"Прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки"

80 лет назад, в 1930 году, в СССР усиленная модернизация экономики привела к полномасштабному экономическому кризису. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов нашел документы, показывающие, что даже голод Сталин использовал для усиления своей и без того безграничной власти.

"Обеспечиваем победоносную оборону СССР"

Чем известен в российской истории 1930 год кроме того, что он наступил за 1929-м? Советские учебники скупо сообщали о том, что из-за неправильно организованной — массовой и нарушавшей принцип добровольности — коллективизации крестьянских хозяйств, когда при создании колхозов пытались обобществить все, вплоть до домашней птицы, начался массовый забой скота. А вслед за кратковременным мясным пиршеством в стране начались некоторые продовольственные затруднения. Однако после того, как "Правда" 2 марта 1930 года опубликовала статью Сталина "Головокружение от успехов", перегибы в коллективизации прекратились — и советский народ продолжил борьбу за индустриализацию СССР.

Все это отнюдь не было ложью. Просто небольшая часть правды скрывала истинную картину разразившихся тогда масштабных бедствий. Первопричиной всех бед стала затеянная большевистским руководством модернизация экономики, точнее, избранный Сталиным и его окружением способ ее ускоренного проведения.

Оппозиция, как известно, предлагала классический способ превращения аграрной страны в индустриальную: начать с развития легкой промышленности, накопить капитал и лишь после этого строить металлургические и машиностроительные заводы. Но Сталин настоял на том, чтобы сначала создавать тяжелую индустрию, пусть и за счет средств, отбираемых у крестьян и всех остальных трудящихся.

Выбор именно такого пути определялся отнюдь не тем, что великий вождь хотел остаться в истории единственным и неповторимым преобразователем России, своими успехами затмившим даже Петра Великого. Достаточно взглянуть на переписку Сталина того периода и убедиться в том, что он панически боялся агрессии извне. Ведь не раз обиженное и обобранное советской властью крестьянство, как регулярно сообщало руководству страны ОГПУ, в случае иностранного вторжения не собиралось защищать большевистский строй. А именно крестьяне составляли основу РККА. В том же 1930 году Сталин писал Молотову:

"Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР. Я думаю, что, пока они не создадут этот блок, они воевать с СССР не станут, стало быть, как только обеспечат блок — начнут воевать (повод найдут). Чтобы обеспечить наш отпор и поляко-румынам, и балтийцам, надо создать себе условия, необходимые для развертывания (в случае войны) не менее 150-160 пехотных дивизий, т. е. дивизий на 40-50 (по крайней мере) больше, чем при нынешней нашей установке. Это значит, что нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч. Без этой "реформы" нет возможности гарантировать (в случае блока поляков с балтийцами) оборону Ленинграда и Правобережной Украины. Это не подлежит, по-моему, никакому сомнению. И наоборот, при этой "реформе" мы наверняка обеспечиваем победоносную оборону СССР".

Делу "победоносной обороны" должна была служить и индустриализация. Ведь все потенциальные противники много раз подумали бы, прежде чем нападать на страну с мощной и вооруженной современным оружием армией.

Однако на пути индустриализации стояли крестьяне, периодически не желавшие сдавать государству зерно по заведомо невыгодным ценам. Силовые способы воздействия на хлеборобов хотя и давали желаемый результат, но отнимали массу времени и сил. Объединение крестьян в беспрекословно подчиняющийся плану хлебозаготовок колхоз казалось самым простым и эффективным выходом. И естественно, процесс хотелось завершить как можно скорее. Однако развернувшееся по всей стране раскулачивание и выселение зажиточных крестьян и обобществление имущества остальных привели к последствиям, которых организаторы коллективизации никак не ожидали. Они не учли многих обстоятельств. Прежде всего неурожай 1929 года.

"Мясо лежало большими кучами и портилось"

Финансовый год тогда начинался в октябре, и по итогам первого квартала 1929/30 года ОГПУ в январе 1930 года докладывало руководству страны о ситуации на Северном Кавказе, Средней Волге, в Центрально-Черноземной области (ЦЧО) и Башкирии:

"Массовая распродажа и убой скота в основном вызваны недостатком грубых и концентрированных кормов (Сев. Кавказ, Башкирия и др.), массовой коллективизацией и нежеланием части середнячества сдавать скот в колхозы сверх нормы, широко распространившимися кулачеством провокационными слухами о предстоящем отборе скота и передаче его в колхозы. Сбыт скота кулацко-зажиточными прослойками обусловлен стремлением к избежанию описей и конфискации скота, а также тенденциями к "самораскулачиванию" для облегчения себе вступления в колхозы".

О Северном Кавказе в докладе говорилось:

"Цены на мясо ниже лимита на 50-60% (рынки Терека, Ставрополья и др.). В ряде округов особенно возросло предложение рабочих лошадей и молодняка, заготовка и убой которого продолжает увеличиваться. По Тереку на рынках лошадь в среднем стоит около 30 руб., есть лошади в 10 и 15 руб., такие же цены существуют и в ряде районов Майкопского, Сальского округов и Кабардино-Балкарской области. Сильно также упали цены на молочный и рабочий скот; в Заветинском районе Сальского округа рабочий вол, стоивший в августе 160 руб., ценится сейчас в 70 руб. и ниже, цена коровы упала со 120 руб. до 75 руб. Примерно таков же уровень цен и в других районах и округах края".

Похожая картина наблюдалась в Центрально-Черноземной области:

"В результате массового сбыта скота некоторые районы ЦЧО оказались оголенными от рабочего и крупного скота более чем на 60%. В Курском и Старо-Оскольском округах отмечается массовая распродажа и убой мелкого скота (овец, свиней, мелкого рогатого скота). В некоторых районах практикуется засол мяса в большом количестве для личного употребления, причем в засол попадает конина, главным образом молодые жеребята. В отдельных животноводческих товариществах убойное мясо — конина — засаливается в таком количестве, что им кормятся свиньи. Массовое предложение скота вызвало резкое снижение цен на него. В один из базарных дней в г. Курске лошадей продавали по 3-4 руб. Создавшимся положением воспользовались частные скупщики, зарабатывая на этом большие деньги. Кожзаготовительные организации, пользуясь усиленным предложением лошадей по крайне низким ценам, стали их покупать на кожу, причем в число убиваемых лошадей попадает большой процент работоспособных и молодых лошадей (Орел, Курск). Распродают скот не только кулацко-зажиточные прослойки, но и середняки... Распродажа и убой скота часто является следствием кулацкой агитации о необходимости распродажи скота, т. к. "все равно соввласть его заберет в будущие хлебозаготовки". В районах, намеченных к переходу на сплошную коллективизацию, кулаки агитируют: "Распродайте скот, ведь все равно идти в колхозы, а там будут трактора да машины, а деньги вам всегда пригодятся"".

Куда более тяжелой, по информации ОГПУ, оказалась ситуация на Украине:

"В Сумском, Бердичевском, Черниговском и ряде других округов убой скота в результате распространившихся провокационных слухов и кулацкой агитации принимает массовый характер. В отдельных районах Сумского округа убой скота достигает 75% наличного количества, а в некоторых селах продуктивный скот убивается весь поголовно".

На первый взгляд могло показаться, что ничего страшного не происходит. Большую часть мяса скупали государственные и кооперативные организации. Так что оно все равно должно было попасть в магазины, и все имевшие заборные книжки трудящиеся получили бы положенную им норму.

Проблема заключалась в том, что в СССР того времени склады-холодильники имелись далеко не во всех крупных городах. А крупные мясоперерабатывающие предприятия отсутствовали полностью. В результате огромное количество мяса попросту сгнило. В сводках ОГПУ, отправлявшихся в ЦК и Совнарком, приводилось множество подобных примеров. О ситуации в Ростове-на-Дону, где снабжением продуктами занимались единые потребительские общества (ЕПО), к примеру, говорилось:

"В связи с отсутствием достаточного количества холодильников в январе месяце местные ЕПО были вынуждены приступить к усиленной реализации имеющихся запасов мяса, отпуская даже по двойной норме. В то же время без соответствующих заявок со стороны ЕПО Крайсоюз разверстал дополнительно 5 вагонов говядины и 2,5 вагона колбасного мяса. Образовавшиеся излишки мяса начали гореть. На колбасном заводе скопился двухнедельный запас. Мясо лежало большими кучами без постилок во дворе и портилось".

Возможно, опытные торговцы смогли бы найти выход из создавшегося положения, как находили его в царские времена и в период нэпа. Но в ходе сталинской модернизации экономики частную торговлю решили ликвидировать, так что запасы продуктов оказались по большей части в руках торговцев-кооператоров — многочисленных потребительских обществ, рабочих кооперативов и т. п., о деятельности которых в июле 1930 года ОГПУ сообщало:

"Смоленск. Вследствие плохого засола (засол производился без надзора специалиста поденными рабочими, среди которых было много лишенцев) в июне месяце свезено на свалку 1576 кг солонины. Из имеющихся на складах ЦРК около 5000 пудов солонины до 40-45% признано к употреблению негодными.

ДВК. В мае ЦРК Сучанских рудников сжег 400 пудов испорченного мяса; в гор. Имане (Хабаровский округ) в ГорПО "Труд" было испорчено 200 пудов мяса, которое затем было засолено и пущено в продажу.

На почве поступления в продажу недоброкачественных продуктов участились случаи массового отравления потребителей".

Но и это было только частью проблемы. Массовый забой коров привел к тому, что из продажи исчезло молоко. А вслед за ним все молочные продукты, включая масло. Однако еще важнее было то, что немалая часть зерна, с трудом собранного по хлебозаготовкам в неурожайном 1929 году, шла на экспорт. Возникла острая нехватка хлеба. Где-то в него по старой памяти принялись добавлять разного рода суррогаты. Рабочие жаловались, что хлеб невозможно есть. А в очищенных полностью от запасов зерна колхозах его не выдавали вовсе.

"В ряде округов,— сообщало в мае 1930 года ОГПУ о положении в Казахстане,— отмечается обострение продовольственных затруднений. Местами голодают значительные группы бедноты. Фиксируются факты употребления в пищу падали, отбросов, жмыха и т. п. Имеются многочисленные случаи опухания и единичные факты смерти от голода и недоедания. Особенно острые затруднения ощущаются в Павлодарском, Семипалатинском, Петропавловском, Акмолинском, Кустанайском и Уральском округах. По неуточненным данным, на 10 мая в Павлодарском округе насчитывается свыше 27 000 человек, испытывающих острые продовольственные затруднения, в Семипалатинском округе — свыше 39 000 человек, в Акмолинском округе — 10% населения. В связи с хлебным кризисом регистрируются случаи массового отказа от посевов, выезда на Кавказ и Украину. Ряд колхозов отказывается от полевых работ, требуя продовольствия, угрожая разгромом семфонда, истреблением обобществленного скота".

Похожие описания поступали и из других районов страны. Причем никакого просвета не предвиделось. Ведь чекисты еще в январе информировали:

"В результате массового сбыта рабочего скота в отдельных районах намечается явная угроза большого сокращения тягловой силы, не могущего не отразиться на весенней посевной кампании".

Так что в городах и селах — даже в тех местах, где по природным условиям голода быть просто не могло,— все более усиливались, как принято было тогда говорить, продовольственные затруднения.

"Дальнейшее обострение продзатруднений,— докладывало ОГПУ в июне 1930 года,— создает по ряду районов напряженную обстановку. По-прежнему наиболее неблагополучными являются Черноморский, Ставропольский, Сальский, Донецкий, Кубанский, Шахтинско-Донецкий и Донской округа. Весьма острое положение создалось в Черноморском окр., особенно в Сочинском районе, где население ряда населенных пунктов и колхозов буквально голодает... В Сочинском районе 10 колхозов и 1 коммуна, совершенно не имеющие собственных запасов, две недели не получали хлеба. В колхозе "Новая жизнь" бригады по два дня не получали хлеба. Зафиксированы 12 случаев заболеваний на почве голода. Население, не имеющее хлеба, питается травой и дикими лесными фруктами. Население Слухохульского сельсовета на почве недостатка хлеба поговаривает о необходимости объявить голодовку. В Геленджикском и Крымском районах также ощущается острый продкризис. В Геленджикский РИК (районный исполнительный комитет.— "Власть") прибыла делегация женщин из с. Адербиевки с требованием дополнительной выдачи муки, угрожая в противном случае разгромить лавку Райпо, забрать муку, отравить своих детей мышьяком, выданным для потравы вредителей".

Продуктов не хватало даже для помогавших индустриализации иностранных специалистов, которым при приглашении в СССР гарантировали полноценное снабжение всем необходимым (см. "Лучше сидеть в тюрьме в Германии, чем жить так, как мы живем в СССР", "Власть" N 33).

Однако продовольственный кризис был только частью экономического кризиса, охватившего СССР.

"За 50-100 грамм махорки дают 10 яиц"

Экономические трудности, возникшие в СССР, безусловно, усиливались начавшимся в 1929 году мировым экономическим кризисом. После спада спроса на советское сырье, прежде всего зерно и лес, добывать валюту, необходимую для закупок зарубежного оборудования, становилось все труднее. Но корни советского кризиса уходили в избранный Сталиным способ модернизации и предложенные им темпы превращения аграрной страны в индустриальную. Председатель правления Госбанка СССР Георгий Пятаков писал Сталину в июле 1930 года:

"Состояние денежного обращения и ближайшие перспективы его, если не будут приняты необходимые меры, внушают тревогу... В настоящее время должна быть намечена немедленно связная программа мероприятий по оздоровлению денежного обращения, которую необходимо проводить со всей твердостью и решительностью. Надо дать прежде всего решительный отпор распространившимся среди некоторых экономистов воззрениям на то, что прежнее, неоднократно зафиксированное в партийных решениях бережное отношение к деньгам на нынешнем этапе развития хозяйства — необязательно... В прошлом (1928-29) году мы уже проделали известный маневр, основанный на значительной сопротивляемости нашего денежного обращения, перекрыв некоторые хозяйственные прорывы дополнительной эмиссией бумажных денег. В денежном обращении создалось некоторое дополнительное напряжение, однако в общем и целом, несмотря на проведенный маневр, денежный механизм функционировал достаточно удовлетворительно. В этом году на денежное обращение легло новое бремя, и мы подошли в настоящее время к такому моменту, когда денежное обращение уже вошло в фазу болезненного состояния и не может принять на себя новую нагрузку. Уже в 1928-29 г. прирост денежной массы в обращении составил 186% от плана: по плану была намечена эмиссия в 360 млн р., а фактически было выпущено в обращение 671 млн рублей. 1929-30 год дает уже более резкое нарушение эмиссионного плана: годовой план был намечен в размере 550 млн рублей, тогда как уже к 5-му июля 1930 года было выпущено в обращение 883 млн р., т. е. годовой план к 5-му июля был перевыполнен уже на 61%, тогда как впереди еще почти целый IV-й квартал".

При этом, как писал Пятаков, немалая часть выпущенных денег оказывается в кубышках:

"Надо заметить, что емкость "кубышки" у нас находится в прямой зависимости от мер регулирования: чем энергичнее мы регулируем распределение средств производства и потребления, тем больше денег нэпман, кулак и верхушечное середнячество принуждено оставлять в "кубышке". Чем энергичнее мы вытесняем частника из торговли и промышленности, тем меньше приложения эти слои находят для своих денег в качестве предпринимателей. Нэпман, поскольку его средства не привлечены к госкредиту, и кулак бросаются на натуральное и валютное накопления. Кампания по взысканию недоимок, борьба с валютной спекуляцией, изъятие золота, валюты, драгоценных металлов и натуральных запасов (ткани, кожа, сахар, нитки и т. п.) оказывают в этом отношении сильнейшее противодействие накоплению в этой форме. И естественно усиливается накопление денег. При этом объем "кубышки" в отношении советских денег не падает, а растет с развитием нашего наступления на капиталистические элементы. Массовая коллективизация тоже увеличила объем "кубышки", так как наименее сознательная часть колхозников одно время стремилась ликвидировать свой инвентарь до вступления в колхоз с тем, чтобы деньги спрятать".

Однако, как только государство ослабило контроль за продажей дефицитных товаров, начался обратный процесс:

"В результате перегибов мы вынуждены были несколько ослабить всю систему регулирования, и это сразу уменьшило емкость "кубышки", вследствие чего в марте 30 г. началась энергичная "сброска" денег и усилилась тенденция накопления в натуральной форме".

В результате спрос на товары, а вслед за ним и цены начали стремительно расти.

""Вольные" городские цены на рожь в европейской части нашего Союза,— писал Пятаков,— поднялись до 45 р. 80 к. за центнер на 15 июня 30 г. вместо 28-30 р. на то же число в прошлом году... Всем известно, как за последнее время происходит расхватывание всякого рода товаров. Мануфактура по двойным ценам до середины марта шла очень туго. После этого, в особенности в мае и июне, она расхватана вся. Из продажи исчез шелк; расхватываются примуса, швейные машины и т. п. Из Нижнего Новгорода, из Чернигова пишут, что крестьяне в стремлении сбыть бумажные деньги покупают все, что попадает под руку. Характерно сообщение из Харькова о том, что там в короткий срок был совершенно раскуплен магазин антикварных вещей".

Ценность советских денег упала настолько, что страна начала переходить на натуральный обмен:

"Нам пишут из филиалов о том, что в связи с оголенностью сельского промтоварного рынка в мае прямой товарообмен как метод рыночных отношений получил широкое распространение. На Урале, например, за 50-100 грамм махорки дают 10 яиц, за ситцевый платок ценою в 30 к.— полкило масла. Меновыми единицами для сельскохозяйственной продукции служит на базаре также мыло, нитки, сахар, мануфактура, обувь. В северном крае, а именно в Вологде, за 100 грамм махорки можно получить 400 грамм масла, за 50 грамм — 5-7 яиц. Мы имеем сообщения о натуральном товарообмене и из Ульяновского округа, из Средней Волги, из Вятки, из Тверского округа и из некоторых округов Сибири. Даже на Московском рынке мы имеем целый ряд сообщений о том, что крестьяне отказываются от продажи продуктов за деньги, продавая их в обмен на мануфактуру и продукты, получаемые по заборным книжкам,— сельди, пшено и т. п. За самое последнее время мы получаем сообщения о том, что и кооперация местами переходит к натуральному товарообмену, чем еще более подрывает денежное обращение".

Самым характерным стало исчезновение из обращения разменных монет, которые, за исключением самых мелких, тогда в СССР штамповались из серебра:

"Серебряный прорыв,— писал Пятаков,— начался в апреле в пограничных пунктах Украины, а к настоящему времени охватывает уже значительную часть Украины и Белоруссии, перебрасываясь на Псков, обнаружился в Ленинграде и с середины июля разразился в Москве. Дело приняло уже очень серьезный оборот. Несмотря на то что банк старался по возможности насытить потребности обращения разменной монетой и выпускает значительные массы разменного серебра, явление это не только не ликвидируется, но все больше разрастается... Крестьяне отчасти под влиянием кулацкой агитации, приезжая на базар, прямо объявляют две цены на свою продукцию — одну в серебре, другую в бумажных деньгах. Мы имеем сообщения о том, что имеются прямые отказы от приема бумажных денег (Псков и др. места). При обысках у отдельных крестьян и городских спекулянтов часто находят суммы в 100-150 рублей разменного серебра. Были обнаружены случаи расплавки серебряной разменной монеты. В некоторых местах возмутительно ведут себя работники кооперации, зажимающие серебро в кассах магазина и отказывающие в сдаче. По сообщению нашего управляющего харьковской областной конторы, трамвай, сдавая выручку, не сдает ни одной копейки серебряной монеты... Сейчас уже и по Москве мы видим исчезновение из выручки в магазинах и трамваях серебряной разменной монеты".

Похожие сведения сообщало и ОГПУ, причем в сводках указывалось, что в некоторых городах за один серебряный рубль дают три бумажных.

Глава Госбанка в своем докладе Сталину для исправления положения предлагал меры, идущие вразрез с планами генерального секретаря. Он настаивал на более строгом планировании расходов, контроле за ними и отказе от огромной эмиссии, предлагал создавать легкую промышленность в большом объеме и больше закупать для нее сырья за границей. А кроме того, прекратить экспорт продуктов питания. Однако все это нарушало планы Сталина на создание системы "победоносной обороны" и тем самым подрывало его власть. Вождь решил идти своим путем.

"Придется апеллировать к водке"

Бороться с кризисом разменной монеты Сталин поручил ОГПУ, а затем не раз справлялся о результатах и был недоволен, что пощипали только мелких сошек.

Для снижения цен он, вместо того чтобы расширить предложение, решил еще сильнее снизить спрос. Повсеместно, несмотря на недовольство рабочих, были снижены расценки и увеличены нормы выработки. А для борьбы с бегством рабочих от низких зарплат Сталин предложил в письме к Молотову целый набор мер:

"Что предпринять? Нужно:

а) Сосредоточить средства снабжения рабочих в основных, решающих районах (особый список) и, соответственно, перестроить в этих районах кооперативные и торговые организации (а если понадобится — сломать их и поставить новые) по принципу быстрого и полного снабжения рабочих, взяв эти районы под особое наблюдение членов ЦК (особый список);

б) Выделить на каждом предприятии ударников и снабжать их полностью и в первую очередь как продуктами питания и мануфактурой, так и жилищами, обеспечив им все права по страхованию полностью;

в) Неударников разбить на две категории, на тех, которые работают на данном предприятии не меньше года, и тех, которые работают меньше года, причем первых снабжать продуктами и жилищами во вторую очередь и в полной мере, вторых — в третью очередь и по урезанной норме.

Насчет страхования от болезни и т. д. повести с ними примерно такой разговор: ты работаешь на предприятии меньше года, ты изволишь "летать" — изволь-ка получать в случае болезни не полную зарплату, а, скажем, 2/3, а те, которые работают не меньше года, пусть получают полную зарплату. И т. д. в этом роде".

А чтобы перенаправить недовольство трудящихся с себя как истинного виновника кризиса на каких-нибудь мальчиков для битья, в другом письме Молотову предложил разыграть целый спектакль:

"Надо бы все показания вредителей по рыбе, консервам и овощам опубликовать немедля. Для чего их квасим, к чему "секреты"? Надо бы их опубликовать с сообщением, что ЦИК или СНК передал это дело на усмотрение коллегии ОГПУ (она у нас представляет что-то вроде трибунала), а через неделю дать извещение от ОГПУ, что все эти мерзавцы расстреляны. Их всех надо расстрелять".

Народ, как сообщало ОГПУ, бурно и радостно отреагировал на информацию и требовал расстреливать еще больше виновников его невзгод. Так что вождь уже совершенно спокойно подводил под категорию вредителей сотрудников Госбанка (см. материал "В Госбанке господствует чуждое влияние", "Власть" N 22), затеял процессы над старыми специалистами. А также освободился от тех соратников, которые, как Пятаков или председатель Совнаркома Алексей Рыков, или проявляли колебания в прошлом, или недостаточно активно поддерживали нынешний курс, или просто больше не были нужны в руководящей обойме. Так что власть Сталина внутри партии и страны еще более укрепилась.

Но оставался главный вопрос: как выйти из кризиса? Ведь для этого нужно было найти немалые деньги. Собираясь увеличить армию, Сталин писал Молотову:

"Откуда взять деньги? Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны. Стало быть, надо учесть это дело сейчас же, отложив соответствующее сырье для производства водки, и формально закрепить его в госбюджете 30-31 года. Имей в виду, что серьезное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придется апеллировать к водке".

Потом подняли цены на железнодорожные перевозки и почтовые отправления. Трудящиеся, конечно, роптали. В декабре 1930 года работница текстильной фабрики из Юрьев-Польского района писала коллегам-пролетариям в Ленинград:

"Дорогие товарищи. Хочу поделиться с вами своими горестями. Я надеюсь, что вы не отнесетесь к моим строкам, как мы, рабочие фабрики "Авангард" Юрьево-Польской, слышим, что наша саржа идет на Ленинградские фабрики, то я обращаюсь к вам, наши Ленинские товарищи... Жить стало совсем невыносимо, ничего нет — ни обуви, ни одежды. Купить нечего. Получаем ничтожную ставку, паек нам дают очень скудно: муки ржаной — 16 кг, мыла — 500 гр., сахару — 800 гр., пшена — 1 кило и ничего более — ни масла, ни мяса, ни рыбы, ничего положительного нет. Пшеничной муки не дают вот уже 2 месяца, а постного масла в год по четверти литра. Жиров на взрослых совсем не дают. И вот, дорогие товарищи, до того мы ослабли от недоедания, просто страдая идешь на работу. Хочется узнать — неужели везде так голодно. Газетам уже не стали верить. Все изоврались. Прошу, может, ответите коллективно и напишете только правду".

Ленинградские рабочие ответили коллективным письмом, где писали, что не время думать о быте, когда развертывается борьба с классовым врагом. А уж вождю тем более было недосуг думать о пролетарском и крестьянском быте, когда речь шла о самом важном из всех его дел — борьбе за власть.