В прокат выходят "Необычайные приключения Адель" (Les aventures extraordinaires d'Adele Blanc-Sec) — название этой режиссерской работы Люка Бессона следует понимать скорее в ироническом смысле: ничего экстраординарного и необычного в этой картине по мотивам комиксов Жака Тарди 1970-х годов нет, зато представлен широкий ассортимент приемов голливудского приключенческого кинематографа для детей и юношества. За обилием этих юмористических штампов ЛИДИИ МАСЛОВОЙ было трудно разглядеть человеческую индивидуальность героини, представляющей собой приблизительный женский аналог Индианы Джонса.
На пресс-конференции Люка Бессона в рамках Московского кинофестиваля, который закрывался "Необычайными приключениями Адель", режиссер подчеркнул: главное в героине, сыгранной Луизой Бургуэн, то, что энергичная и боевитая журналистка, увлекающаяся археологией, движется по жизни как заведенный часовой механизм, ни на секунду не останавливаясь, потому что если она остановится, то заплачет. Главный имеющийся у Адель повод для рыданий — семейная трагедия, а именно находящаяся в коме сестра, которую не может вылечить никто, кроме придворного врача Рамзеса II, давно представляющего собой мумию, оживить которую не может никто, кроме одного старичка-профессора (Жаки Нерсесян). Тот, однако, несколько отвлечен интереснейшим научным экспериментом по вылуплению птеродактиля из хранящегося в музее яйца. Эксперимент заканчивается довольно блистательно, к вящему недоумению дубинноголовой парижской полиции, которая становится для авторов основным объектом шуток, демонстрирующих редкое совпадение умственного уровня шутников и вышучиваемых. Так, когда к ученому приходит обеспокоенная появлением летающего монстра полиция, юный птеродактиль прячется за портьерами, пока вечно думающий о жратве полицейский (Жиль Лелюш) не начинает грызть вареное яйцо — тут доисторическая тварь выпрыгивает и учиняет разгром в квартире, который заканчивается арестом профессора, упорно повторяющего: "Яйцо, яйцо — вот уж этого он, бедняжка, не мог стерпеть".
Тем временем Адель, усталая, но довольная после египетской экспедиции, приходит домой и несколько вразрез со своей фамилией Блан-Сек, то есть "белое сухое", выпивает глоточек коньяку, после чего с демонстративной улыбкой заходит к обездвиженной сестре, чтобы намазать ей щеки румянами и продемонстрировать извлеченную из ящика мумию врача (тут так и хочется процитировать "Груз 200": "Жених приехал!"). Остается только вытащить из тюрьмы профессора, для чего неутомимая Адель переодевается то адвокатом с наклеенными бакенбардами, то монахиней, то медсестрой, то поварихой, однако когда уже совсем оказывается близка к цели, профессор просто отказывается покидать камеру, потому что хочет спать.
Специфика французского комического Индианы Джонса в юбке заключается не только в том, что он вынужден сталкиваться с повышенной глупостью окружающих, но и в том, что целевая аудитория, преимущественно подростковая, ждет не дождется, когда он свою юбку, а заодно и все остальное, с себя снимет. Адель не разочаровывает ожиданий, и действительно, она гораздо симпатичнее выглядит не в шляпках и боа или даже эротичных маскарадных костюмах монашек и медсестер, а лежа в ванне с распущенными волосами и сигаретой в углу рта, с затуманившимся в задумчивости (точнее, в полном отсутствии каких-либо дум) взором. Раздеваясь, игривая Адель немного кокетничает со стоящей посреди комнаты мумией — куда, мол, лучше в Париже пялиться на голых девиц, чем сохнуть в египетских гробницах, а когда мумия, перед которой Адель раздевалась, наконец оживает, героиня, которую вроде бы ничем не смутить, демонстрирует внезапную стыдливость: "Вы что, все видели?" Другие мумии тоже не остаются равнодушными к французским красоткам: когда сестрицу Адель в инвалидной коляске привозят исцелять в музей, заставленный гробницами, один воскресший фараон не упускает случая запечатлеть безешку на лице больной — ведь выздоровев, она, возможно, таких вольностей и не позволит. До откровенной некрофилии все же не доходит, поскольку восставшей с одра сестре достается надоевший Адель польский поклонник, а та с чувством выполненного долга отплывает в отпуск на "Титанике". Возможно, это одна из немногих удачных шуток в фильме, оттеняющих характер героини: даже если со всего обреченного корабля суждено было бы спастись одному пассажиру, то нет сомнений, кому именно.