Когда летом 1919 года в Новочеркасск, столицу Войска Донского, прибыла англо-французская миссия, командующий армией генерал Денисов, в распоряжении которого находился полковой хор, обратился к атаману войска генералу Краснову с необычным вопросом: "Что играть, если будут пить за Россию?"
— Русский гимн.
— Какой? — Денисов растерялся.
— Я знаю только один русский гимн — "Боже, царя храни!",— отвечал Краснов,— и пока не написан другой, мы будем играть этот. Великая Россия в прошлом, в настоящем — России нет, а будущего мы не знаем..."
К тому моменту уже год, как не было царя, русский народ крушил церкви, валом валил в Красную армию, а если и хотел чего-нибудь менее всего, то сражаться и умирать за какую-то непонятную Россию. Лишь для нескольких тысяч офицеров это слово еще имело ценность. Однако они никак не могли договориться, как его понимать.
Московская газета "Вечерние известия" 22 июля 1918 года напечатала материал под заголовком "Панихида по Николае": "Вчера в церкви Спиридония, на Спиридоновке, состоялась торжественная панихида по Николае Романове.
Церковь была переполнена молодежью в военной форме со шпорами, разряженными дамами и представителями московского 'общества'. Служба прерывалась рыданиями и плачем белогвардейцев и дам-монархисток..."
Таким образом, сведения о жестоком убийстве царской семьи дошли до центра быстро. "Молодежь в военной форме" и "разряженные дамы" тремя днями раньше могли прочитать в той же газете сообщение об открытии всероссийского конкурса на суррогаты печеного хлеба (первая премия — 50 млн рублей), а пятью днями позже — подписанный Троцким и Бурдуковым приказ Московского окружного комиссариата по военным делам, который заканчивался призывом: "Задушите гадину!". Там вполне определенно говорилось о необходимости "раздавить белогвардейский мятеж".
Интересно, знала ли скорбящая военная молодежь о том, как обстоят дела с этим самым мятежом? О том, что 6 июля плохо обмундированные и снабжаемые добровольческие части нанесли красным тяжелое поражение у Белой Глины, а в середине месяца провели блестящую операцию под Тихорецкой, разгромив 30-тысячную красную группировку Калинина? Большинство из них в глубине души считали единственно стоящей присягой ту, которую они принесли императору, и твердо стояли на том, что "за учредилку они умирать не будут". А за что же умирать? Ответ был, казалось, очевиден — за Россию.
Подавляющее большинство, правда, решило не умирать вообще. Сначала не выходить с оружием на улицы Петрограда, чтобы подавить мятеж против Временного правительства, потом дать 6-тысячному отряду большевиков бесчинствовать в захваченном 600-тысячном Киеве, в котором одних офицеров было тогда 30 тысяч. А потом, приспосабливаясь к новым условиям, поступить на службу к новой власти — часто по причинам вполне прозаическим. Один из попавших к красным кадровых офицеров, захваченный в плен белыми из части полковника Кутепова, на вопрос, не отчего он вообще стрелял по своим бывшим товарищам, а отчего он так хорошо стрелял, ответил: "Профессиональная привычка". Он мог бы без труда обнаружить людей в том же положении и у белых — ведь писал же сам Деникин про создание армии: "Многие шли по убеждению, но еще больше — по принуждению".
После изнурительной войны, нелепого и для многих непонятного отречения Николая II (в отличие от него свергнутый полутора годами позже кайзер Вильгельм специальным указом освободил военных от присяги, в России же наиболее частым объяснением отречения стали слова "Государь сошел с ума"), одуряющей говорильни, "временных" и повседневных лишений смысл выбора между борьбой или устранением от нее как-то сам собой исчезал.
Одним из отражений этого, ставшего массовым, явления было какое-то лихорадочное ожидание немцев не только просвещенными обывателями, но и офицерством. "Разрыв Брестских переговоров и наступление немцев. Проходя по Невскому, я встретил у Казанского собора офицера с кокардой и шпорами, продающего газеты. Позвякивая шпорами, он выкрикивал: 'Движение немцев на Петроград'. Помнится, добавлял даже слово 'успешное'. Весело, бодро так покрикивал,"-- вспоминает современник, слышавший также, как офицеры говорили (по сути, про своих вчерашних солдат): "Теперь попробуют немецкой палки. Будут под каблуком обер-лейтенантов". Некоторые считали это выходом для России.
Другие видели выход в бегстве на Дон и Кубань к генералам Корнилову, Краснову и Деникину. По данным белых, с красной стороны регулярно перебегали мобилизованные офицеры. Многие из захваченных в плен после соответствующих проверок вливались в подразделения Добровольческой армии. Однако, по тем же сведениям, 10% из вставших в строй при первой же возможности переходили обратно к красным. Многочисленные данные о боевом и списочном составе Добровольческой армии говорят, что и здесь соотношение было примерно тем же — лишь 10% "добровольцев" ни при каких обстоятельствах не допускали для себя возможности служить красным. Именно к этой небольшой части людей, принявших на себя тяжесть войны, относятся многочисленные упоминания вроде "сведенная в три роты Дроздовская дивизия".
А в тылу у этих рот можно было наблюдать сцены наподобие описанной генералом Врангелем: "На одной из станций я встретил поезд: большое число пульмановских классных и товарных вагонов охранялось часовыми Корниловского ударного полка. Из окон своего вагона я мог наблюдать, как в салон-вагоне первого класса, уставленного мягкой мебелью и с пианино у одной из стен, оживленно беседовали несколько офицеров-корниловцев". Это был поезд Корниловского ударного полка — один из десятков поездов и обозов с награбленным имуществом, требовавшим присутствия множества офицеров для его охраны. В тылу у белых находились бесконечные штабы и мифические учреждения с немыслимо раздутыми штатами, тысячи людей, которые, не снимая формы, фактически занимались устройством личных дел и удовлетворением всегда возникающей в смутное время непомерной жажды обогащения.
И в это же время (декабрь 1919 г.) бойцы одного из полков Корниловской дивизии полегли все до единого человека в оборонительных боях с красными. А на станции Славянск Врангель видел труп повесившегося офицера — повесившегося буквально от голода, поскольку офицерская честь не позволяла ему добыть пропитание у мирных обывателей с помощью оружия.
Гражданская война менее всего походит на столкновение армий в различной военной форме. Генерал Врангель принимает в 1920 году парад своих войск в Севастополе: "Войска проходили церемониальным маршем. Поношенная, обтрепанная одежда, сбитые, заплатанные сапоги, усталые землистые лица, но весело и бодро отбивают шаг". Житель Екатеринослава, пересидевший петлюровцев и ЦИКУК (Центральный исполнительный комитет украинских коммунистов), вспоминает, как входили в город красные: "По улицам города стройными рядами прошли русские люди, в русских шинелях, с русскими винтовками на плечах, громко и заливчато распевая 'Соловья'. А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики, капитаны, усталые и мрачные".
Разумеется, смысл борьбы за Россию начинал постепенно ускользать даже от дисциплинированных профессионалов.
Интеллигентное командование Белой армии призывало к борьбе "За великую, единую и неделимую Россию". По сути, этот лозунг не означал ничего иного, кроме исторически сложившейся системы административного управления политически объединенными территориями. Слово "империя", конечно же, не произносилось, но Россия и Российская империя означало в их понимании фактически одно и то же. Генералы призывали сражаться за Россию тех же солдат, которые совсем недавно бросали окопы и с издевкой говорили о "войне до победного". Кого волновала "похабность" Брестского мира? Лидеры белых не учли всю глубину распада прежней системы власти, в результате чего само понятие "Россия" стало абсолютно иллюзорным.
Российская власть за годы правления Николая II постепенно теряла имперский волевой напор, мельчала, истончалась и погружалась в совершенно оторванный от жизни фантасмагорический мир. "Ощущение, что Россией управляют в лучшем случае сумасшедшие, а в худшем — предатели, было всеобщим,"-- пишет современник. Великий князь Александр Михайлович писал царю: "Недовольство растет с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между Тобой и Твоим народом... Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу... Не лучшие, а худшие силы правят Россией в такой момент, когда ошибки, сделанные сегодня, отразятся на всей истории нашей..."
Распад системы власти после Февральской революции был столь сокрушительным, что любая иная власть должна была родиться только из силы. Сосредоточившись лишь на формах власти, веря в то, что власть демократическая — это воплощение некой равнодействующей всех политических и социальных сил, объединенных общими устремлениями (защита родины от внешнего врага, например, или защита свободы), Временное правительство превратилось в царство Слова, и недаром Керенский был прозван "главноуговаривающим". Конец был вполне логичен: не дотянув несколько недель до Учредительного собрания, правительство оказалось в полном вакууме. "Если власть не защищают те, кто ее организовал, нужна ли она? Если же она не нужна, если она изжита, кому и как ее передать и по чьему приказу?" — так писал один из министров.
Власть казалась изжитой к этому времени только при взгляде из Петрограда. На самом деле ее вообще уже не существовало. Современник пишет: "О провинции никто не заботился. Все эти маленькие уездные Александровски, Павлограды и Бахмуты жили своей отдельной жизнью... Забытые центром, лишенные авторитетной и определенной власти уезды быстро катились к самой страшной анархии. Всякий уезд, всякая волость создавали для себя особые, им выгодные законы... Деловые вопросы оставались без движения, а вражда партий с каждым днем все более и более обострялась".
Можно ли говорить при этом, что большевики захватили власть силой? Они подняли с земли никому не нужную вещь.
Будущие противники в гражданской войне собирались возродить государство, опираясь не на власть слова, а на власть оружия. Это был единственный выход в стране, где каждый de facto уже пытался обеспечить свои права именно таким образом. Здесь красные оказались более твердыми и последовательными. И намного более безжалостными. Почувствовав, что именно здесь сила и власть, к ним пришло немало людей из потенциального резерва белых. Деникин как-то сказал, что, необязательно будучи в своей массе правым, офицерство все же носило печать того, чем оно привыкло быть,— элементом "охранительным".
Для него не было сомнений, что, собственно, надо охранять, однако это свойство касты оказалось обоюдоострым оружием. Уже в конце 1918 года белые почувствовали это на собственном опыте: полупартизанские отряды стали сменяться у красных регулярными частями, сила которых неуклонно росла.
Белые попытались противопоставить морю анархии и бесчестия, из которого родился красный террор, горсть лично честных людей. Генералы Петр Алексеев, Лавр Корнилов, Антон Деникин и многие другие были представителями "трудового военного пролетариата", выслужившими свои чины долгими годами службы. Они искренне сожалели о политике двора накануне революции, уже тогда задумывались о возможности военной диктатуры для доведения войны до победы, потом искренне негодовали по поводу политики "временных" и развале армии, не приняли большевистского переворота и оказались во главе тех, кто решился противопоставить ему военную силу. Их миссия виделась им чисто военной и в политическом смысле "непредрешенческой".
Суть политической линии белого командования заключалась в том, чтобы привести армии к победе именно не проводя никакой определенной политической линии и решить все дальнейшие вопросы государственного устройства "соборной волей русского народа".
В ожидании этого волеизъявления некоторые вещи, как свидетельствовал затем Деникин, "складывались сами собой", другие как бы и вовсе не подлежали обсуждению. Для самого Деникина революция приняла облик развала армии и неудержимого ее стремления к прекращению войны, иными словами облик глубокого национального унижения. Идея национального возрождения через воссоздание армии казалась тогда единственно возможной. Именно поэтому сама собой сложилась военная диктатура во главе с командующим, само собой появилось правительство (Особое Совещание), долженствующее нащупать баланс политических сил антибольшевистского фронта и нейтрализовать их разногласия. Сами собой осуществлялись многочисленные меры политического, экономического и пропагандистского характера. Казалось естественным, что эта диктатура была" национальной", и служила она осуществлению идеала "Великой, Единой и Неделимой России".
Со времени самых первых успехов возглавлявшейся им после смерти Корнилова Добровольческой армии в 1918 году, а затем всех Вооруженных Сил Юга России Антон Деникин последовательно проводил этот курс в ходе гражданской войны. Антибольшевистская борьба, конечно, не ограничивалась только южной Россией. В Сибири адмирал Колчак был, как известно, Верховным правителем, которому формально подчинялся и Деникин с добровольцами. И все же только борьба на Юге стала последним героическим проявлением всех лучших и худших черт старой ушедшей России — только на юге все нерешенные проблемы имперской России возродились и начали решаться с чистого листа. Революция в Сибири была революцией городов и железных дорог, здесь по-другому стоял земельный вопрос, и поэтому борьба в Сибири была хоть и большой, но все же второстепенной страницей гражданской войны.
Линия Деникина была господствующей, но тем не менее она подвергалась жестокой критике со стороны части офицерства. Барон Врангель писал уже в эмиграции, что "Деникин принес стратегию в жертву политике, а политика оказалась никуда не годной", и был в принципе прав. Однако то что критиковал Врангель в глазах Деникина было собственно и не политикой, а следованием для него само собой разумеющимся принципам. И правда, раз впереди "соборная воля", то как подавлять разномыслие у себя на освобожденной территории, пусть оно даже и в лучших русских традициях вносит лишь сумятицу, осложняя положение армии? Раз за плечами Россия, как попустительствовать "самостийным" завихрениям донцов и кубанцев? Попустительствовать нельзя, но и разорвать отношения нельзя, ибо здесь единственный источник пополнений и снабжения. Сохранить отношения, но навести порядок железной рукой тоже нельзя, ведь мы же не большевики.
Раз Россия, то должно хранить верность союзным Англии и Франции, а вступать в сношения с оккупирующими Украину немцами нельзя. Но и косвенно не вступать нельзя, поскольку атаман Краснов именно через немцев снабжается снарядами, патронами и снаряжением. Герцог Лейхтенбергский (единственный представитель царской фамилии, допущенный Деникиным в свою армию) писал, что хорошо бы было пользоваться помощью союзников, если бы они были в состоянии ее оказать, а потому, "если бы вожди Добровольцев имели действительно только 'русскую ориентацию', то им следовало бы открыто пользоваться теми ближайшими средствами и источниками спасения России, которые были более доступны, и находились, волею судьбы, в руках немцев".
Позиция Деникина оборачивалась страстной нетерпимостью ко всему, что не соответствовало лозунгу "единой и неделимой". Осведомленный современник пишет: "Деникин объявил Петлюру изменником и не умел столковаться с Польшей. Естественно, что и Петлюра и поляки старались, чем могли, вредить Добровольческой армии... Национальная нетерпимость Добровольческого командования в другом отношении отомстила за себя в судьбе армии. Все украинское движение в официальном приказе Деникина объявлено изменническим."
Можно ли, борясь за Россию, признавать отложившихся "лимитрофов"? Нет, совесть повелевает не вступать ни в какие отношения с национальными новообразованиями, а, наоборот, держать там или вблизи войска, проливая казачью и офицерскую кровь — ведь там же тоже Россия. Чечня и Дагестан не имели стратегического значения для армии, но, писал Деникин, "области эти становились новыми театрами войны, отвлекая на себя крупные по нашему масштабу силы". Как же иначе, если по мнению белых, "основной порочный недуг советской власти заключался в том, что эта власть не была национальная".
Вряд ли Деникин вновь подписался бы под этими словами, когда во время Второй мировой войны жертвовал деньги на красную армию. Не предрешая будущего устройства России, Деникин был убежден, что именно соборная воля русского народа определит пределы самостоятельности областей России и будет изменять их по своему усмотрению. Когда по этому поводу раздавались удивленные и негодующие голоса с Запада, Деникин просто отказывался от комментариев. Война повелительно требовала концентрации сил на направлении главного удара, но многие отборные части стояли в Чечне и Дагестане. Офицерские отряды боролись даже с местными "зелеными" в районе Сочи.
Нельзя же, действительно, пробиваясь к Москве, оставлять за спиной "не Россию"? Можно ли, наконец, по собственному усмотрению распорядиться огромными естественными богатствами освобожденных областей для привлечения иностранцев и, следовательно, остро необходимых раздетой и разутой армии средств? Нет, распродавать Россию нельзя. Убеждение в правильности и естественности поведения создавало, несмотря на все трудности, очевидное разложение тыла и многое другое, иллюзию неизбежности и естественности победы, того самого "успеха". Фронт в 1919 году был растянут и постепенно превращался в тонкую непрочную нить, опасность была очевидна, но генерал Деникин говорил: "Вот и Розеншильд-Паулин безостановочно движется вперед. И чем он врага бьет - Господь ведает. Наскреб какие-то части и воюет".
Чем все это кончилось? Преступно плохо организованной эвакуацией бегущей армии из ледяного Новороссийска, умирающими от холода ранеными офицерами и ощущением полной безысходности.
Напротив, ближайший соратник Деникина, а затем и преемник на посту Главнокомандующего переименованной из Добровольческой в Русскую армию, генерал Врангель придерживался более прагматичной концепции: "С кем угодно, но против большевиков!" Врангель требовал концентрации крупных сил для нанесения ударов на стратегических направлениях. Не менее русский человек, Врангель был готов на компромисс и с лимитрофами, и с Грузией, и с Польшей.
Любопытно, что в деникинской армии не было орденских отличий. Считалось, что в братоубийственной войне можно награждать повышением в чине, но не орденами. Одной из первых мер генерала Врангеля в Крыму было учреждение ордена Николая Чудотворца, награды за храбрость в бою.
Оказавшись во главе армии на самом исходе борьбы, барон не имел никаких шансов подтвердить или опровергнуть преимущества своей политики и стратегии, но теоретический шанс на военную победу они давали неизмеримо больший. За это говорят и чисто военные успехи, и по возможности правильная хозяйственная жизнь осажденного Крыма, и успешно проведенная, спокойно и без паники, в отличие от Новороссийска, эвакуация 145-тысячной армии и беженцев в Турцию.
Однако свою главную ошибку главком Юга России совершил в области хозяйственных отношений.
Большевики искусно сыграли на инстинктах народа решать свои проблемы на уровне деревни, фабрики путем чистого грабежа. Они избрали в этой ситуации достаточно эффективный способ действий. Если анархию нельзя ввести в русло, ее надо узаконить, выдвинув доходящие до каждого лозунги (земля, немедленный мир, грабь награбленное и т.д.). Как непременное условие лозунги эти должны были быть перекрыты возможно более универсальной идеологией, оправдывающей уничтожение каждого конкретного, отдельного человека или социального слоя.
Большевики не постеснялись громко сказать человеку: да, ты грабишь, убиваешь и насильничаешь, но с тобой и в тебе дух мировой революции и небывалых перемен (честные офицеры только и могли воскликнуть по Булгакову: "Богоносцы достоевские, мать их!"). Аграрный вопрос компартия решала с размахом (как тогда, так и через 10 лет, создавая в 1929 году колхозы) — передача земель волостным управам, создание весной 1918 года комбедов, политика какая угодно, но прямо и непосредственно касающаяся каждого крестьянина. Как следствие, крестьяне (а их в России в начале века было четыре пятых населения) охотно шли в Красную армию — воевать не за какую-то "Рассею", а за землю и возможность помародерствовать.
Деникин же, несмотря на то, что в ряде документов принцип принудительного отчуждения земель в пользу крестьянина был провозглашен, так и не смог приступить к решению аграрного вопроса. Он писал: "Таким образом, вся обстановка, создавшаяся на Юге России в 1919 году, психология общественности, соотношение сил и влияний решительно не способствовали проведению в жизнь в молниеносном революционном порядке радикальной аграрной реформы..."
Генерал лукавит — дело доходило до смешного. После многочисленных решений и постановлений, посвященных земле, где на все лады варьировались идеи отчуждения за плату, мысли о необходимости сохранения интеллигентного помещичьего класса, дележки "по едокам" и т.п. один документ выглядит просто анекдотично. 14 декабря 1919 года, то есть в момент, когда отступление белых обнаружилось отчетливо и стало катастрофическим, Деникин подписывает наказ особому совещанию, где среди прочих пунктов значилось: "Внутренняя политика. Проявление заботливости о всем населении без различия. Продолжать разработку аграрного и рабочего закона в духе моей декларации; также и закона о земстве".
Так было практически во всем. Левые были недовольны Деникиным, но не меньше претензий высказывали и правые. Главное же, никто в точности не понимал, что же, собственно происходит. Граф Келлер, монархист, писал: "В Вас не уверены, что вызывается тем, что никто от Вас не слышал столь желанного, ясного и определенного объявления, куда и к какой цели Вы идете сами и куда ведете Добровольческую армию".
Положение не изменилось и позже. "Непредрешение" превратилось в неопределенность, слово "диктатура" могло по "белую" сторону фронта восприниматься только иронически. Крах был неизбежен.
России, очевидно, не повезло, что поход против большевиков возглавили благородные, честные и интеллигентные люди. В своей массе русский народ пошел не за ними, а за теми, кто исповедовал честность другого рода: опираясь на силу он открыто признавал право всех бедных в одночасье стать богатыми. Это право так понравилось русскому народу, что он не может забыть о нем до сих пор.
Сергей Шкунаев
--------------------------------------------------------
Политическая программа генерала Корнилова
1) Установление правительственной власти, совершенно не зависимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного собрания.
2) Установление на местах органов власти и суда, не зависимых от самочинных организаций.
3) Война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и жизненные интересы России.
4) Создание боеспособной армии и организованного тыла — без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров и с твердой дисциплиной.
5) Обеспечение жизнедеятельности страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работы фабрик и заводов; упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.
6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.
Октябрь 1917 года.
--------------------------------------------------------
Наказ генерала Деникина Особому совещанию
В связи с приказом моим сего года #175 приказываю Особому Совещанию принять в основание своей деятельности следующие положения.
1) Единая, Великая, Неделимая Россия. Защита веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.
2) Борьба с большевизмом до конца.
3) Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти — справа и слева — карать.
Вопрос о форме правления — дело будущего. Русский народ создаст верховную власть без давления и без навязывания.
Единение с народом.
Скорейшее соединение путем создания южнорусской власти, отнюдь не растрачивая при этом прав общегосударственной власти.
Привлечение к русской государственности Закавказья.
4) Внешняя политика — только национальная, русская.
Невзирая на возникающие иногда колебания в русском вопросе у союзников — идти с ними. Ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима.
Славянское единение.
За помощь — ни пяди русской земли.
5) Все силы, средства — для армии, борьбы и победы.
Всемерное обеспечение семейств бойцов.
Органам снабжения выйти, наконец, на путь самостоятельной деятельности, использовав все еще богатые средства страны и не рассчитывая исключительно на помощь извне.
Усилить собственное производство.
Извлечь из состоятельного населения обмундирование и снабжение войск.
Давать Армии достаточное количество денежных знаков, преимущественно перед всеми. Одновременно карать беспощадно за "бесплатные реквизиции" и хищение "военной добычи".
6) Внутренняя политика.
Проявление заботливости о всем населении без различия. Продолжать разработку аграрного и рабочего закона в духе моей декларации; также и закона о земстве.
Общественным организациям, направленным к развитию народного хозяйства и улучшению экономических условий (кооперативы, профессиональные союзы и проч.), содействовать.
Противогосударственную деятельность некоторых из них пресекать, не останавливаясь перед крайними мерами.
Прессе — содействующей помогать, несогласную терпеть, разрушающую — уничтожать.
Никаких классовых привилегий, никакой преимущественной поддержки административной, финансовой или моральной.
Суровыми карами за бунт, руководство анархическими течениями, спекуляцию, грабеж, взяточничество, дезертирство и проч. смертные грехи не пугать только, а осуществлять их при посредстве активного вмешательства Управления Юстиции. Главного Военного Прокурора, Управления Внутренних Дел и Контроля. Смертная казнь — наиболее соответственное наказание.
Ускорить и упростить — порядок реабилитации не вполне благополучных по большевизму, петлюровщине и т. д. Если была только ошибка, а к делу годны — снисхождение.
Назначение на службу — исключительно по признакам деловым; отметая изуверов и справа и слева.
Местный служивый элемент за уклонение от политики центральной власти, за насилия, самоуправство, сведение счетов с населением, равно как и за бездеятельность — не только отрешать, но и карать.
Привлекать местное население к самообороне.
7) Оздоровить фронт и войсковый тыл — работой особо назначенных генералов с большими полномочиями, составом полевого суда и применением крайних репрессий.
Сильно почистить контрразведку, уголовный сыск, влив в них судебный (беженский) элемент.
8) Поднятие рубля; транспорт и производство преимущественно для государственной обороны.
Налоговый пресс главным образом для состоятельных, а также для не несущих воинской повинности.
Товарообмен — исключительно за боевое снаряжение и предметы, необходимые для страны.
9) Временная милитаризация водного транспорта с целью полного использования его для войны, не разрушая, однако, торгово-промышленного аппарата.
10) Облегчить положение служилого элемента и семейств чинов, находящихся на фронте, частичным переводом на натуральное довольствие (усилиями Управления Продовольствия и Ведомства Военных Снабжений). Содержание не должно быть меньше прожиточного минимума.
11) Пропаганде служить исключительно прямому назначению — популяризации идей, проводимых властью, разоблачению сущности большевизма, поднятию народного самосознания и воли для борьбы с анархией.
Главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России, Генерал-Лейтенант Деникин
14 декабря 1919 г., г. Таганрог.