Фестиваль кино
На проходящем в Анапе XIX Открытом фестивале кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии пока основным фаворитом может считаться фильм литовца Шарунаса Бартаса "Евразиец", показанный на Берлинском и Московском кинофестивалях, а теперь попавший в другой контекст, в котором он смотрится гораздо более эффектно. Из Анапы — ЛИДИЯ МАСЛОВА.
"Евразиец" не только по названию, но и по сюжету, и по общей задумчивой интонации отчетливо ассоциируется с недавно вышедшим "Американцем" Антона Корбайна. Это аналогичная попытка проверить на художественную прочность и интеллектуальную растяжимость расхожий жанр детективного триллера и привить ему благородные артхаусные замашки. В отличие от фотографа Антона Корбайна, которого интересует чистая красота, Шарунас Бартас как бы подводит под свое повествование культурологическую базу и начинает фильм с принципиального монолога лирического героя о том, что это такое — быть евразийцем, который нигде не чувствует себя как дома. Бартасовский фильм приобретает автобиографический оттенок, когда на экране вместо кинозвезды вроде Джорджа Клуни в качестве символа оторванной от национальных корней космополитичности появляется сам режиссер, тоже весьма фактурный мужчина, производящий магнетический эффект, особенно на женщин, где бы он ни появлялся — а в "Евразийце" декорациями служат Вильнюс, Москва, Варшава и Париж. Не без оснований Бартас-режиссер любуется Бартасом-актером, который в сексуальных сценах выглядит все-таки более естественно, чем в сценах криминальных разборок, которые иногда кажутся нарочно смонтированными коряво — из своеобразной иронии.
В других фильмах основного конкурса "Киношока" ирония считывается с еще большим трудом, как, например, в узбекской семейной драме "P.S.(Постскриптум)" Елкина Туйчиева. Ее главный герой из пивной попадает на лекцию о Дионисе, которую читает в университете его младший брат, досаждающий всей семье своими слишком европейскими замашками и прежде всего нежеланием жениться. Далее начинает развиваться конфликт азиатского патриархального уклада и европейской культуры, причем патриархальный уклад представлен сельхозработами на свежем воздухе, а европейская культура — различными бесполезными сведениями из арсенала слишком образованного младшего брата, в том числе о том, кто такие Арлекин и Пегас. Конфликт между природой и культурой усугубляется тем, что главный герой — телемастер, который никак не может починить антенну на собственной крыше, а младшему европеизированному брату, наоборот, без телевизора кусок в рот не лезет, что вызывает у старшего новый приступ раздражения, пока в него не ударяет молния, заставляющая его переосмыслить всю свою предыдущую жизнь.
Если узбекский режиссер проявляет интерес к современности, то армянский автор Сурен Бабаян в своем маньеристско-абсурдистском триллере "Не смотри в зеркало" склоняется к символизму и метафоричности, лишенным каких-либо конкретных бытовых подробностей. Так, явно не к бытовой, а к символической сфере относится золотистый унитаз, в который в одном из эпизодов мочится герой, мужчина лет пятидесяти в очках с увеличительными стеклами, совершающий трагическую ошибку: продав однажды икону ради возможности выпивать и закусывать в привычном ему беззаботном духе, он начинает видеть в зеркале вместо себя посторонних людей, вступающих с ним в философские беседы. В милиции, куда он первым делом обращается в поисках пропавшего себя, ему объясняют, что у него неправильное имя: героя так и зовут — Герой, в то время как среди его соотечественников больше принято демократичное имя Хачик. Примерно в таком же духе высказывается и врач-психотерапевт, после чего, отчаявшись, Герой, не желающий становиться банальным Хачиком из-за излишней тонкости своей художественной натуры, приходит домой и раскрашивает в разные цвета мужской манекен. За вычурной символичной формой, которую предлагают авторы фильма "Не смотри в зеркало", скрывается, впрочем, та же, что и в других конкурсных картинах, тема невозможности слиться с окружающей средой и довольно простая идея множественности человеческой личности, все время прикрывающейся какими-то масками, так что никогда нельзя быть уверенным, кого ты видишь в зеркале — себя или очередную свою маску, за которой ты прячешься от окружающего мира, одинаково опасного и недружелюбного к слишком много воображающим о себе гражданам, хоть в Европе, хоть в Азии.