Сменив свою администрацию, Ельцин поставил точку в неудавшемся проекте по созданию вертикали власти. Так считает советник главы президентской администрации Глеб Павловский. Он ответил на вопросы специального корреспондента "Ъ" Наталии Геворкян.
— Вы остаетесь советником главы администрации президента после всех перемен в Кремле?
— Пока да. Но вы же знаете, что это заканчивается очень просто — в один прекрасный момент у тебя на Спасских воротах отнимают пропуск.
— Решения, с которыми Ельцин приехал 7 декабря в Кремль, для вас лично были неожиданностью?
— Ситуативно — да. Но вот смотрите. Мы же занимаемся планированием, и еще в начале октября мы по разным причинам рекомендовали следующее активное включение президента 7 декабря. Так и произошло.
— То есть включился в соответствии с графиком. А что же все-таки стоит за последним проявлением активности президента? Это чья-то игра или очередной приступ непредсказуемости президента?
— Мы 10 лет наблюдаем Ельцина у власти. Эта спонтанность — определенный стиль. Более, чем стиль. Это манера политического поведения. И заметьте, что все эти спонтанные действия он производит, как правило, не во вред себе. Ведь можно было бы после очередного такого виража просто исчезнуть со сцены. А этого с ним до сих пор не происходило. Более того, как правило, он в результате укрепляется, а не слабеет.
— Но знаете, одно дело, когда непредсказуемость демонстрирует в полную силу работающий президент, который контролирует ситуацию. И то, в общем, не уверена, что это самая удачная манера политического поведения. Но когда человек лежит в больнице...
— Еще одна иллюзия. По-моему, о Талейране кто-то спросил, когда он заболел: "Как вы думаете, для чего это ему нужно?" Политик такого калибра, как Ельцин, в этом живет. Это его реальная шкура. Даже когда он болен, то внутри своего определенного сценария.
— Но сценарии как-то монотонны — в каждом есть сцена кадровых перестановок.
— Часть сценария — это внезапное опрокидывание стола, на котором игра в общем уже давно сложилась, но неправильным, ненужным, с его точки зрения, образом. Он не пытается отыграться, что запутало бы его еще больше, и в этом его сила как политика. Он просто переходит к другому столу, и все оказываются вне игры. А он говорит: "Ну, давайте, рассаживайтесь, что вы там встали? Будем играть". И все веса меняются. А ведь только было устаканились. И вдруг — бац!
— А если мимо?
— Знаете, было смешно смотреть, как в конце того и начале этого года все обсуждали усиливающегося Черномырдина. Какой Черномырдин?! Какой усиливающийся?! Накачивался виртуальный пузырь. В какой-то момент Ельцин решил, что такой пузырь ему не нужен. И он его проколол. Не стало великого, могущественного политика. А ведь это было не просто снятие. Это была ликвидация определенного феномена. Это был чуть ли не единственный случай в политической жизни Ельцина последних лет, когда, возможно, он резанул и по себе. Этого не замечают. Но что такое Ельцин после 1993 года? Это двуликое существо. С одной стороны, это президент, который мечет молнии и держит в страхе всех, кто может поднять бунт. С другой — это крепкий хозяйственник. Ведь это понятие появилось по отношению к Черномырдину, а не Лужкову, который говорит: "Молнии молниями, а вода у вас в домах будет, и батареи будут теплыми".
— Вы хотите сказать, что Черномырдин был как бы составной частью Ельцина?
— Да. Не знаю, то ли Ельцин этого не понял, то ли понял, и стал этим тяготиться, и попытался найти другую конфигурацию. Не исключено, что он ее и нашел и что связка Ельцин--Примаков и есть новая форма целостности. Но она уже будет другой.
— Ну хорошо, давайте предположим, что в больнице Ельцин выносил очередной сценарий. Тогда его решения являются определенным сигналом. Вы можете прочитать этот сигнал?
— Если очень коротко, то он подвел черту под периодом очень серьезного политического проекта, который с треском провалился,— проекта 1996-1998 годов. Начиная с его перевыборов, действий штаба и способа, которым осуществлялись эти перевыборы, через эпоху Чубайса, кабинета "молодых реформаторов" и кабинета Кириенко и вплоть до этой осени.
— Что это был за проект?
— Это была попытка заменить власть инфраструктурой информационного политического проекта, то есть построить ее по правилам комплексной PR-кампании, идеологической и политической кампании. Идея основана на том, что между властью и массами не существует никакого политического посредника — партии не смогли им стать, вертикаль власти не выстроена. Остаются медиа, причем именно столичные. Кстати, эта ситуация чем дальше, тем больше становится невыносимой для Примакова, и здесь стоит ждать разного рода потрясений.
— То есть технологии предвыборной кампании решили распространить на систему управления страной?
— На этой основе был выстроен новый образ Ельцина, и на этой основе была попытка выстроить определенную систему управления. Идея — поддержать население в некотором конструктивном отношении к власти и программам, а саму власть построить по принципу субъекта со своей программой. Кабинет "молодых реформаторов" — компактный маленький субъект, который говорит: успокойтесь, я знаю, что делать, помешать вы мне не можете, за мной президент, я все равно осуществлю эту программу, и вам будет хорошо. То есть была попытка выстроить коммуникационную вертикаль власти.
— Властная вертикаль — это цель?
— 10 лет Ельцин говорит о вертикали власти, а никакой вертикали нет. Теперь я могу сказать: ее нельзя выстроить для нерасчлененной власти. Вы заметили, что у нас все оперируют термином "власть"? Не "правительство", не "президент", а "власть". А если этой вертикали нет, то как можно управлять? Через "ящик" — он занимает место посредника между властью и массами. Другого посредника нет. Ельцина убедили, что так можно, приводя в пример его перевыборы. Он дал команде время, дал возможность попробовать. Но оказалось, что идеология виртуальной диктатуры не работает как вертикаль власти.
— А какую роль в той модели играла администрация президента — сначала при Чубайсе, а потом при Юмашеве?
— Роль центра коммуникационной системы — так было вплоть до последнего времени. Нельзя сказать, что в Кремле сидела группа из 10 человек, которая злонамеренно это делала. Да страна сама готова была это принимать! Вспомните феномен Немцова, какой у него был процент поддержки вначале? Был короткий, но сильный период поддержки "молодых реформаторов". Потому что люди поверили в идеи либеральных реформ? Ничего подобного. Возник миф, что, может быть, ребята действительно построят власть. Даже левые на какое-то время притихли. Но только начали что-то выстраивать, как группа передралась. Ельцин раз ударил, потом еще раз. И все же надо сказать, что он дал этой команде необычайно большую фору.
— Администрация, получается, была своего рода штабом?
— Это был период, когда администрация играла важную роль — как бы всероссийской центральной АТС. Через нее можно было достать до любого человека в стране — объяснить, что делает власть, и до любого чиновника — заставить его участвовать в поддержке единой системы действий власти.
— Проект не сработал, как вы говорите. Почему?
— Вертикали власти нет по-прежнему. Я не специалист в экономике, поэтому не буду касаться этой стороны вопроса. А вот что изменилось — идеология. Это не вторичная вещь. Идеологией страны был, в сущности, Ельцин. Не только внутри страны, но и для внешнего мира. Для внешнего мира почти без исключения Россия — это "Ельцин корпорейшн". В нее вкладывали деньги, в конкретного человека, который был понятен, как им казалось. Непонятность возникла во время Чечни и осталась с тех пор. Теперь же — полная непонятность. Теперь это предприятие, в которое никто не вложит ни копейки. Ведь политические инвестиции — это тоже деньги. Этой идеологии больше нет. Точка. Черта подведена. Теперь вне зависимости от количества реформаторов в администрации или в правительстве вернуть это состояние уже невозможно.
— Так какую же роль в этой запутанной ситуации и при не очень здоровом президенте должна играть его новая администрация?
— На мой взгляд, она должна стать прежде всего умным инструментом для Ельцина, который был бы способен решать основную задачу — установления политических коммуникаций между основными элитами, с одной стороны, и в каком-то смысле массами — с другой. Она должна стать носителем проекта Ельцина по демонтажу тех элементов режима, которые мешают власти достроиться как государственной власти. Поэтому у Ельцина одна проблема, и другой уже не будет: он обозначил новое государство, а вот создал ли он его — это большой вопрос. И может ли существовать государство, где не действует государственная власть. Эту проблему не обойти, в том числе и на предстоящих выборах.
— Но если Ельцин, как вы говорите, демонтирует некоторые элементы режима, которые мешают достроить власть, то он неминуемо ослабляет собственную власть.
— Да, это неизбежно приведет к ослаблению власти в прежнем образе — условно говоря, 1994 года. Надо создать реальные ее элементы, и в этом смысле генерал Бордюжа может оказаться одним из менеджеров этого процесса. В том числе и потому, что у него есть одно из свойств коммуникатора: он может говорить с теми, с кем не мог говорить Юмашев и, подозреваю, Чубайс тоже.
— То есть Бордюжа — это все-таки сигнал, направленный и в сторону "силовиков". А политическим игрокам чего ждать от непредсказуемого президента?
— У Ельцина сейчас есть пространство для конструктивной деятельности, которой он должен заняться немедленно,— его администрация и ее возможная новая роль. Конечно, можно столкнуть фигуры на сцене, а можно вступить в диалог. Мне кажется, сейчас речь идет о переходе к коммуникационной политике. Она не может исключать никого из основных участников.
— Значит, будет покой. Сколько даете времени на передышку?
— Ну, зиму даю.
"ДЛЯ ВНЕШНЕГО МИРА РОССИЯ — ЭТО 'ЕЛЬЦИН КОРПОРЕЙШН'. В НЕЕ ВКЛАДЫВАЛИ ДЕНЬГИ, В ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ БЫЛ ПОНЯТЕН. ТЕПЕРЬ В ЭТО ПРЕДПРИЯТИЕ НИКТО НЕ ВЛОЖИТ НИ КОПЕЙКИ — ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЧИСЛА РЕФОРМАТОРОВ ВО ВЛАСТИ"