Вчера секретарь Совбеза Сергей Иванов посетил Тбилиси, где встретился с грузинским президентом Эдуардом Шеварднадзе и другими представителями власти (см. стр. 11). В число обязательных тем российско-грузинского диалога с начала второй чеченской кампании обязательно включается проблема Панкисского ущелья. А если конкретнее: есть чеченские боевики в ущелье или нет? Точка зрения официального Тбилиси: нет. Точка зрения специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА, съездившего в Панкисское ущелье: есть. И еще как!
Отвлекающий маневр
Во-первых, чеченских беженцев немало и в самом Тбилиси. С самыми яркими их представителями я встретился в Кавказском доме. Это что-то вроде Дома дружбы народов.
Мне сразу сказали, что никаких боевиков в Панкиси, конечно, нет.
— Откуда же там боевики? — удивился Ибрагим, пожилой чеченец с пышной белой бородой.
Ибрагим возглавляет отделение правозащитной организации "Мемориал" и борется за права чеченцев в Тбилиси.
— Там не боевики, а беженцы. Разве чеченские боевики могут быть беженцами? — исчерпывающе добавил он.
Ибрагим сказал, что мне надо бы заниматься не этим делом, а совсем другим.
— Вы уже слышали, что ваш президент не тот, за кого он себя выдает?
И он нам все рассказал и показал. Оказалось, что в Грузии до сих пор живет настоящая мать Владимира Путина, от которой он отрекся в возрасте десяти лет, а в своей биографии, которая изложена в книге "От первого лица", он указал не настоящих своих родителей, коими являются Вера Николаевна Путина и Платон Привалов, а совсем других людей. Кроме того, он, таким образом, отрекся от одного своего полубрата и четырех полусестер по матери, которые долго и безуспешно искали его на протяжении многих лет.
Доказательством того, что Путин не тот, за кого себя выдает, служит фотография "Габриэлю от Вовы", экспертное заключение чеченского информационного центра, а также смерть Артема Боровика, который погиб из-за того, что узнал, кто такой на самом деле мистер Путин. Окончательные сомнения должен развеять незаметный шрам на подушечке указательного пальца левой руки российского президента. Этот шрам появился у него в раннем детстве в грузинском селе Метехи, когда он по ошибке загнал себе в палец крючок для ловли рыбы. Но, к сожалению, проверить последний факт сотрудникам чеченского информационного центра в Тбилиси пока не удалось.
Между тем "миллион процентов, что это он", подтвердил Олег Иядзе из одного грузинского села, Газа Гзиришвили вспомнила, как кормила Вову на деревенской дороге яблоками и хлебом, а Нора Гогилашвили заявила, что хотела в свое время усыновить Вову. Ибрагим показал нам бумаги чеченского информационного центра, подтверждающие эту информацию.
— Но вы же, надеюсь, понимаете, что все это бред? — осторожно спросил я.— И при чем тут Панкисское ущелье?
— Молодой человек...— с сожалением сказал Ибрагим.— Совсем молодой человек...
И он показал еще один документ чеченского информационного центра, составленный Вахой Ибрагимовым. В нем речь шла о приезде в Панкиси большой журналистской делегации.
"Отвратительная дорога в 200 километров до Панкисского ущелья, дорожная тряска и так далее должны были возбудить у наших гостей зверский аппетит,— писал Ваха Ибрагимов,— поэтому мы затратили немалые деньги, чтобы накрыть стол на полсотни персон, и поджидали их для того, чтобы именно здесь за добрым бокалом грузинского вина предложить 'труженикам пера' снять репортаж гораздо более пикантный, чем о чеченских беженцах в Панкиси. Но, к глубокому нашему разочарованию, грузинские власти не выпустили из приехавших в ущелье двух автобусов ни одного журналиста. В сопровождении милицейских машин, почти при задернутых шторах журналистов аккуратно провезли по главной улице одного из сел туда и обратно и, нигде не останавливаясь и не дав выйти, увезли в Тбилиси".
— И вам тоже,— сказал Ибрагим,— лучше всего съездить в Метехи, а не в Панкисское ущелье.
— Почему?
— Потому что в Панкисском ущелье боевиков нет, а в Метехи мать Путина Вера Николаевна есть.
Я понял, что, конечно, в Панкисское ущелье мы поедем во что бы то ни стало. Отвлекающий маневр Ибрагима не сработал.
Не интервью
Российский посол в Грузии наотрез отказался давать мне интервью. Он сказал, что я и сам должен понимать, почему он так поступает. Но я не понял. Тогда он сказал, что мы можем встретиться, и он объяснит, но не в виде интервью.
— Поменьше говорить, побольше слушать,— учил меня дипломатии по пути в кабинет посла его помощник, дежурный дипломат.— А главное, не задавать глупых вопросов.
Весь вид его говорил о том, что мне это вряд ли удастся.
Посол Феликс Станевский объяснял мне ситуацию долго, больше часа. Из его слов я понял, что у посла уже был неприятный опыт общения с журналистами. Это были журналисты ОРТ. Он дал им двадцатисекундное интервью, после которого мигом получил ноту протеста из МИДа Грузии. Интервью было на тему Панкисского ущелья.
С тех пор посол интервью не дает.
— Есть ли боевики в Панкиси, спрашиваете? А вы сами-то как думаете? — спросил меня Феликс Иосифович.— Сегодня, например, я по радио слушал выступление верховного комиссара ООН по делам беженцев, он прилетал в Тбилиси и заявил, что боевиков нет. Но по нашим сведениям...
И посол передал мне эти сведения. Но ссылаться на них я не могу. Я слово дал.
Пожалуй, еще только один человек в Тбилиси мог пролить свет на эту тайну. Тенгиз Китовани, бывший командир грузинской национальной гвардии, отсидевший четыре с половиной года за то, что в свое время со своими людьми на нескольких автобусах поехал воевать в Абхазию, когда там уже был мир, и освободившийся меньше года назад, во всеуслышание заявил, что в Панкиси не меньше полутора тысяч боевиков и что если ему доверят, то он поедет и выгонит их оттуда.
За братву обидно
— Конечно, они там есть,— сказал Тенгиз Китовани.— Я их сам видел, когда три месяца назад ездил туда. Они сидели в машинах, до зубов вооруженные, и смотрели на меня.
У Китовани перед нашей встречей сломалась машина, поэтому мы разговаривали в кабинете директора автосервиса. Черный бронированный "Линкольн Таункар" Китовани, подарок лидера аджарского народа Аслана Абашидзе, почти пять лет простоял в грузинской прокуратуре, дожидаясь хозяина, и вот теперь годы разлуки все время дают о себе знать.
На заднем стекле был отчетливо виден след от пули.
— Три месяца назад хотели меня убить,— пояснил Китовани.— Не знали, что машина бронирована.
— В Панкиси? — спросил я, потому что совпадало по срокам.
— Нет, в другом месте,— туманно ответил он.
— А почему стекло не заменили?
— Зачем? — резонно спросил Китовани.
По словам Китовани, в Панкиси сидят чеченские трусы, которые убежали с поля боя.
— А братва, которая погибла? — спросил он.
— Что братва? — переспросил я.— Чья?
— Как с ней быть? — опять туманно ответил он. И помолчал.
— Вы знаете, что Масхадов был российским агентом ГРУ? — Перевел он наконец разговор на другую тему.— Все говорят, что это я — агент ГРУ. А это Масхадов. Говорят, что я назвал эту цифру в полторы тысячи боевиков в Панкиси только потому, что хочу, чтобы обо мне снова заговорили в Грузии, а на самом деле ничего не знаю. Но еще больше мне за братву, которая в Чечне погибла, обидно.
— Говорят, вы обвинили грузинских пограничников в том, что они за деньги пропускают боевиков...
— Пропускают.
— Вы правда поехали бы в Панкиси и навели порядок?
— Конечно. Мои старые гвардейцы остались со мной. Только все дело в том, что я уже один раз съездил в Абхазию на автобусе и сел после этого в тюрьму. Больше не хочу. Если власть доверит, тогда другое дело.
Вот так: посидел человек в тюрьме, подумал и теперь все правильно понимает. А еще говорят, тюрьма никого не перевоспитывает. Некоторых все-таки перевоспитывает.
Дезинформационная война
Итак, по словам Китовани, грузинские пограничники берут взятки. Начальник разведки департамента охраны границы Грузии Ираклий Копадзе был краток:
— Никаких боевиков. Одни беженцы. Граница на замке. На самом деле идет дезинформационная война против Грузии. В чем цель? Думали, что Грузия без России не может? Оказывается, может. Это кое-кому обидно. Только в этом все дело. В Панкисском ущелье с декабря прошлого года нет ни одного задержанного боевика!
— Всех пропускаете, что ли? — удивился я.
— Никто не идет! — обиделся он.
Впрочем, через несколько минут, видимо, привыкнув ко мне, он заговорил по-другому.
— Так ведь человек, пусть его боевиком зовут, ради чего границу переходит? Ради того, чтобы жить. Можем мы по-человечески не помочь?
— Так что, помогаете?
Он внимательно посмотрел на меня и подумал, прежде чем ответить:
— Да нет.
В общем, надо было ехать в ущелье. Накануне этой поездки грузинское телевидение показало интервью Аслана Масхадова в лесу — то ли грузинским, то ли французским журналистам. Веселый, нисколько не раненный, Масхадов, смесь, рассказывал, как Басаев принес ему как-то миллион долларов от Березовского и вывалил их на стол.
— За что? — спросил он Басаева.
— Березовский не сказал. Просто так.
— У него просто так не бывает. Мы просто не знаем, за что. Давай возьмем. И передай Березовскому: чеченцы деньги берут. Но не продаются.
И Масхадов засмеялся так, что чуть не упал с дерева, на котором сидел.
Как русские были ласточками
Дорога до Панкиси и правда очень плохая. Через несколько часов мы въехали в самое больше село, Дуиси. Остановились возле одного дома и подошли к сидевшим у входа женщинам. Они очень удивились, но согласились поговорить.
— Наш домашний очаг близок, он в Грозном, но, видимо, мы не вернемся к нему,— сказала Айбан Юсупова.
Она уехала из Грозного в октябре. Ее муж погиб во время первых бомбардировок. Она с сыном отправилась в Шатили, на грузино-чеченскую границу. У нее был выбор, она могла поехать и в Ингушетию, но сказала, что не верит ни одному слову российских властей.
— Они ловят наших парней и подкладывают им в карманы патроны,— уверенно сказала она.— И после этого парни пропадают.
Она со взрослым сыном, не боевиком, поехала в Панкисское ущелье. Дорога была длинной, они добирались четыре дня и все время очень боялись российских войск.
— В ту, первую войну русские были просто ласточками. А теперь нам очень страшно.
Горная октябрьская дорога показалась им адом, они были уверены, что рано или поздно сорвутся в пропасть.
— Обратно по этой дороге я не поеду никогда,— говорит Айбан.
Только оказавшись наконец в Грузии, она вспомнила, что идти им некуда. В полночь они постучались в чей-то дом. Их приняли, накормили, уложили спать, а наутро сказали, что они могут остаться жить. В этом доме жили уже девять беженцев.
Они пробыли у этой грузинской семьи три недели, а потом пошли дальше. От границы до Панкисского ущелья, где в четырех селах живут этнические чеченцы, сорок километров. Они остановились в Дуиси. В небольшом домике кроме них живут теперь еще четыре семьи. Все получают гуманитарную помощь, на нее и живут в ожидании лучших времен. А еще Айбан жаловалась на еврейскую мафию в Москве, которая во всем виновата.
Тут к нам подошел чеченец с рыжими волосами и русским языком сказал, чтобы мы убирались отсюда. Он признался, что впервые за много месяцев видит перед собой русских.
— Вы мои враги, я убивал вас и буду убивать всю жизнь.
Он подумал и добавил:
— Я уже много вас убил.
Женщины-беженки что-то стали торопливо говорить ему на родном языке. От отмахивался от них и не сводил с нас глаз. Подбежал Али, молодой чеченец, который решился сопровождать нас в этой дороге. В Тбилиси нам рекомендовали его как разносторонне образованного человека, который в состоянии быть нашим гидом по Панкисскому ущелью. К счастью, оказалось, что он еще и авторитетный, заслуженный боевик, который после первой войны по каким-то причинам поклялся больше не брать в руки оружие. У него свои, очень сложные отношения с Аллахом: он потом объяснял, но я плохо понял.
Али и рыжий чеченец принялись ругаться. Через пять минут рыжий немного успокоился. Вокруг нас между тем стали собираться бородатые люди. Они молчали и чего-то ждали. Наконец подошел их командир. Он спросил, чего нам надо. Я сказал, что в Москве говорят о том, что в Панкиси очень много боевиков и что мы приехали проверить. Рыжий опять разволновался:
— Да, много! — гордо сказал он.— Мы все боевики.
"Кто сказал, что нас нет?"
Командир восхитительным жестом приказал ему заткнуться, и мне показалось, что слова рыжего очень раздосадовали его.
— Пойдемте поговорим,— сказал он и, поколебавшись, добавил: — Меня зовут Доку.
Мы зашли в комнату, командир предложил нам сесть.
— Кто вы? — спросил я его.
— Я? — переспросил он и задумался.
В комнате кроме нас сидело еще человек десять. Было необычайно душно от грязных носков.
— Я депутат парламента Чеченской республики Ичкерия,— наконец сказал Доку.
Он тщательно подбирал выражения и очень старался быть дипломатичным. Зачем-то ему это было нужно, но давалось с огромным трудом.
— Скажите...
— Зачем? — насторожился он.— Столько ушей вокруг.
— То есть? — удивился я.
— Ну, мы же на чужой территории,— принялся объяснять он.— Я вам что-нибудь скажу, а кто-нибудь подслушает.
— Вы хотите сказать, что среди вас есть предатели? — уточнил я.
— Конечно,— пожал он плечами.— Их настолько много, что мы бессильны. Все они — агенты вашей службы безопасности. Передают информацию. Так что лучше не надо.
После этого он вдруг с энтузиазмом принялся рассказывать:
— Я здесь с двадцать восьмого февраля. Мы перешли через перевал, поднимаясь по леднику, после боев под Итум-Кали. Мы были разбиты и пошли в горы, а вы нас преследовали на самолетах и вертолетах.
— И много вас было?
— Нас было только двадцать восемь,— почти пропел он.
И это оказалась правдой. Доку был участником знаменитой истории, про которую я уже много слышал. Двадцать восемь боевиков, спасаясь от федералов, в конце февраля прошлого года по двух-трехметровому слою снега перешли через перевал, отделяющий Чечню от Грузии, и сдались грузинским властям. Их приняли и дали им статус беженцев.
— Вы что,— насмешливо спросил меня Доку,— думаете, вашу границу нельзя перейти? Я перейду ее в любой момент, как только захочу, туда и обратно восемь раз, и меня никто не остановит. Мы, простые ребята с веревками, можем это сделать. Мы охотники, и этим все сказано. Никто нас не поймает, ни один самолет. Мы будем прятаться в снегу, как в феврале.
— А грузинские власти говорят, что в Панкиси нет боевиков,— сказал я.
— Кто говорит? — взорвался Доку.— Пусть приедет сюда, и я поговорю с ним.
После этого он с головой окунулся в приятные воспоминания. Он рассказывал, как образцово они с товарищами вырвались из окружения под Итум-Кали и как они вечером, в 19.30, пошли на штурм ледника.
— Простой радиоприемник мы настроили на волну ваших военных и слушали их. Прятались в скалах, мерзли и шли. Начался буран. Это было как во сне, я стоя заснул четыре раза и все четыре раза проснулся. На рассвете мы поднялись по леднику. Главное было сделано.
Так они попали в Грузию.
— Теперь я вам, русским, не завидую,— сказал Доку.— Судите сами. Конечно, основная опасность для вас исходит от Китая. Китай наступает. НАТО тоже готовится к броску. И мы из Панкиси поможем. Да, плохо ваше дело.
— Чем же вы сейчас занимаетесь? — спросил я.— Работаете?
— Конечно, нет,— с раздражением сказал Доку.— Никто не работает. Поддерживаем форму, ходим на занятия, я тренирую молодежь — и физически, и морально.
— Как это?
— Объясняю им, кто свой, а кто чужой.
— И сколько вас здесь тренируется?
Он засмеялся:
— Я тебе, парень, и так много рассказал. А ведь кругом, как было сказано, уши.
Я подумал, что на его месте логичнее всего предположить, что я эти самые уши и есть. Но эта мысль, к счастью, видимо, не приходила ему в голову.
— Ладно, идите, ребята,— вдруг резко сказал он.— А то мои люди очень волнуются. Честно говоря, повезло вам сегодня.
— Почему?
— Потому что Али с вами. Идите и все время думайте про Китай.
Вот я с тех пор и думаю.
На улице мы встретили представителя ООН по делам беженцев грузина Мамо.
— Чего вам не хватает? — спросил он Доку и остальных.
— Родины,— торопливо ответили ему.
— Это понятно,— сказал он.— А из одежды?
Ему долго перечисляли.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ