Зураб Самушия — командир легендарного партизанского отряда "Белый легион". В Грузии его считают национальным героем, в Абхазии — мировым террористом номер один, у которого есть чему поучиться бен Ладену. Кто он, ЗУРАБ САМУШИЯ,— герой грузинского народа, воюющий за свободу своей родины, или убийца, у которого руки по локоть в крови? Специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ встретился с этим человеком в Тбилиси.
"Мы не террористы!"
— Где вы были во время войны в Абхазии?
— Я воевал. С Ардзинбой, с Басаевым...
— И с Басаевым?
— Я помню 93-й год. 3-4 июля. Мы разбили одну их операцию. Ей руководил замминистра обороны Абхазии, Герой Абхазии Шамиль Басаев. Мы положили много их людей. Мне не нужны были их трупы на моей позиции. Я поднял белый флаг и вышел к ним навстречу. На мосту через реку Гумиста ко мне вышли трое в камуфляже: Шамиль Басаев, комбриг Тариэл Табагуа и Игорь Сердюков. Я сказал им: "Возьмите ваши трупы". Шамиль Басаев ответил: "Они лежат на своей земле, и скоро мы их и так возьмем". Я сказал Шамилю: "Лучше бы ты покинул этот край, тебе здесь нечего делать, мы с Тариэлом сами разберемся". Так он их и не забрал.
И сейчас, я знаю, для Басаева готовят дом в Сухуми. Там его вылечат, и террор в Чечне продолжится.
— Значит, вы тоже согласны, что происходящее в Чечне называется террором. Чем же вы в таком случае занимаетесь на территории Абхазии?
— Вы не так понимаете. Но я вам расскажу. 10 сентября 1993 года министр обороны Грузии приказал нам покинуть территорию Абхазии, и тогда я решил уйти из министерства обороны. И не один, а со всем своим соединением, которым я командовал. Так мы и сделали. А через некоторое время создали комитет сопротивления Абхазии. Это был наш протест против установления криминального режима преступника Владислава Ардзинбы. Так я про него говорю.
— Что за комитет?
— Мы боролись, но это не была нормальная борьба. Не было военной организации. Каждый сопротивлялся, как мог.
— В общем, никакого комитета на самом деле не было.
— Был! Иначе 2 ноября 1996 года не возник бы мой вооруженный отряд "Белый легион".
— Тот самый легендарный "Белый легион", на счету которого, по утверждению Ардзинбы, десятки террористических актов на территории Абхазии?
— Мы не террористы! Мы боремся за свободу нашей родины!
— Какими, кстати, силами?
— Пока мы не победим, я не могу говорить об этом. Поверьте, нас немало. За эти годы мы понесли потери. Двадцать наших ребят погибли. Все они умерли как герои.
"Собак мы не трогаем"
— Вы можете рассказать о каком-нибудь случае?
— Я вам расскажу. Два моих бойца после одной операции прикрывали отход своих товарищей. Они справились со своей задачей, отряд отошел, но эти двое были окружены противником. Когда они поняли, что их положение безвыходно, но товарищей они спасли, они покончили с собой.
— Героическая история.
— У нее было продолжение. Их трупы противник забрал.
— А вы знаете, кто был вашим противником?
— Конечно. 345-й российский десантно-штурмовой полк, он базируется в Гудауте. Они устроили нам засаду. И после того как они забрали наших людей, я дал команду: взять живыми в плен русских миротворцев. Мои люди легко справились с этой задачей. В плен попали три русских офицера и их шофер. Это случилось очень просто. Идет по дороге машина, мы ее останавливаем, командуем: "Руки за голову!" — и они наши.
— Зачем вам были нужны наши военные?
— Как зачем? Я хотел их обменять на трупы моих ребят. Мы засняли пленников на видеокассету и отправили командиру вашего миротворческого контингента Бабенкову. Дали ему 24 часа, чтобы произвести обмен. После этого я позвонил Бабенкову и спросил, уложится ли он в этот срок. Бабенков сначала очень волновался. Он кричал, что разговаривал с министром иностранных дел Примаковым, который тогда отдыхал в Сочи, и тот якобы сказал: "Это теракт, мы немедленно подготовим ноту для международного сообщества". И дальше Бабенков начал что-то про миротворческую миссию. А я ему говорю: "Миссия? И в этой засаде вы не принимали никакого участия?".— "Никакого".— "Значит, 407-й БТР, который работал по нам, не ваш? Тогда я даю команду своим, чтобы взорвали этот БТР".
— И что генерал?
— Глупый генерал говорит: "Я уже на всякий случай сказал, чтобы 407-й не выпускали из парка. Так что вы его не взорвете".— "Тогда я взорву ваш парк",— говорю я с акцентом Сталина. И он начал просить не взрывать парк. Сказал, что отдаст трупы.
— Отдал?
— Они не уложились в 24 часа.
— И что?
— Уложились в 44. Мы их ребят хорошенько напоили и отправили к своим. Вот и вся операция. А генерал Бабенков после этого куда-то поехал и сломал ногу.
— Тоже в результате вашей операции?
— Это не имеет значения. Мы в основном не трогаем ваших миротворцев и хотим, чтобы они не трогали нас. У них есть двенадцатикилометровая зона. Когда они выходят из нее, мы за них ответственности не несем.
— 407-й БТР, как я понимаю, из этой зоны вышел?
— Совершенно верно. Я же сказал: это была засада.
— Часто вы в них попадаете?
— Редко. У нас есть своя тактика, а у них своя. Сразу после операции они стараются взять нас в кольцо, которое все время сжимается. И наше дело — предусмотреть все варианты отхода. Недавно они завезли из Сочи собак, думали, что осложнят нам жизнь. Перец посыпешь, мой дорогой, и собака уходит! Вот и все противоядие. Собак мы не трогаем.
— Как вы готовите ваши операции?
— Сначала снимаем объект на фотопленку. В 97-м наш разведчик зафиксировал, как Владислава Ардзинбу привозят в одну из его тайных резиденций, как он выходит из машины и заходит в дом. Потом опубликовали снимки в одной газете и написали, кто их сделал. Было очень смешно, они тут же сняли министра внутренних дел. И министра госбезопасности.
Сфотографировали объект — и формируем две группы. Отправляем их одновременно. Они не знают о маршруте друг друга: я не могу допустить предательства. Если даже что-то случится с одной группой, дойдет другая. Потом они либо соединяются, либо нет. Но задание должно быть выполнено.
Мина для министра
— Как вы получаете информацию о противнике, кроме того что фотографируете объекты?
— У нас есть информаторы в правительстве Ардзинбы.
— Вы говорите это для того, чтобы там прошла чистка и уволили еще кого-нибудь?
— Я говорю это для того, чтобы сказать правду. Как вы думаете, откуда мы получили информацию, где и когда состоится отчетное собрание в министерстве внутренних дел, на котором будут присутствовать министр и Ардзинба? Мы направили мину в кабинет министра. К сожалению, заседание было в последний момент перенесено в Большой зал — не смогли изменить направление удара.
— Почему?
— Такая операция требует большой подготовки. Наш отряд шел до Сухуми три дня. От района Меркуло до Кодорского моста — мертвая зона, можно спокойно идти 30 километров прямо по трассе. Потом пошли через лес. Добрались до окрестностей Сухуми, два дня отдыхали, потом ночью спустились в город, сделали разведку и установили направляющую мину МОН-90 прямо в Ботаническом саду за несколько часов до акции. И стали отходить.
— В результате взрыва никто не пострадал?
— Те, кто должен был пострадать, не пострадали.
— Вы воюете и против гражданских?
— Нет, такой привычки у нас нет. В другой раз мы узнали, что 13 февраля в 12 часов дня по Красному мосту должна пройти колонна с военной техникой. Они перебрасывали гаубицы. Мы спрятали часовой механизм в урне, но женщина подметала асфальт и нашла его.
— Опять неудача?
— Были и удачи. Вообще-то, засады — наша излюбленная тактика. 3 октября 1999 года в Абхазии были выборы президента и референдум. Мы уселись в засаду на трассе Ткварчели--Очамчири. В районе Меркуло тоже была засада. И в самом Гали.
— Зачем?
— Мы хотели забрать урны с результатами голосования. В 12.30 в Гали прилетел ооновский вертолет, привез якобы наблюдателей. Но уже через полчаса они вернулись. Вертолет взлетел. Какие же это наблюдатели?
Какая тактика лучше
— Так что вышло с урнами?
— Как-то они их вывезли. Другая наша тактика — взрывать избирательные участки — сработала лучше. В 1996 году, 23 ноября, в Абхазии были назначены парламентские выборы. Ночью, в 1.05, мы начали взрывать избирательные участки по всему объекту — Очамчири, Ткварчели, Гали... И там никаких выборов не было. Мы испытали удовлетворение, когда вертолет российских войск сел в Гали в центре города около стадиона и тут же прогремел огромной силы взрыв избирательного участка #27. Они тут же улетели.
— А что, участки не охранялись?
— Кто их мог охранять? Козел какой-то? Нет, никто не охранял.
— И чего вы добились?
— Того, что гражданское население не пострадало, но не приняло участия в голосовании. Это процентов 60 избирателей.
— Вы сказали, что тоже страдаете от засад?
— Так тоже бывает, и я не исключаю предательства в наших рядах. На войне все бывает. У нас была одна операция в районе Бабушерского аэропорта, это под Сухуми. Как всегда, разбились на две группы. Нашей целью была военная база: шесть танков Т-55, две БМП, и один БТР. Стыковку назначили возле села Шапи. Они встретились и попали в засаду. В каждой группе было по пять человек, мы всегда так ходим: два автоматчика (один из них командир группы), гранатометчик, два пулеметчика. Иногда берем с собой снайпера. Бой шел два дня. Против нас воевал спецназ Ака Ардзинба. Лес, была возможность маневра, нас надо было искать. И все же шестеро наших были убиты. А один, Заур, вступил в бой с Ака Ардзинба и убил его. Как? Заур был ранен в живот, он еле шел, уже плохо понимал. Вдруг видит двух спецназовцев с собаками. Он, может быть, спрятался, если бы лучше понимал, но тут он выскочил на дорогу и стал их расстреливать. Убил и их, и собак. Эти выстрелы услышал Ака Ардзинба и прибежал на них. И лицом к лицу встретился с Зауром. Заур вступил с ним в бой и убил его. Через десять дней он вышел к своим, к резервной группе. У него был перитонит, но он выжил.
В бою все козлы
— Зураб, российские миротворцы не нужны в Абхазии?
— Как вы думаете, я могу сказать, что нужны? У нас с ними непростые отношения. Мы не воюем с ними. Но они иногда принимают участие в операциях против нас. И тогда в бою все равны. Все друг для друга козлы. А козлов надо убивать.
Правда, мы с ними несколько раз встречались и по-доброму. Один раз в Новый год в лесу. Принесли им чачу. У них сначала никакой радости не было. Это же в основном пацаны, им памперсы нужны. Кроме чачи мы принесли с собой жареного поросенка и бундесверовские сухпайки. А они были такие голодные! И когда ваш капитан уже сильно напился, не выдержал и говорит: "Бундесверовские, значит, пайки? Теперь ясно, кто за вами стоит".
— Весь ваш отряд встречал Новый год таким экстремальным образом?
— Да. Я издал приказ: весь отряд встречает Новый год у себя дома. Вот мы и пришли к вашим миротворцам, и до утра сидели.
У меня был еще один случай, связанный с вашими военными. Это один из главных случаев в моей жизни. Шла война, активные боевые действия. Я был командующим нашими войсками в Кодорском ущелье. Туда же только перебросили уральский батальон. И вот мой воин подорвался на мине. Я вызываю Кутаиси, говорю с генералом Курашвили и прошу вертолет. А он отвечает, что вертолета нет, потому что Джаба Иоселиани улетел на нем в Батуми.
На воина больно смотреть. Я делаю ему обезболивающее, и через час он требует еще. Ему пытается помочь Ольга, русская женщина, жена свана, кардиолог. Она начинает искать артерию у него на ноге, а нога висит на коже; ноги уже, считай, нет. Он уже несколько раз терял сознание от боли. И в этот момент я решаю его убить. Он не должен мучиться. Сижу, обхватив голову руками. Не могу его так просто убить. Тогда прошу принести мне трехлитровую банку чачи. Приносят. Я начинаю пить и вдруг останавливаюсь. Давайте, говорю, выйдем на русских. Как током меня ударило!
Дали мне рацию. "Кодори,— говорю,— Кодори, я Ушба". Никакого ответа. И когда я опять потерял надежду, русский говорит: "Слушаю". Я сказал ему, что мой воин подорвался на мине, нужен вертолет. "Будь,— отвечает,— на связи". Через три минуты выходит на меня и говорит: "Вертолет будет подан. Только передай твоим апачам, чтобы не стреляли в него". И еще через несколько минут к нам залетел ваш вертолет. Затащили воина, я тоже сел вместе с медсестрой Светланой. При мне только пистолет. В вертолете полковник, который со мной говорил, и летчик, больше никого.
И вот я вижу, что вертолет берет курс на Сухуми. Неужели, думаю, он меня к Ардзинбе везет?
— Испугались?
— Расстроился. Достал пистолет. Полковник обернулся ко мне и говорит: "Я же тебе слово дал, и я его выполню".
И через Абхазию мы прилетели в Зугдиди. Я достаю свой табельный пистолет и дарю полковнику. Это был мой офицерский подарок.
— Воина вашего спасли?
— Да. И он теперь говорит, что его фамилия не Папава, а Самушия. А фамилии полковника я так и не знаю.
— И все-таки вы отдаете себе отчет, что то, чем вы занимаетесь, террор?
— Террор? Я по Женевской конвенции имею право защищать свою безопасность на своей земле. Я хочу жить дома. Я соскучился. Мне все время снится море.
— У вас есть мечта?
— Имею желание однажды зайти в кабинет Ардзинбы и сказать: "Здравствуй, Владислав Григорьевич". И улыбнуться. И, может быть, даже протянуть ему руку, прежде чем он умрет.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ