Израильский театр "Гешер" привез на Александринский театральный фестиваль недавнюю премьеру своего художественного руководителя Евгения Арье по прозе нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера "Враги. История любви". Смотрела ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
"Гешер" — самый известный в России израильский театр. И вряд ли потому, что это действительно один из ведущих театров этой страны. Скорее, благодаря истории своего возникновения. Создан он в 1991 году советскими репатриантами. В переводе "гешер" означает "мост". Это слово было страшно модным в 90-е, и в социальном словаре оно подразумевало не какую-то там переправу, а служило синонимом пути взаимопонимания. А уж художественного руководителя театра, режиссера Евгения Арье, у нас прекрасно помнят в обеих российских столицах. Родился он в Москве, учился в Ленинграде у Товстоногова, работал в МДТ у Додина, ставил в московских театрах."Гешер" — театр двуязычный, в Петербург привезли спектакль на иврите. Инсценировку "Врагов" сделал совместно с Евгением Арье и перевел на иврит завлит театра, драматург Рои Хен.
Этот роман, опубликованный на идиш в середине шестидесятых годов, почти сразу же был переведен на английский. Вторая волна популярности пришла к нему уже в восьмидесятые, после знаменитой экранизации Пола Мазурски. Действие "Врагов" происходит в 1949 году в Нью-Йорке. Главный герой Герман Бродер переживает скрытую экзистенциальную драму — психологически он так и не смог выбраться из стога сена, в котором в годы войны его прятала от нацистов польская крестьянка. Но внешние обстоятельства его жизни более чем полнокровны. Он троеженец. Герман (в "Гешер" его играет Исраэль (Саша) Демидов) женат гражданским браком на той самой польке (Наташа Манор), теперь ждущей от него ребенка и собирающейся принять гиюр, страстно влюблен в красавицу-еврейку Машу (Эфрат Бен Цур), а его первая жена Тамара (Рут (Лилия) Хейловски), считавшаяся погибшей в Катастрофе вместе с детьми, появляется в Нью-Йорке.
Cложно спорить с тем, что в этот "осенний марафон" Германа втянула трагическая история ХХ века, и Евгений Арье это в своем спектакле подчеркивает, выстраивая свой спектакль почти по канонам публицистической драмы. Художник Семен Пастух оформил сцену строгими черными подвижными ширмами — они позволяют играть каждый эпизод как отдельный документальный сюжет. Поставил две черные телефонные будки и засыпал авансцену желтой листвой. История Германа Бродера в спектакле полна печали и подчеркнуто трагична. И не столько строга, cколько безысходна.
Она превращена в свидетельство Катастрофы и обвинение. Публицистический пафос оказывается не на пользу спектаклю. Избегая мелодрамы, этот спектакль теряет и в трагической составляющей, и в нежной драматичности человеческих судеб. В своем романе Башевис-Зингер приводит героев к новой жизни, Евгений Арье говорит скорее о физической невозможности жить после Катастрофы.
Впрочем, в самом финале спектакль неожиданно выходит на какую-то удивительную простую и эпическую ноту, выводящую историю женщин исчезнувшего Германа Бродера на уровень библейской летописи.