Психологический натюрморт

Визитной карточкой Роджера Баллена, наверное, до сих пор остаются "Дрези и Кэзи" — близнецы из Западного Трансвааля, пускающие слюни здоровенные лопоухие имбецилы, сосредоточенно и сурово смотрящие в объектив. В балленовской книге 1994 года "Platteland" было много снимков, которые, раз увидев, невозможно удалить из зрительной памяти, но "Дрези и Кэзи" выделялись и на этом фоне. После "Platteland" Баллена стали сравнивать с Дианой Арбус — из-за страсти к историям про уродов и людей. У Арбус тоже есть знаменитая фотография близнецов — "Кэтлин и Коллин" из Нью-Джерси. Очаровательные пухленькие девчушки в платьицах с белыми воротничками сняты так, что невольно подумаешь, будто эта физическая одинаковость (как, впрочем, и социальная одинаковость — Арбус тонко чувствовала уродство общественных норм и ритуалов) есть злая шутка природы, не менее жестокая, чем карликовость или гигантизм, родовое проклятие, как в трагедии рока, экзистенциальный кошмар. Кошмаров, которые мучают по ночам и лезут изо всех темных углов, у Баллена нет. Как нет и уродства — он всегда против таких определений.

С "Platteland" (название "Плоская земля" было взято из языка африкаанс) начинается настоящий Роджер Баллен — режиссер-постановщик реальности, в которой вымысел выглядит убедительнее правды. Когда нарисованные фотографом рожицы на стенах кажутся более детскими, чем настоящие детские каракули, а телефонный провод, который тут отродясь не висел, следовало бы выдумать. Выпущенная десятилетием ранее книга "Dorps" была честно составлена из материалов, собранных Балленом в странствиях по трансваальскому захолустью,— тогда ему немедленно припаяли роль документалиста-социальщика. Во всяком случае, эта нищая, грязная и вырождающаяся белая Южная Африка, куда более жалкая, чем любой бантустан, говорила, что конец апартеида неизбежен и близок, поскольку количество и качество господствующей расы неукоснительно стремится к нулю. Не сказать чтобы после выхода первых южноафриканских альбомов Баллена белое меньшинство в ЮАР носило этого американского гастарбайтера на руках.

Документальная фотография была Баллену как бы на роду написана. Его мать состояла в "Магнуме", хорошо знала всех великих — Эдварда Стайхена, Андре Кертеша, Пола Стрэнда, Анри Картье-Брессона, незадолго до смерти открыла фотогалерею на Madison Avenue, родительский дом был набит фотокнигами и их авторами. К 20 годам Баллен знал все о фотографическом ремесле, перед ним открывались широкие карьерные перспективы. Но он не искал простых путей в жизни, бросил родной Нью-Йорк и уехал в Калифорнию, в Беркли, учиться на психолога. Не для того, чтобы помогать домохозяйкам западного побережья разбираться в их проблемах, а для того, чтобы разобраться в своих. В год, когда он защищал диплом, умерла его мать. Проблем стало еще больше; чтобы разобраться в них, он отправился куда глаза глядят. В Южную Африку.

В ЮАР увлекся геологией. Получил новую специальность, степень, занимался геологоразведкой — искал хром, марганец, алмазы. И вовсю использовал служебное положение в личных целях, совмещая геологические экспедиции с фотографическими. Вдруг понял, что ненавидит в фотографии геологический подход: репортерскую гонку за полезными ископаемыми, которые будто бы залегают где-то в окружающей среде и могут быть извлечены из нее по методу "решающего момента". Он твердо знал, что все полезные ископаемые и решающие моменты — внутри самого фотографа. Поначалу снимал только на улицах, потом отважился постучаться в дома. Устанавливал контакт, как-никак он был дипломированный психолог.

В принципе уже в так называемой документальной фотографии середины 1980-х из "Dorps" есть все, что будет у настоящего Роджера Баллена. Квадратный — картинный — формат. Черно-белая гамма с глубочайшим уважением ко всем оттенкам серого. Фирменный реквизит: обшарпанные стены, старая мебель, ломаные куклы, дешевые календари, китчевые иконки. И главное — провода и проволочки, ползущие лианами по стенам и свисающие коконами с потолков, старая пожароопасная электропроводка — интернациональный символ бедности — как чистый рисунок. Позднее к ним добавятся облезлые кошки, голодные крысы, гнутые клетки, рваные коробки, бумажные маски, безумные граффити, чьи-то стопы и чьи-то кисти рук. И все это сложится в мир, абсурдный, пугающий и завораживающий, как фильмы Дэвида Линча.

В "Platteland" еще преобладал портрет, который даже можно было бы назвать психологическим, если иметь в виду, что его подлинный герой — не то морщинистое и фактурное, рифмующееся с завитком проволоки или поросячьей харей существо, которое стоит перед камерой, а тот, кто стоит за ней. Три последовавшие за "Platteland" книги — "Outland" (2001), "Shadow Chamber" (2005) и "Boarding House" (2009) стали опытом в области психологического натюрморта, комбинирующего все вышеперечисленные элементы по законам логики сюрреализма. Понятого очень широко и с акцентом на нью-йоркскую школу: здесь и Джозеф Корнелл с поэтическими ассамбляжами, и Марк Ротко с открытой, как рана, картинной плоскостью, и Сай Твомбли с коллекцией граффити собственного производства. И конечно, Жан Дюбюффе с рисунками детей и умалишенных. Но пожалуй, больше всего Джексона Поллока, только вместо хитросплетений красочных брызг — палимпсесты настенных петроглифов и жутковатые клубки проволоки. Распутывая которые Роджер Баллен приглашает всех нас поучаствовать в сеансе не столько психо-, сколько самоанализа.

Photographer.ru, с 15 сентября