Выставка дизайн
В выставочном зале Успенской звонницы Московского Кремля открылась выставка "Искусство Рене Лалика", сделанная в рамках года "Россия--Франция-2010" при поддержке Внешэкономбанка. Представлены работы великого французского ювелира и дизайнера из собраний акционерного общества "Лалик", Метрополитен, Эрмитажа, лиссабонского Музея Калуста Гюльбенкяна, версальского Музея Ламбине, датского Музея искусства и дизайна, Государственного архива РФ и из частных коллекций. Любовалась АННА ТОЛСТОВА.
Рене Лалик — идеальный кандидат на роль посла в год торжества русско-французской культурной дипломатии. Еще в 1896-1897 годах, когда император Николай II и президент Феликс Фор обменялись дружественными визитами, ему поручили оформить альбом автографов, рисунков и стихотворений французских деятелей культуры, поднесенный российскому самодержцу. Этот, прямо скажем, невеликий шедевр ювелирного искусства в золоченых коронах и двуглавых орлах со святым Георгием на червленом гербовом щите, как-то больше похожем на давидовского "Наполеона на перевале Сен-Бернар", впервые извлечен из недр Государственного архива. Лалик выпустил тогда же серию золотых брошей и коробочек "Мать Россия и Мать Франция" с венценосными головами означенных дам — несколько экземпляров есть на выставке. Но мы ценим его не только за это.
Рене Лалик (1860-1945) прожил очень долгую жизнь, повидал и Парижскую коммуну, и немецкую оккупацию, наблюдал рождение и смерть двух тотальных стилей — art nouveau и art deco, к разработке каждого из которых приложил руку. Когда разглядываешь витрины с гребешками тягучих линий в зонтиках турецкой гвоздики, ветках ивы и листьях папоротника, с брошками в томных анемонах и головках златовласых дев, с подвесками из сплетающихся в клубки змей, сразу вспоминаешь страницы "Смерти в кредит". Те, где лирический герой Луи-Фердинанда Селина, мальчик на побегушках в ювелирной лавке, таскает тюки с образцами по всему Парижу, безуспешно пытаясь впарить клиентам аляповатый товар и проклиная все на свете: "Медузы, соединенные змеями, составляли колье... и снова химеры!.. сто аллегорий для перстней, одна гаже другой... Работа мне предстояла нешуточная... Это должно было висеть в ушах?.. Невероятно! Это должны были покупать? Кто? Боже мой! Кто? Не было недостатка в драконах, демонах, домовых, вампирах... Отвратительная нечисть... Бессонница всего мира... Буйство психиатрических больниц...".
Фердинанду не повезло — он попал к чернорабочему большого стиля. Лаликовский мир светел и чист, даже когда зловещие летучие мыши сплетают крыла в оправе для броши с хороводом нимф. Кстати, Лалик тоже выбился из низов: какой патриций смог бы так изысканно соединить жемчужины и бриллианты с обыкновенными стеклянными бусинами, как это сделано в колье "Лавровый венок"?
Он учился в нескольких школах декоративного искусства во Франции и Англии и вырос в гениального проектировщика украшений, но родственники не верили в его талант. "Ты хочешь рисовать эскизы драгоценностей, но это пустое занятие",— твердили ему, советуя от замыслов скорее переходить к настоящим вещам. Но он упорно рисовал, предлагая свои акварельки ювелирам, в журналы, на конкурсы и выставки... Лишь к двадцати пяти годам он обзавелся собственной ювелирной мастерской.
В Кремле выставили множество рисунков Лалика — это виртуозные миниатюры, которые могли бы стать чудесными виньетками в книгах. И как странно видеть их воплощенными в драгоценных материалах — оказывается, в этих натурных, сделанных подчас при помощи фотографии зарисовках всевозможных птичек и букашек пряталось тонкое чувство камня и металла. Например, почти хокусаевский в своей аскетичности рисунок со стайкой ласточек — она была придумана, чтобы осесть бриллиантовыми безделушками на корсаже. Фредерик Бушерон, увидев картинку, ничего в ней не понял, но когда Лалик предъявил готовое изделие, тут же купил гарнитур.
У Лалика, наверное, был дар предвидения. "Стаей ласточек" (1887), с которой началось его восхождение к мировой славе — призам на международных выставках, почетным заказам и клиентуре из европейской и американской аристократии, богемы и нуворишей,— была предсказана эпоха орнитологического символизма, метерлинковских синих птиц и чеховских чаек. Ласточки стали его талисманом, но он предугадал еще много популярных в art nouveau мотивов: стрекозы, кузнечики, голубки, маки, орхидеи, ветви сосен и колючки чертополоха — именины сердца для натуралиста. И, похоже, кто-то с небес шепнул ему, что в моде будут Япония и Эллада, фарфоровость и камейность, прозрачность стекла и мерцание эмалей. На Всемирной выставке 1900-го в Париже ювелира Рене Лалика — наравне с Эмилем Галле — ждал триумф.
На парижской Международной выставке декоративных искусств 1925 года, давшей название стилю art deco, он тоже стал триумфатором, но уже в новом качестве — как стеклодел. С начала 1910-х Лалик почти целиком посвятил себя стеклу: флаконы для духов, вазы, настольные украшения, лампы, люстры, двери — он оформлял особняки и океанские лайнеры. То ли потому, что на выставке в Кремле этих вещей немного, то ли еще почему, кажется, что стекло, хоть и было его стихией, но не было его масштабом. Он родился большим художником мелкой формы, соразмерной стрекозиным крыльям и цветкам жасмина.