Ха! Всего час без света 20 августа в обесточенном Петербурге (девять городских районов плюс три областных) — тоже нам, повод для паники! Но я этот час прожил. И теперь знаю, как замедляется время, чем занимается власть и на что могут рассчитывать те, кто вне власти
Самое смешное: голливудские фильмы-катастрофы точно описывают начало катастроф. Сплошной быт. Жена ставит в духовку жаркое и рассказывает, что по городу днем было не проехать, знать, из Москвы опять кто-то прилетел, ментов на каждом углу тьма. Ты киваешь жене и отправляешься на квартиру, где идет ремонт, нажимаешь кнопку лифта — бац, вырубается свет во всем подъезде. А когда, чертыхаясь, поднимаешься на этаж, рабочие разводят руками и говорят, что никаких инструментов не включали. Видимо, врут.
А потом на улице первый раз слышишь странное: изменилась тишина. Именно что не наступила, но изменилась. Галина Волчек однажды рассказывала, что городская тишина после войны была другой, нежели сейчас, когда звук фортепиано звучит, как речь диссидента, — так вот, в новой питерской тишине доминировало две ноты: гудки машин (отключились светофоры) и мерное редкое пиканье. Это включились в подъездах резервные аккумуляторы магнитных замков.
Я позвонил жене на домашний — без ответа. По сотовому связь была, и я узнал, что, похоже, света нет на всей Петроградской стороне. (Эта сторона — старейшая часть города, где Петр строил первые, еще фахверковые здания коллегий и где доныне находится, в забавном соседстве с крейсером "Аврора", домик самого Петра.)
Консьержка, когда я вернулся, выкрикнула, что света нет и на Васильевском острове, но я лишь пожал плечами. Но перестал пожимать, когда прозвонился ребенок и сказал, что он застрял на эскалаторе в метро, все поднимаются наверх пешком, и, похоже, поезда не ходят.
Мы с женой вышли на балкон. С другого балкона соседка кричала вниз: "Мишк, у меня на телефоне ни одна радиостанция не ловится! Вруби приемник в машине!" Мишка, скрывшись в "кайене", через минуту вынырнул: "Блин, нет ни одной! Капец!" За диалогом следили весь дом и двор. Третий балкон крикнул: "Люююди! А есть у кого совковое радио на кухне?" В ответ люди, владеющие подземными гаражами, дружно заржали, но тут же кто-то откликнулся: "Я звонил теще, она на Песках, у нее радио на кухне есть, но тоже молчит!" Пески — это район возле Смольного, в честь него когда-то Гребенщиков назвал диск.
Шла примерно 20-я минута без света, и разобщенные люди складывались в общество, лишенное классовых или (об этом позже) национальных предрассудков. Они складывались в общество, потому что только сообща могли произвести самый востребованный на тот момент продукт — информационный. Благодаря друг другу — и мобильной связи, которая единственная, пусть с перебоями, но работала — мы довольно быстро установили масштабы произошедшего: света не было ни в городе (кроме южных районов), ни в области (во всяком случае, в богатеньких местах, вроде Репино и Комарово). Встали электрички, не работали вокзалы, но был открыт аэропорт.
Я дозвонился в Москву другу Леше, который большой начальник на РЕН-ТВ, Леша сказал: "Информация только та, что с АЭС все в порядке и что случилась авария на одной отдельно взятой подстанции". И слегка напряженно спросил: "Как ты думаешь, авария на одной подстанции к такому привести может?"
Двор и дом, когда я им переадресовал вопрос, грохнули еще раз, но уже нервно. Масштаб впечатлял. Его увеличивала неизвестность. Плюс валились все наши представления о том, как будет передаваться информация в День, Когда Что-То Случится. Мы-то были уверены, что проводное "кухонное" радио — где на одной кнопке "Радио России", а на другой "Маяк" — будет работать и атомную зиму. Но оно стало бесполезным сразу. Более того, не сработала и система, которую старики зовут "ленинградским метрономом". Это громкоговорители, чуть не с блокады оставшиеся на питерских улицах. Каждый день в течение часа они проверяют связь, передавая щелчки метронома, означавшие в дни блокады, что воздушной тревоги нет. Такой метроном щелкает и рядом со мной, но тут он молчал так же мертво, как и радио с телевидением.
Второй важный момент: информация, которую мы передавали друг другу, была, как я теперь понимаю, искажена, поскольку смешивалась с эмоциями (я слышал и про то, что "долбанула АЭС, но от нас скрывают", и про шахидов-смертников) — и эмоции быстро выплескивались против власти. На улице передавалось немало пожеланий властям идти в определенном направлении. Это оборотная сторона самодержавия: если в дни торжеств царь приписывает себе все заслуги, то в дни бед ему приписывают все грехи. Как, передавали мне, сказал мужичонка, дующий в разгар блэкаута пиво у закрытого метро: "А что, ты на самолете пожары тушил — давай теперь, крути нам вручную динамо-машину!" И боюсь, если в стране действительно нечто серьезное случится, обожающий своего царя народ сдаст этого царя с той же легкостью, с какой сдал после череды неурожаев Бориса Годунова, а после череды войн и революций — Николая II.
Третий момент: в полной мере "остаться без света" начинаешь понимать не тогда, когда остаешься без света, а когда сталкиваешься с последствиями. Скажем, моя жена спустя полчаса звонков и общения с соседями решила поставить чайник, но тут же рассмеялась — у нас электрическая плита,— хотя и открыла кран. Вместо воды из крана полилось шипение, поскольку насосные станции работают тоже не на угле. "Надо ехать на дачу,— сказала жена,— там хоть есть колодец". Я ответил, что бензина в баке на дне и что в пути будет не заправиться, потому что бензин на заправках из колонок не течет ровно на том же основании, на каком из кранов не льется вода. "Иди и ищи воду",— сказала жена. Я пошел.
Четвертый момент: только во время блэкаута понятно, каким боком бьет по тебе вертикаль. Легко сказать "найди воду". Все магазины и супермаркеты в округе были ожидаемо закрыты "по техническим причинам". Я пошел к метро, рассчитывая найти воду хоть в одном из киосков. Но совершенно забыл, что губернатор Матвиенко в силу высоких представлений о прекрасном велела изничтожить все киоски у всех станций метро. Я сам когда-то ненавидел эти киоски, орущие в ночи музыкой и собирающие бомжей, и мечтал о превращении их в павильончики, где торговля ведется внутри и где непременно есть туалет — но теперь у метро была выжженная земля. Малый торговый бизнес в Питере вообще уничтожается, как партизаны полицаями, кстати, и чувствует себя примерно так же. Эта мелкая торговля, существующая во всех столицах мира, сейчас могла спасти меня — но спасатели были ликвидированы как класс.
Я начинал всерьез паниковать. Задним числом "час без электричества" звучит смешно, но когда ты не знаешь, когда и чем все кончится, и когда не знаешь, что делать (а то, что знаешь, сделать невозможно), и минута превращается в вечность. Изменение длительности времени очень сильно, кстати. Я вдруг понял модного писателя Бегбедера, после проведенных в кутузке двух дней написавшего роман, где он дает детали томившей его неизвестности: субъективно это были не "ха, какие-то два дня!", но вечность.
Наконец, в одном из аппендиксов Петроградской стороны — тут у нас сохранилась старая, хаотичная уличная структура первых дней жизни Петербурга, когда не было линейного плана,— я набрел на киоск, который держала семья азербайджанцев. "Свет есть?" — безнадежно спросил я. "Нэту света".— "А вода есть?" — "Тэбе с газом или бэз?!"
Дмитрий Губин
Чека, понятно, не дали, но и лишней копейки не взяли.
Я шел домой, держа на вытянутых руках восемь полуторалитровых бутылок воды — как несли на руках дрова в блокаду. И когда навстречу попадались люди с водой, мы понимающе улыбались друг другу.
А когда жена открыла дверь, свет дали, сперва вполнакала. И мы битый час смотрели, как по центральным каналам в выпусках новостей корреспонденты на прямых включениях с Невского несли чушь, что "электричества по-прежнему нигде нет".
Перейду к выводам. Технический — то, что на случай ЧП единственным работающим оповещением являются sms, о чем какому-нибудь МЧС с операторами связи лучше договориться заранее,— я опущу. Все равно договариваться не будут. Власти на нас плевать. Мы в Питере это хорошо понимали, потому что все лето к нам из московской жары, гари и смога бежали люди, и мы ждали, когда же из московского ада начнут эвакуацию хотя бы детей-легочников и стариков-астматиков, и возмущались, какого хрена делает в отпуске Лужков, но дождались только благодарности Лужкову за "своевременное возвращение". Власть борется с ЧП на экранах телевизоров не для того, чтобы помочь тем, у кого ЧП, а чтобы власть любили те, кого ЧП миновала. А про действия власти мелкой я тоже наслышался: эвона, на 2-й и 3-й Красноармейских улицах, где базируется батальон ДПС, как только отрубили свет, гайцы наглухо перекрыли сами улицы, вспомнив, должно, как в Лос-Анджелесе во время блэкаута жгли полицейские участки. У гайцев же там были запаркованы персональные недешевые джипы...
Практический вывод — мол, всегда нужно иметь про запас канистры с водой и с бензином — я тоже делать не буду, ибо перед смертью не напьешься.
Поэтому единственный вывод таков: реальной помощью (и силой) во время ЧП может стать гражданское — пусть на уровне дома, двора, микрорайона — объединение. У одного есть связь с Москвой, у другого — вода, у третьего — бензин, у четвертого, глядишь,— дизель-генератор в чулане. Тем и спасемся.
И, кстати, действительно не надо паниковать. Как мне потом написала в ЖЖ одна женщина, "я поняла, что, если действительно случится страшное, мы сначала умрем от страха, а потом уже от страшного".
Кстати: проверьте — свет у вас есть?