Язык-трудоголик

Книга Ирины Левонтиной собрана из колонок о современном русском языке, которые она уже десять лет ведет для разных изданий, в последние годы — для газеты "Троицкий вариант" и интернет-издания Stengazeta. Подобно другим лингвистам, пишущим о современном языке, она успокоительно говорит в предисловии, что оснований для страхов за судьбу языка нет, но главный пафос книги не в успокоении страхов культурной публики и не в спорах с охранителями, а в восхищении работой языка, его силой, умом, тонкостью, тем, как ловко и кстати он все делает. Поэтому ее статьи часто напоминают статьи критика, который разбирает какое-нибудь произведение искусства.

Причем произведение искусства, разумеется, не классического, а современного, когда вся красота заключена не в продукте, а в замысле, а сам продукт не очень радует глаз, так же как, например, не радуют слух выражения "агрессивный макияж" или "актуальная длина", которые проанализированы в книге. В одном из лучших этюдов книги Левонтина разбирает новое употребление местоимения "такой": "Чаще всего это местоимение используется для введения прямой речи вместо речевого глагола или вместе с ним, скажем "Она такая: "А сколько Вам лет?"" или "А я такая говорю: "Я здесь останусь"". Но это не обязательно: "Я такая сижу, книжку читаю". В этом слове есть изобразительность, приглашение представить себе, как именно это выглядело, даже какое-то любование". Здесь прекрасны не сами эти фразы — прекрасна точность смысла, который они выражают, прекрасна наглядность жеста, который в них передан.

Но самое важное и увлекательное вот что: каким бы сленговым слово ни было, оно не игрушка в руках малограмотной молодежи или еще какой-нибудь некультурной группы, а подчиняется таким же жестким правилам, как и самое наилитературное слово. Левонтина подробно разбирает припевы в песне "Море зовет" группы "Фабрика": "А мы такие загораем", "А мы такие зажигаем" и "А мы такие загорели". Для пуристов и просто людей постарше все три фразы одинаково ужасны, но Левонтина показывает, что в первой фразе все нормально: "Девушки красивые, поэтому вполне естественно, что они предлагают всем мысленно полюбоваться, как они загорают", во второй фразе дело похуже: "Когда говорят, что кто-то зажигает, мы понимаем, что человек хорошо проводит время, но не можем себе точно представить, что именно он делает, а в такой ситуации использовать изобразительное местоимение "такой" довольно странно", а третья фраза звучит совсем неестественно: здесь процесса, которым мы должны были бы полюбоваться, вообще никакого нет. Тут становится очень хорошо видно, что такое правильность в языке: она не навязывается языку извне какими-то комиссиями, институтами и словарями, а рождается одновременно с любым новым словом или конструкцией, составляет саму их суть. Другое дело, что за соблюдением правил литературного языка следят особые инстанции, от школы до Академии наук, а за правильностью рекламного жаргона или заборных надписей никто специально не поставлен надзирать, но из этого отсутствия надзирателей не следует отсутствие самой правильности.

Все это не означает, что в книге слышны только умиление и благодушие, мол, что ни случись с языком, все к лучшему. Но огорчают Ирину Левонтину не те нововведения, которые оскорбляют наши вкусы или привычки, а те, которые разрушают работу самого же языка. Рассказав, как значение слова "деликатный" в результате долгого развития стало относиться только к сфере человеческих отношений, она пишет: "Как же обидно бывает, когда слово заимствуется вторично, но так грубо и бездумно, что все это сводится на нет. Все эти деликатные стирки и деликатно-розовые лаки уничтожают ту тонкую, с позволения сказать, деликатную работу, которую язык проделывал десятилетиями". Но и эти сожаления именно потому звучат убедительно, что главная тема всей книги — это та же самая тонкая и деликатная работа языка, идущая сейчас даже в таких выражениях, как "агрессивный макияж" или "а я такая говорю".

М.: издательский центр "Азбуковник"