Сутки на сборы

В России только что отметили 65-ю годовщину окончания Второй мировой войны, которая завершилась капитуляцией Японии. Но немногие знают: военная драма капитуляцией не кончилась — год спустя на присоединенных к СССР Сахалине и Курильских островах началась масштабная репатриация японского населения

Кирилл Журенков, Южно-Сахалинск

О японском присутствии на Сахалине сегодня напоминает немногое: старая мебель, которую можно встретить в квартирах и домах местных жителей, узкоколейка да несколько японских зданий в областном центре — Южно-Сахалинске (например, дом, где сегодня располагается местный краеведческий музей, когда-то был возведен для другого музея — японского губернаторства).

До Второй мировой войны бывших русских подданных здесь жило немного — к 1945-му они в основном осели в одной-единственной деревне, которую так и называли — "русской". Послевоенный передел все переменил: Япония капитулировала, территории Сахалина и Курил отошли к СССР, а японского населения просто не стало.

Жизнь вместе

Хотя ужасы войны этот регион в основном миновали, местные жители все равно с тревогой ждали русских. Известно, как несколько японских телеграфисток в Холмске (в японские времена этот город-порт назывался Маока) покончили с собой при высадке советского десанта. Сами советские войска действительно в первое время вели себя, как любая другая армия-победитель: забирали у местных еду, автомобили, жилье и имущество в качестве трофеев, опустошали склады. По данным историков, особенно солдат интересовали зверофермы и предприятия, где производили спиртное.

После высадки советских войск многие японцы бежали в порты на южном побережье острова, чтобы оттуда эвакуироваться в Японию. Были и такие, кто скрывался в сопках, выжидая, как поведут себя русские.

— Вообще-то дисциплина в нашей армии на Сахалине была повыше, чем, к примеру, в Германии, на Дальнем Востоке все-таки стояли кадровые войска,— рассказывает руководитель архивного агентства Сахалинской области Александр Костанов.— Порядок военные коменданты при помощи СМЕРШа навели буквально за месяц. Было создано управление по гражданским делам при штабе фронта, которое смогло наладить мирную жизнь: людей нужно было вернуть из лесов, где они прятались, и из портов, куда они бежали,— Отомари, Маока... И это удалось.

Нормализации обстановки во многом способствовал член Государственного комитета обороны Анастас Микоян, который приехал на Сахалин и Курилы с инспекционной поездкой. Со своей стороны помогал Сахалину вернуться к мирной жизни и Оцу Тосио, последний губернатор Карафуто (так именуют остров японцы), находившийся в первое время под домашним арестом.

Парадокс в том, что после прихода советских властей еще какое-то время на Сахалине и Курилах был самый настоящий капитализм — работали частные магазины, функционировали предприятия, наравне с рублем ходила иена, причем денег в местных банках было достаточно. Рассказывают даже, что Микоян закупил на часть этой наличности продовольствие в Манчжурии.

Как отмечают историки, первые месяцы после окончания войны были уникальными: японцы и русские прекрасно ужились вместе. Настолько хорошо, что власти сначала зафиксировали, а потом вынуждены были бороться с "вредным поветрием" — романтическими отношениями между русскими и японцами. Сколько при этой борьбе было переломано человеческих судеб — никто не считал.

По словам Костанова, год назад в сахалинский архив пришел запрос от одной пожилой японки. Она просила разыскать своего возлюбленного — офицера 113-й отдельной стрелковой бригады, стоявшей в те времена на острове Кунашир, где молодые люди и познакомились. Как только об их отношениях узнали, офицера тут же перевели в другое подразделение, а японка вскоре была репатриирована.

Вообще, подобные случаи были далеко не единичными, ведь в то же время на Сахалин из центральных регионов России и Приморского края началось переселение советских граждан. Их привлекали различными льготами, в частности бесплатным провозом багажа, денежными пособиями, правом на покупку дома, на получение скота и урожая, равноценного тому, что люди оставляли,— таких льгот было множество.

— Случалось, что переселялись целыми колхозами. Добирались до Сахалина около месяца. Если судить по документам, то в дороге, как и в жизни, случалось всякое — болезни, лишения, а то и смерть,— рассказывает бывший директор Государственного архива Сахалинской области Лариса Драгунова.— Когда люди прибывали на остров, их подселяли в дома, где еще жили японцы. То есть одна семья скоро уедет, а другая уже поселилась.

— За первые пять послевоенных лет около двух миллионов человек въехали или выехали с Сахалина, там был настоящий Вавилон,— говорит Костанов.— Приезжали наши шахтеры, колхозники, особенно много было рыбаков — астраханских, волжских, правда, Каспий — не Тихий океан, а Волга — не Охотское море и японцам приходилось их обучать. Зачастую семьи жили вместе, причем абсолютно нормально,— это могут подтвердить тысячи людей.

Лариса Драгунова вспоминает, как архивным работникам пришло письмо от пенсионера из Владивостока. В этом письме он рассказал, как вместе с родителями еще совсем маленьким оказался на Сахалине. Их поселили у японской семьи, которая готовилась к репатриации. Какое-то время две семьи жили вместе, а затем японцы уехали и оставили все свои припасы новым постояльцам. По словам мужчины, только благодаря этим припасам его семья не умерла от голода.

Лимит на килограммы имущества

Всего к середине 1945 года на территории Южного Сахалина и Курильских островов проживали 305 800 человек разных национальностей. К концу репатриации, как это называли официальные лица, национальный состав островов резко поменялся — русских стало подавляющее большинство.

Перед началом репатриации всех японских граждан пересчитали. Власти определили порт, в который должны были свозить репатриантов,— Холмск. Там, в Холмске, в нескольких зданиях, в частности в здании бывшей японской гимназии, и был размещен репатриационный лагерь N 379.

— За репатриируемыми приезжал транспорт, с его помощью они и добирались до Холмска,— говорит Лариса Драгунова.— Там, в ожидании транспорта, они проводили от нескольких дней до нескольких недель в достаточно тяжелых для проживания и питания такого количества людей условиях.

Вот что говорилось в специальном докладе о проверке лагеря уполномоченному Совета Министров СССР по делам репатриации: "Из 12 агитаторов отделений по работе среди репатриантов, положенных по штату со знанием японского языка, фактически владеют им только двое, остальные не владеют... фактическая емкость лагеря — 5000 человек, а размещается постоянно 6000, что создает большую скученность... Ванно-прачечного хозяйства из-за отсутствия помещения лагерь не имеет. Ввиду перебоев в снабжении топливом и водой санпропускник работает не регулярно, в результате, как постоянный состав лагеря, так и репатрианты, в бане моются не регулярно, вследствие чего имеет место наличие вшивости... Запасов вещевого довольствия — 3000 комплектов обмундирования и 6000 пар нательного белья — в лагере не создано".

Краевед Владимир Подпечников отмечает, что были и другие эксцессы: отдельные факты наживы за счет японцев, взяточничества, вымогательства. Были известны случаи, когда представители власти присваивали себе имущество уезжающих японцев. Впрочем, как отмечает исследователь, такие факты получали строгую государственную и партийную оценку.

Присваивать было нетрудно — этому способствовал установленный "порядок репатриации". Деньги в Японию вывозить было запрещено. Высылаемым японцам разрешалось брать с собой имущества и багажа не более 100 килограммов на человека, поэтому зачастую они прятали или зарывали наиболее ценные вещи на участках и огородах, надеясь когда-либо туда вернуться. Советские компетентные органы эту практику пресекли: если в первое время масштабной репатриации японские семьи о предстоящей высылке извещались заранее, то потом предписания выдавались репатриантам за 24 часа до отъезда. Обоснование было простым: чтобы предотвратить диверсии и обеспечить приезжающих русских переселенцев необходимым инвентарем и хозяйственным имуществом (случалось, что японцы, уезжая, поджигали дома, а имущество распродавали).

Как именно проходила репатриация, помогают понять архивные документы, которые оказались в распоряжении "Огонька". В 1947 году начальник тыла ДВВО гвардии генерал-майор Александров пишет секретарю Сахалинского обкома ВКП(б) товарищу Мельнику и председателю Сахалинского облисполкома товарищу Крюкову: "Заместитель уполномоченного Совета Министров СССР по делам репатриации — генерал-лейтенант товарищ Голубев... сообщил, что на август месяц назначено прибытие японских пароходов в порт Маока за репатриантами по числам... по два парохода в указанный день емкостью 1500 человек каждый, с расчетом вывоза за август месяц 30 000 человек репатриантов. В соответствии с этим прошу Вашего распоряжения составить план сосредоточения репатриантов в 379-м транзитном лагере на август месяц 1947 года, исходя из реальных возможностей, с расчетом создания неснижаемого, переходящего остатка репатриантов в лагере не менее 3000 человек, своевременного поступления репатриантов, то есть не позднее как за 3 дня до погрузки их на пароходы, с тем чтобы создать нормальные условия в работе оперативных таможенных работников по таможенному досмотру репатриантов и рабочему аппарату лагеря по санитарной обработке и оформлению документации, избежать простоя и неполной загрузки японских пароходов".

Всего, как отмечает Лариса Драгунова, первый этап репатриации продолжался с октября 1946-го до конца второй половины 1948-го.

— Можно назвать точную дату его завершения: с 1 января 1949 года местное радио перестало вещать на японском языке,— говорит эксперт.— До этого радиопередачи шли на двух языках — японском и русском.

Интересно, что японцы, в принципе, знали о том, что их собираются выселять с Сахалина. Откуда шли эти слухи, советской администрации было неизвестно, однако это сразу же сказалось на качестве работы японцев: дисциплина кое-где резко упала. А ведь на них, без преувеличения, держалась вся экономика Сахалина и Курил. Репатриация ударила по ней прежде всего.

— Естественно, возникли проблемы, особенно в таких отраслях, как рыбная, целлюлозно-бумажная промышленность, транспорт,— разводит руками Александр Костанов.— К примеру, когда наши начинали работать на японских бумажных машинах, те сразу же ломались. И по партийным документам легко проследить, как главы предприятий всячески старались придержать отъезд японских специалистов. Вот, к примеру, обком ругает какого-нибудь директора завода или начальника гражданского управления за то, что тот тормозит репатриацию. Подобных документов множество.

Это подтверждает и историк Инна Ким, занимавшаяся изучением вопросов демографического развития территорий, вошедших в состав СССР после Второй мировой войны.

— Согласно постановлению Совмина СССР и нашим договоренностям с американской стороной, существовал план репатриации и его нужно было выполнять,— объясняет она.— В результате иногда население вывозили быстрее, чем завозили, поэтому, чтобы компенсировать нехватку рабочей силы, некоторые чиновники и руководители тормозили репатриацию. К примеру, и начальник Сахалинского гражданского управления, и его заместитель не раз посылали письма в центр с просьбой притормозить темпы репатриации.

А сахалинский краевед Владимир Подпечников цитирует письмо управляющего трестом "Сахалинбумпром", некоего Беляевского, Сахалинскому обкому ВКП(б): "Репатриация в таких количествах вызовет полную остановку всех предприятий треста из-за отсутствия рабочей силы".

Однако историки отмечают: подобные просьбы никак не могли повлиять на события, а репатриация происходила теми же темпами.

Вторая волна

Репатриация японцев с Сахалина и Курил была не единственным подобным переселением в послевоенное время. Как отмечает историк Инна Ким, около 6,5 миллиона японцев в то время оказались за пределами родины, в частности в странах Юго-Восточной Азии, и фактически все они должны были уезжать.

— К середине 1947 года уже 5,5 миллиона японцев возвратились на родину, а Советский Союз был одной из тех немногих стран, наряду с Бирмой, Сингапуром и Малаккским полуостровом, где они еще оставались,— объясняет эксперт.

Переселяли и другие народы: в послевоенные годы, с территории СССР (в состав страны тогда вошла часть Восточной Пруссии — современная Калининградская область) было репатриировано немецкое население. И все же репатриация японцев с Сахалина — одна из самых драматичных среди подобных акций, случившихся после Второй мировой войны. Вместе с японцами с "новых территорий" Советского Союза были вывезены и все айны — коренные жители этих мест, считавшиеся, правда, японскими подданными. После этого в 1948 году приказом Главлита упоминать эту народность в СССР было запрещено. А вот некоторые японцы, к примеру, те, что состояли в смешанных браках, пережили репатриацию 1940-х и дожили до второй волны — в конце 1950-х, когда Япония и Советский Союз приняли совместную декларацию (она предусматривала, в частности, возвращение на родину японцев, еще остававшихся в России). За несколько лет до этого в Японию вернулся и последний губернатор Карафуто — Оцу Тосио, находившийся все это время в лагере для военнопленных.