные перемены перешли в качественные. Но этот рост захлебывается, потому что он недоинвестирован. Капитализация всей российской экономики равна капитализации одной компании Yahoo. Смешно?
Первая цель сегодня — изменить направление потоков капитала. Нам необходимо не просто остановить утечку капитала, необходимо, чтобы 1-1,5 миллиарда долларов ежемесячно приходили в Россию. Для этого есть только один способ — создать условия, выгодные капиталу в России. Какие это условия?
Первое — политическая стабильность. Теперь, после выборов, она существует. Необходимо, чтобы президент выполнял предвыборные обещания. Но поскольку Путин никому ничего не обещал, выполнить это условие нетрудно. Второе — исполнение государством своих базовых функций. Судебная система должна стать реально независимой, судебные решения — реально исполняемыми. Третье — гарантии прав собственности. Дело не только в том, чтобы перенести в Россию западное законодательство. Наши законы часто не хуже. Дело в том, что у нас отсутствует культура и прервана традиция уважения частной собственности. Это требует избыточных мер защиты. Четвертое — налоговая реформа. Как минимум отмена налогов с выручки, нормальная возможность отнесения расходов на себестоимость, плоская шкала подоходного налога со ставкой не более 20 процентов, отказ от двойного налогообложения дивидендов. Принципиальным является не только качество, но и стабильность, долговременность налоговых правил!
Но главное это — эффективность использования капитала. Конечно, мы можем сказать, что рынок сам все расставит по местам. Но давайте вспомним про глобальный мир и прозрачные границы. В масштабе мировой экономики рынок все действительно расставит по местам. Но остается один вопрос: какое место достанется нам? Постиндустриальная экономика диктует новые законы. Сферы максимальной эффективности капитала меняются на глазах. Готовы ли мы к этому?
Наша экономика представляет собой довольно странный и громоздкий багаж. Условно можно разделить его на четыре части.
Первая — старые советские предприятия, остаточная материально-техническая база коммунизма, предприятия, производящие отрицательную добавленную стоимость. Каждый день их работы наносит нам убыток. Единственный смысл их существования, как правило, извращенная форма социальной защиты людей, которые на них работают. Вот мне только что объясняли в Новосибирске: "Мы понимаем, что наша колхозная ферма убыточна, но если не будет фермы, на которой можно свистнуть ненадолго трактор и одолжить навсегда комбикорм или горючее, то никто не будет держать рядом крупный рогатый скот или обрабатывать землю". То есть ферма выполняет функцию обслуживания находящихся рядом личных хозяйств. Если она исчезнет, исчезнут личные хозяйства, хотя сама по себе она, естественно, убыточна. Наши градообразующие предприятия очень похожи на эту ферму.
Вторая группа — это предприятия экспортно-сырьевого сектора. Прибыльные, они очень сильно зависят от мировой конъюнктуры цен. (Очередной раз нам напомнили об этом, пока писалась статья.) Они еще долго будут кормить страну, но на них нельзя сделать рывок вперед. Политика "газ в обмен на трубы" могла быть приемлемой в конце 70-х и совершенно невозможна для XXI века как стратегия развития, как идея прорыва страны.
Третий сектор — это новые рыночные предприятия, прибыльные сегодня, которые правильно среагировали на выгоды, порожденные кризисом 1998 года, воспользовались этим и пошли в гору. Они успешно развиваются, но ориентированы, как правило, на внутренний рынок: сельхозпереработка, легкая промышленность, то есть предприятия, новые для России, но отнюдь не для постиндустриального мира, с которым надо конкурировать.
И четвертый сектор российской экономики — это предприятия, которые являются новыми и для России, и для всего цивилизованного мира. Это новые виды деятельности: электронная экономика, гуманитарные технологии, биотехнологии, новая энергетика. Все, что связано с производством и употреблением знаний, воспроизводством интеллекта. Это, безусловно, предприятия будущего.
Наша трудная задача — создать условия для перехода общественного капитала из первого сектора в третий и, главное, в четвертый. Повторю, это не деньги, а общественный капитал. Общественный капитал подразумевает и труд, и интеллект. При этом скорость изменений в мире такова, что невозможно заранее точно определить отрасли прорыва даже на пять лет вперед. Государство должно создать условия для свободы творчества и действия, доступности образования и информации, мобильности капитала и труда. Это колоссальная по масштабу задача, потому что в первом секторе находится до 40 процентов предприятий. Но иначе страна не будет развиваться, она не станет конкурентоспособной.
Можно что угодно думать о Путине, но он — адекватный политик. "Какой путь развития должен выбрать президент?" — спрашивает Ъ. "Современный",— сказал бы я. И он его выберет. Либерал он, не либерал — уже даже и не важно: его экономика все равно будет либеральной. Этого требуют государственные интересы. (Назначение Андрея Илларионова советником президента по экономическим вопросам — еще одно тому подтверждение.)
Прозрачность экономических границ — данность времени. Вопрос только в том, обернется это силой или слабостью России. Закрытость — в любом случае слабость. Даже если бетонной стеной отгородиться от мира, все равно будет утечка мозгов и денег, небольшая, но будет. Что-то мы удержим в стране, но взамен ничего не получим. Президент в состоянии закрыть границу, но он не в силах заставить капитал двигаться по своей воле. Такова реальность конца ХХ--начала XXI века. Либерализм всего лишь из нее исходит. Как и пять, как и десять лет назад, либерализм — это здравый смысл прежде всего. Ничего другого в наших чемоданах не содержится.
Бунт пассажиров
Вопрос третий: кого (что) вы считаете главным врагом президента?
Сопротивление, саботаж и паника элит
Президент в России обладает колоссальной властью, но даже она мала для того, чтобы в одиночку совершить реформы.
Тогда кто еще? Общество. Одна часть общества говорит: летите сами, куда хотите, а нас, пожалуйста, извольте отправить назад. В страну вечнозеленых помидоров. С этими людьми государству предстоит много и трудно работать, потому что нет ничего сложнее, чем объяснять очевидные истины: дважды два, извините, четыре, жизнь невозможно повернуть назад и т. п. Вторая часть общества заявляет, что взлетать еще рано, давайте тут пока посидим, потому что нам и здесь уютно и тепло. Это та элита, которая чрезвычайно успешно питалась продуктами распада СССР и пользовалась революционной неразберихой, грузила алмазы бочками. Третья часть говорит, что ни в коем случае нельзя садиться в этот самолет, потому что он всех привезет в тоталитарное государство. Четвертая часть заявляет, что самолет вообще не взлетит, если нельзя будет на протяжении полета все время обсуждать, как этот самолет плох, какой отвратительный пилот и какой гадостью тут кормят. И только пятая, наименьшая часть готовится к взлету.
Если ненадолго забыть об этой пятой части, мы останемся с огромным букетом личных комплексов, а вернее, с одним большим комплексом неполноценности, с боязнью невостребованности.
Я как-то перед выборами был на одном серьезном собрании по поводу благоприятного инвестиционного климата. И мне очень понравилась дискуссия, когда старые олигархи возопили: "Что это за безобразие такое, Закон о банкротстве! Он же просто стал оружием передела, что за наглость такая. Нельзя так. Надо же сохранять, оберегать. Это черт-те кто там приходит и банкротит серьезные предприятия". А напротив них сидели молодые волки, из подрастающих, и ухмылялись: "Постойте, постойте? Значит, как вы залоговые аукционы проводить, так, значит, можно, а как мы теперь вас пришли подвинуть, то это наглость? Нет уж, извините, эффективный собственник так эффективный собственник". Я очень веселился, видя, что столпами консерватизма были не коммунисты, не красные директора, а олигархи первой волны. Значит, у них есть потребность в правилах, по крайней мере, для себя. Но многие из них боятся, что, если эти правила станут общими, если их возьмутся устанавливать не они лично, то никакого способа удержать собственность у них не останется. Если государство перестанет с ними взаимовыгодно торговаться, то они не справятся с управлением самостоятельно, на общих основаниях. И такие примеры повсюду.
Недавно мне довелось участвовать в совсем иной дискуссии. Обсуждалась судьба демократии в целом и неизбежная угроза тоталитаризма при Путине. Я пытался доказать своим собеседникам, что будущее вовсе не обязательно мрачно, и мы можем на него влиять, нужно только не "истерить", а действовать. Мои оппоненты ни за что не соглашались, дискуссия кончилась ничем. Поспорив, русские люди обязательно выпьют. И расслабятся. "Ты думаешь, мы не понимаем, что ли? — признались мне они. — Ты нас не в том убеждаешь. Ты нам рассказываешь, какое светлое и хорошее, это будущее. Понимаем, может, оно и такое. Своего места только в нем не видим".
Самое примечательное, что часто так же рассуждает и пресса. "Кровавый чекист задушит свободу слова",— кричат журналисты. Однако оппозиционная пресса выходит и пишет все что ей заблагорассудится. Почитайте газету "Завтра": там в каждом номере громится антинародный режим и его ставленник Путин. И все только пожимают плечами. Может быть, этого и боятся просвещенные журналисты. Не того, что их перестанут печатать, а того, что перестанут слушать. Вот написал, и рука дрогнула: нельзя ругать прессу. А почему, собственно, нельзя? Почему все власти доступны критике, а четвертая от нее застрахована? Пресса очень эффективно отделила журналистику как творчество от журналистики как бизнеса. Но стоит тронуть этот бизнес, стоит только призвать его к минимальному, единому для всего бизнеса порядку, как немедленно начинаются страшные крики об удушении свободы печати. Это все та же боязнь общих правил. Есть ли реальная угроза демократии и свободам, или это только выдумка? Конечно, есть! Мы живем во время больших возможностей и больших угроз. Но угроза авторитаризма не в личных качествах Путина, а в масштабе вызова, стоящего перед Россией. Любые провалы в экономике, политическая изоляция, неэффективность государственной машины будут толкать к авторитаризму. Но "истерикой" здесь точно не поможешь. Боязнь элит остаться невостребованными — тоже одна из угроз демократии. Можно годами звать к реформам, можно пламенно и красиво говорить о будущем, но, раз все сохраняется на своем месте, значит, всех устраивает настоящее. Жизнь, впрочем, сопротивляется. Идет война с настоящим за будущее. Смена элит — процесс, драматичный для любой государственности,— идет сейчас полным ходом. По своим масштабам и последствиям он сопоставим с 1991-1992 годами. Пассажиры, привыкшие сидеть в бизнес-классе, вдруг обнаружили, что им там может не достаться места!
Здесь ответ на третий вопрос Ъ. Главный враг Путина — сопротивление, саботаж и паника элит.
Бизнес-класс
Итак, президент не может все сделать сам. Он должен действовать с помощью людей, собранных в организации, и идей, организованных в идеологии. Где эти люди и где эта идеология?
Любая экономическая теория описывает равновесное состояние экономики, которая должна угасать. Почему этого не происходит? Действие нуждается в субъекте. В начале ХХ века австрийский политэконом Шумпетер его обнаружил и ввел в научный обиход фигуру предпринимателя, принимающего на себя две функции — энергию развития и риск. Этому предпринимателю любое общество всегда обязано переменами, иначе был бы вечный застой. В принципе, такой движущей силой может быть и государство, корпоративное — по типу Германии 30-х или СССР того же печального времени. Тогда это позволило сконцентрировать все ресурсы в одних руках и провести, например, волшебными, небывалыми темпами индустриализацию. Но одновременно государство принимало на себя и все риски. Ну что, собственно, и произошло в Советском Союзе. Цена ошибки при наличии в стране единственного предпринимателя — государства — оборачивается системным поражением всей страны, всего общества, всего народа.
Когда имеется не один, а сотня тысяч предпринимателей, то все проходит без таких эксцессов. Часть разоряется, платя своим риском за былое обогащение. И происходит естественный отбор. Общество в целом застраховано тем, что кто-то рискует. Естественные ошибки не приводят к краху страны. Нельзя не ошибаться никогда. Любой человек, занимающийся бизнесом, понимает, что рано или поздно он ошибется... Когда я был президентом банка, то для венчурных операций создавал дочерние фонды, чтобы не рисковать всем капиталом, а только частью, это жесткое правило.
Новая энергия и новый риск тащат на себе все. Предпринимательство как Творчество, как создание Будущего, то есть того, чего еще нет. Прибыль предпринимателя — премия за риск. Собственно, так обстоит дело не только в экономике, но и в этике, в нравственности, в культуре. Не бывает этики, бывают носители этики, не бывает культуры, бывают носители культуры, и никак по-другому. Должно возникнуть критическое количество носителей делового поведения, и тогда сами собой складываются деловые правила. Это и произошло в сегодняшней России. В стране появился человек новой энергии и нового риска. Это не только средний или мелкий бизнесмен, а значительно шире, это все новое поколение.
В России выросло целое поколение людей, сделавших предметом оборота, бизнеса — в самом широком значении этого слова — не механическую энергию спекуляции, а творческую энергию интеллекта. Это самая динамичная и современная часть общества, потому что скорость мысли быстрее любой другой. Они продают и покупают не хитрость, не сноровку, точнее, не только их, они продают и покупают умение думать динамичнее и действовать дальновиднее других. Они продают и покупают товар XXI века. Смена эпох — это смена не президентов, не политиков, вообще не лиц, а ассортимента рынка. И ее обеспечивает новое поколение. Новое поколение — это главный факт сегодняшнего дня.
Речь идет не о возрасте — двадцатилетний наркоман или мечтатель, желающий поскорее "раздербанить чужой кэш", никакого отношения к этому поколению не имеют. Напротив, шестидесятилетний директор, оживляющий полумертвый мукомольный завод,— типичный новый человек. Речь идет не о профессии и даже не о деловой жилке — в Интернете или в гуманитарных технологиях они встречаются чаще, чем в коммерческом ларьке. Речь идет об отношении к миру, о способности к конкуренции, об энергии и риске. Новое поколение возникло, и оно требует правил. Хочет того президент или не хочет, примет правила Дума или не примет, отныне они сделались неизбежными. Это и есть главный итог всего последнего десятилетия.
Еще совсем недавно реформы Гайдара и Чубайса было принято высокомерно поругивать даже в демократической среде. Маститые экономисты важно указывали на падение производства. Не туда смотрели, не там искали. Реформы-то были удивительными: за каких-то десять лет сформировалось новое поколение, результатом разрушительных действий стало созидание, у России появился внутренний заказчик. Этот заказчик ничем не похож на традиционного либерала, выросшего в курилке академической библиотеки брежневского застоя. Он не читал умных книжек и, наверное, удивился бы, узнав, что его считают либералом. Новое поколение равнодушно к звучным словам. Очень прагматичный подход: работает — не работает. Не работает — не нужно, работает — сюда давай. Это и есть заказчик, реальный современный заказчик. Как говорится, "не знаю, кто придумал воду, но это были явно не рыбы". Воду в России придумали Горбачев с Ельциным и Гайдар с Чубайсом и все демократическое движение. А теперь выросли рыбы, которые в ней дышат. Для них рынок и либерализм не являются ни идеей, ни мечтой. Это их среда обитания. Любят ли они свободу, любят ли рыбы воду? Да нет, пожалуй. Но они без нее умирают.
Почему о новом поколении заговорили именно сейчас, а раньше его было не видно, не слышно? Потому что, пока шла революция, пока правил не было никаких ни у кого, ему незачем и не с чем было выступать. Это как в детской игре, когда стульчиков на один меньше, чем бегущих по кругу, помните? После хлопка нужно успеть сесть. Пока ты бегаешь, ты не думаешь, когда садиться надо, делается вдруг важным и количество стульев, и правила игры. Так и здесь. Наступил период закрепления, остекленения. Когда хаос, не о чем было беспокоиться, но раздался хлопок, и народ заинтересовался правилами. Нового человека в России до сих пор считают винтиком. Он ищет защиты в криминальных разборках, унижается перед чиновниками, прячется от налоговой службы, а ведь он главный для общества. Он — первый класс, а его задвигают в хвост самолета. Он всеми неуважаемый субъект, потому что правила у нас перевернуты. И глаза, впрочем, тоже. Просвещенная публика стонет: почему в России нет мидл-класса, где оно, среднее сословие? В упор не видят. А ведь полет обеспечивает именно он. Но для полета нужно еще правильно выбрать время и погоду.
Летная погода
Вопрос четвертый: от какой ошибки вы бы предостерегли президента в первую очередь?
Чтобы он не думал, что у него много времени
Летная погода длится недолго. У меня есть несколько примеров. Пример первый — это принятие бюджета. Начинаем обратный отсчет времени. В начале сентября надо иметь бюджет. Пошли назад. Формирование бюджета предусматривает принятие Налогового кодекса, второй его части, хотя бы во втором чтении и согласование реструктуризации внешнего долга. Следовательно, нужна какая-то договоренность с МВФ. Если мы хотим иметь к концу августа бюджет, мы должны уже в июле получить решение совета директоров МВФ — для этого потребуются законы, принятые Думой. ГД собирается на каникулы 18 июня, но, предположим, может остаться и посидеть числа до 10-15 июля. Все равно это означает, что не позже 10 июня в ГД уже должны лежать все нужные законопроекты. А это значит, что в мае они должны быть согласованы и отработаны. А это, в свою очередь, значит, что они должны существовать к концу апреля, что, не дожидаясь никакой инаугурации, нужны люди, которые эти решения определят.
Вторая проблема — внешнеполитическая. Это американская ПРО, система противоракетной обороны. Абсолютно схожая картинка. В июне администрация США должна принимать решение по разворачиванию ПРО. Поскольку ПРО поддерживают в Америке 92 процентов населения, вероятность принятия, если мы не занимаем определенной позиции, а просто выжидаем, очень высока. Можно себе представить, к чему это приведет. Они выходят из договора по ПРО, мы в ответ выходим из договора по СНВ и по ограничению ядерных вооружений, способных разнести весь мир. Это не означает войну. Но это означает резкое напряжение ситуации.
Репетиция такого напряжения происходит сейчас на наших глазах. Я имею в виду постановление ПАСЕ и лишение полномочий российской делегации. Она поступила правильно, уйдя из зала. Конечно, обидно. Но самой большой глупостью было бы устраивать ответные демарши. Форма давления для нас неприемлемая, но важно понимать, что озабоченность европейских стран событиями в Чечне подлинная. Другой недопустимой крайностью является призывать Запад наказать свою страну. Я могу всеми методами отстаивать свою позицию дома, но как только я в делегации России, точка — я представляю свою страну. В конце концов, решать проблему Чечни на политическом и правовом уровне (а только так она и может быть окончательно разрешена) нужно нам самим. А не потому, что этого требуют другие страны.
Это не последний инцидент. Сторонники эскалации напряжения есть и в России, и за рубежом. Задача — успевать действовать. В июне срок принятия американских решений, значит, период наших активных действий — апрель. Если к моменту выхода этой статьи удастся ратифицировать в Думе СНВ-2 и заявить российские инициативы по глобальной системе контроля за ракетными технологиями, это будет своевременный шаг в правильном направлении.
Итак, от какой ошибки я бы хотел предостеречь президента в первую очередь? Чтобы он не думал, что у него много времени — я исчерпал вопросы Ъ.
Мотор
Вопрос пятый (авторский): какую идеологию следует избрать сейчас?
Национальную. Новое поколение — это и есть национальная идея. Говоря по-русски, народная мечта
Главной же нашей ошибкой было бы считать, что за нас все сделает президент и "летная погода".
Нас уязвляют тем, что мы одобряем чеченскую кампанию, стали государственниками и патриотами и идем вслед за Путиным. Это неточно: мы идем вслед за заказчиком — за новым поколением. Какая идеология нас ведет? Ведь со сменой эпох исчерпался позитивный смысл противостояния коммунисты--демократы. Что осталось?
Вместе с изменениями людей и общества развиваются и идеологии. Наш либерализм остался все той же логикой здорового смысла, но сегодня я назвал бы его либерализмом-два. Чем он отличается? Либерализм-один — система воззрений, либерализм-два — образ жизни. Психологическая разница влечет за собой и другую.
Новое поколение, конечно же, пока в меньшинстве. Но это меньшинство активно. Оно борется за мнение большинства. И главное, оно само может стать идеей для всей страны. Само по себе новое поколение и есть национальная идея, или, говоря по-русски, народная мечта.
Либерализм по своей природе тепл и человечен. О новом поколении, о будущем своих детей и внуков можно мечтать. А ведь нельзя мечтать о "монетизации расчетов" и "сбалансированном бюджете". Помнится, кто-то из журналистов "Эксперта" шутил, что самолет не может взлететь, если на борту недостаточно людей, которые верят в то, что самолеты могут летать. Самолет, о котором идет речь в этой статье, точно не взлетит, если люди, в нем находящиеся, в это не поверят.
Новое поколение — то, что верит в полет,— это поколение государственников. Но не потому, что оно стремится во власть, а потому, что туда не стремится. Оно не хочет всякий раз заново договариваться с государством. Оно ищет постоянства. Оно требует, чтобы государство выполняло свои базовые функции и всегда на один манер. Чтобы работал бюрократический механизм — тупой, узколобый и четкий, всегда одинаковый. Его раздражает, что в современной России нет бюрократии — одно вдохновенное творчество чиновников, причудливое и разнообразное.
Новый человек патриотичен, как любой гражданин. Он хочет гордиться своей страной. И уже как минимум перестал ее стыдиться. Он любит Россию, как француз любит Францию, англичанин — Англию, а немец — Германию, и не видит в этом ничего стыдного. Он без стеснения произносит слово "русский", не заменяя его деликатно "российским",— как и немец, и англичанин, и француз, имея в виду не "кровь и почву", а язык, на котором человек говорит. Западные ценности одинаково близки всем либералам. И новое поколение ценит чужое privacy, чужую самодостаточность, чужую свободу, не лезет ни в душу, ни в грязное белье соседа. Разница лишь в том, что для них западные ценности не равны западным интересам: русские интересы русским дороже.
Всем либералам, живущим в России, нужны избыточные гарантии частной собственности, и старым, и новым — прерванная некогда традиция не восстановилась, и доверия к власти не возникло. Но изменения все-таки есть. Первые либералы сторонились темы социальной справедливости, считая, что это хлеб левых. И правые, и левые полагали, что справедливость и эффективность противоположны друг другу. Для нового поколения это одно и то же. То, что справедливо, то и эффективно. Каждый, кто поддерживает нынешнее уродство "социальной защиты", кто не уважает самостоятельного человека, кто поощряет иждивенчество, а не свободу выбора и свободу возможностей, тот неэффективен, а значит, несправедлив,— считает новый человек. Справедливы только те обязательства государства, которые оно реально в состоянии выполнить. Нереальные обещания — самая мерзкая форма несправедливости. Новое поколение, укорененное в своей стране, несет стабильность и на нее рассчитывает. И требует права платить налоги. Потому что если оно соберется это делать сегодня, то разорит свой бизнес, пустит по миру семью и похоронит предприятие. А хочется быть честным и спать спокойно.
Новое поколение — это посредник между настоящим и будущим. Оно мотор того самолета, который должен привезти Россию в XXI век. Президент — пилот, взявшийся доставить нас в аэропорт назначения. Но без мотора самолеты не летают. Мы — правые — не экипаж, мы не партия власти. Но мы и не оппозиция. Мудрено звать в будущее и одновременно строить баррикады: так можно и ноги обломать. У нас не оппозиция, у нас позиция. Мы — партия мотора. Мы не представляем общество в целом, не отстаиваем интересы всех — это задача Путина, а не какой-либо из партий. Это он "президент всех россиян". Само слово "партия" происходит от латинского слова, означающего "часть". И мы представляем интересы только части общества — нашего заказчика, того, кто сегодня необходим государству и кого оно не привыкло учитывать в своих расчетах. Да и сам наш заказчик не приучен иметь дело с государством, не понимая, что без защиты своих интересов он окажется завтра в такой стране, где сам факт его существования будет поставлен под сомнение. А врожденный либерализм нового поколения обернется для него билетом в один конец — в эмиграцию. Но это наша страна, и мы никому ее не отдадим. На том и стоим.
А значит, наступает время полноценной политики. Политики — как формирования своего образа будущего, политики — как согласования общественных интересов с нашими интересами, политики — как борьбы за власть, за свою власть.
Изначально у меня вся статья была про это. Я хотел написать о том, что, когда интеллигенция боится, она по-своему права: опасность авторитаризм в России и в самом деле существует, но она объясняется не личными желаниями или нежеланиями Путина, а объективными обстоятельствами. Если экономика даст сбой, то мы неизбежно потянемся к авторитаризму. Если будет сбой с СНВ-ПРО, мы потянемся туда же. И если будет сбой с чиновничьими кадрами, то нас ждет аналогичная судьба. А этого сбоя очень трудно избежать. Потому что у нас дикий, просто бешеный кадровый дефицит, и через месяц-полтора Путин столкнется с тем, что вся административно-командная вертикаль, которая бодро рапортовала о его поддержке, начнет саботировать принимаемые им решения. А где брать людей? Только из нового поколения с его стихийным государственничеством и патриотизмом — и одновременно с нутряным пониманием потребностей самостоятельного "нового класса", только их можно рекрутировать в служивое сословие. То есть нужна настоящая, серьезная системная кадровая реформа. И мы как по кругу приходим к одному и тому же. А вы говорите, оппозиция. Какая, прости Господи, оппозиция, когда времени совсем не осталось? Иначе та Россия, в которую мы стремимся, так и останется на бумаге — проектом, описанным в газетах конца ХХ века. Взлетать надо — из России в Россию.
Тут полагается крикнуть:"Есть контакт! От винта!". Или что-нибудь в этом роде. Но мы попробуем по-другому:"Не могли бы вы не стоять под винтом... он ведь не для того, чтобы под ним стоять... Он для того, чтобы обеспечивать движение"
СЕРГЕЙ КИРИЕНКО