Публикуемый "Ъ" доклад бывшего министра экономики Евгения Ясина администрация президента использует для подготовки экономического раздела ежегодного послания Бориса Ельцина. Более того, по неофициальным сведениям, идеи этого документа могут быть использованы главой государства для оценки результатов деятельности правительства Евгения Примакова. Потерпевшие поражение российские либералы получают таким образом шанс на реабилитацию: может быть, их позовут назад.
Однако это более чем призрачный шанс. Новый капитализм не сможет сейчас родиться по указанию Кремля или Белого дома, или тем более Охотного ряда. Либералы, как и в начале 90-х, должны получить власть из рук избирателей. И это единственная для России возможность построить цивилизованный капитализм.
Евгений Ясин
Введение
То, что после 17 августа переживает страна,— это всенародная беда. Беда, о которой люди думали, что им ее не придется переживать еще раз. Финансовый кризис. За этими учеными словами стоит рост цен, превращающий заработки и пенсии в нечто мизерное, еще одна (третья на протяжении десяти лет) утрата личных сбережений. Пустые полки в августе--сентябре в магазинах вновь напомнили о не столь давнем унизительном, невыносимом прошлом. Затем ситуация как будто стабилизировалась, но ожидания новых потрясений все сильнее.
И вот с парламентской трибуны, со страниц газет и журналов слышны голоса: "Ага, мы вас предупреждали о гибельности курса реформ, мы знали, что этим кончится".
Иная версия: нужны были другие реформы, которые не принесли бы народу разочарования в рыночной экономике и демократии, у которых было бы человеческое лицо. Во всем виновны плохие реформаторы, заведшие нас в болото.
Сложилось преобладающее общественное настроение: надо сменить курс.
Зюганов неустанно повторял это как магическое заклинание. Правда, никогда ни слова не сказал, что же имеется в виду — то ли вернуться назад, то ли двинуться вбок...
Теперь он может быть удовлетворен: либералы удалены из правительства, второе лицо в нем, определяющее экономическую политику,— его товарищ по партии. Уж он-то курс поменяет как надо.
Финансовый кризис, таким образом, привел к острейшему за последние годы политическому кризису, итогом которого стало устранение от власти практически всех сторонников реформ.
Крупнейшее поражение реформаторов, казалось бы, стало фактом. Поражение ли?
Что же все-таки произошло и происходит? Повинны ли в кризисе рыночные реформы? Что с ними будет дальше? Что надо делать и что реально будет делаться в ближайшие месяцы?
Эти вопросы надо обсудить и сторонникам реформ, многие из которых чувствуют себя в нокдауне, и правительству, все еще определяющего свою политику, новый курс.
Три исходных тезиса
Предлагаю непопулярную идею: разобраться по существу.
За основу возьму три тезиса, которые кажутся мне признаваемыми большинством здравомыслящих людей.
Первое. Рыночные реформы были необходимы. Коммунистическая экономика представляла собой исторический тупик, я бы даже сказал — западню, из которой надо было выбираться любой ценой.
Второе. Путь из западни не мог быть легким. Более того, в России, в других странах бывшего СССР он должен был даваться много труднее, чем другим. Мы в западню забрались глубже, накопили больше деформаций, больше ресурсов вколотили в амбиции сверхдержавы. Больше изуродовали народное сознание.
Третье. В силу этого рыночные реформы, даже если они начинались при всеобщей поддержке населения, вследствие связанных с ними испытаний рано или поздно должны были привести к росту недовольства в обществе, обращенного прежде всего на тех, кто эти реформы проводит. И произойти это должно было независимо от того, как осуществлялись бы преобразования — быстро или медленно, хорошо или плохо с точки зрения организации исполнения.
Реформы ни при чем
Опираясь на эти тезисы, утверждаю: вопреки распространенному мнению нынешний финансовый кризис с рыночными реформами практически никак не связан. Ну если только не считать, что подобные кризисы вообще бывают только в рыночной экономике, а реформы привели к ее созданию в России.
Доводы оппонентов
Однако оппоненты думают иначе. И надо выслушать их доводы, тем более что сегодня они — власть. Их логика примерно такова.
1. Именно либерализация цен вкупе с открытием российской экономики обусловили глубокий спад производства, вытеснение отечественных товаров с внутреннего рынка. А отсюда — сокращение доходов и налоговой базы, отсюда — бюджетный кризис.
2. Монетаристская политика, видящая самоцель в подавлении инфляции посредством ограничения денежной массы, привела к тому, что экономика испытывает нехватку денег, процветают неплатежи, денежные суррогаты, бартер. Из-за этого тоже не платятся налоги и усугубляется бюджетный кризис. Нет доходов — приходится брать взаймы. Не будь этого, не пришлось бы строить пирамиду ГКО, не было бы и финансового кризиса.
3. "Грабительская приватизация по Чубайсу" обманула ожидания народа: большинство не получило ничего. Одновременно образовался слой сверхбогатых — "новые русские", которые захватили самые лакомые куски. Олигархи стали влиять на власть в своих корыстных интересах. А самое главное — эффективные собственники не появились. Бывшие государственные богатства растаскиваются по частным карманам, экономика уходит в тень, ресурсы утекают за рубеж. И опять же это приводит к неуплате налогов, к бюджетному дефициту, пирамиде заимствований и к нынешнему кризису.
Я постарался объективно изложить логику оппонентов. Напомню, именно либерализация, приватизация и финансовая стабилизация составляли содержание 1-го этапа реформ, три его ключевых слова. И изложенные соображения кажутся на первый взгляд убедительными: если они верны, то, действительно, нынешний кризис — следствие реформ или их неверного курса. К счастью, это не так.
Встречные аргументы: либерализация
Опираясь на первый из названных постулатов о неизбежности перехода к рынку, мы должны признать, что спад производства, обусловленный, как утверждают, либерализацией цен и открытием экономики (а это, кстати, абсолютно необходимые составляющие перехода к рынку), был вызван на самом деле не ими, а прежде всего деформациями плановой коммунистической экономики.
Как минимум 40% ВВП СССР составляли военная продукция и то, что непосредственно нужно для ее производства. Сейчас — не более 5-8%. Разница — сокращение военного производства — дает не менее 25% из общего 50-процентного снижения ВВП за годы реформ. Еще не менее 10-15% — сокращение продукции потребительского назначения низкого качества и негодного ассортимента, которую брали только из-за отсутствия выбора: взрывающиеся телевизоры, "детдомовская" обувь. Ее, между прочим, на душу населения мы производили больше всех в мире.
Выходит, на долю всех иных факторов, в том числе реформ, приходится не более 10-15% спада, как и в других странах.
Напомню выступление на ХIХ партконференции 1988 года Л. И. Абалкина, ныне одного из наиболее последовательных критиков так называемых радикальных реформаторов. Тогда он вызвал аплодисменты зала, сказав, что невозможно совместить качественные изменения (читай — реформы) и количественный рост. Очень даже верно!
Но спад оказался слишком велик?! Если разобраться без эмоций, то не слишком, ибо конкурентоспособной продукции мы производили не более 15-20% общего объема (включая природные ресурсы и вооружения). И потеряли рынки, на которых брали наше не лучшее в мире оборудование, отнюдь не вследствие реформ.
И еще. Вред либерализации усматривается в том, что государство самоустранилось от регулирования экономики. Пожалуй, одно из немногих недвусмысленных заявлений Е. М. Примакова по экономической политике, сделанное в октябре на съезде промышленников и предпринимателей, звучало так: "Позиция 'рынок все решит' не оправдалась. Спонтанно дееспособные субъекты рынка возникнуть не могут" ("Известия", 21 октября 1998 года). Последовали дружные аплодисменты зала. Все поняли сказанное одинаково: государство отныне будет поддерживать предприятия.
Как поддерживать? Давать субсидии, списывать долги?.. Утверждаю, все эти годы под давлением многочисленных лоббистов, правда в убывающем масштабе, это делалось, причем сверх возможностей. А вот роль государства в исполнении законов, в обеспечении дисциплины контрактов, в наказании несостоятельных должников была действительно слабой. Хотя именно это в первую очередь требуется от государства в свободной рыночной экономике.
Все эти годы государство было большим и слабым. Большим, ибо брало много обязательств; слабым, ибо неспособно было их выполнять. На этом направлении либеральные реформы продвинулись очень мало, встречая отчаянное сопротивление прежде всего со стороны тех, кто ныне настаивает на усилении роли государства.
Так что не реформы надо винить, а их отсутствие. И тех, кто им противился.
Монетаризм
Монетаристскую политику кто только не крыл — от советских академиков до Ю. М. Лужкова. Говорят, денег не хватает, не удовлетворяется спрос на деньги. Какие деньги? Уточним: на рубли. Это важно.
Возьмем учебник по макроэкономике для 1-го курса. Ну, конечно, не тот, по которому учились профессора и академики моего поколения.
Там написано, что при высокой инфляции спрос на деньги, точнее, на национальную валюту падает. От рублей бегут. При этом снижается отношение рублевой денежной массы (например, агрегат М2) к ВВП. Там же говорится, что различные функции денег могут исполняться разными инструментами — от товаров, эквивалентом которых деньги выступают, до твердой иностранной валюты и различных денежных суррогатов. При этом владельцы активов, если могут, оказывают предпочтение тем инструментам, которые по соотношению плюсов и минусов в данных условиях оказываются более выгодны и надежны.
Если не хватает денег на уплату налогов или выплату зарплаты, это еще не значит, что спрос на деньги больше предложения. Если с увеличением предложения денег начинают расти цены или на валютном рынке падает курс национальной валюты, это означает, что спрос на нее реально ниже предложения, даже если налоги и зарплаты не выплачиваются. А может быть, именно потому нет спроса на деньги, что налоги и зарплату можно не платить — и тебе ничего за это не будет. Спрос на национальную валюту зависит также и от способности государственной власти обеспечить законность и защиту прав участников хозяйственных отношений. Как факт у нас в реальной сфере деньги не держатся, утекают. Значит, на них нет спроса.
В России уровень монетизации оказался ниже, чем в других странах, в том числе с переходной экономикой, потому что процесс финансовой стабилизации при очень высокой исходной инфляции растянулся как минимум на 3 года, а фактически — на 6 лет. И при этом предприятия, приносящие отрицательную добавленную стоимость, почти не отбраковывались. Действует простой механизм: ослабление денежной политики--рост инфляции--снижение уровня монетизации. Для противодействия инфляции денежную политику ужесточают, а затем вновь ее ослабляют ради поддержки производства и бюджета. И далее цикл повторяется. В каждом цикле монетизация снижается. Только в 1996-1997 годах, после введения жесткого регулирования валютного курса, стали расти реальный спрос на деньги, уровень монетизации и объем кредитных вложений в реальную сферу. Финансовый кризис с ноября 1997 года сорвал этот процесс.
Иными словами, ограничение денежной массы в соответствии с реальным спросом на деньги снижает инфляцию и создает предпосылки для увеличения уровня монетизации, насыщения экономики деньгами до нормальных размеров.
Печатанием пустых денег этого добиться нельзя, результат будет противоположный. Затягивание финансовой стабилизации, стремление властей избежать жесткого дисциплинирующего воздействия на предприятия и граждан — вот подлинная причина плохого сбора налогов и низкого реального спроса на рубли. А не реформы вообще и монетаристская политика в частности.
Приватизация
Единственное, с чем следует согласиться,— эффективные собственники пока не появились, не стали повсеместным явлением. А это, несомненно, способствует уводу денег в тень, криминализации экономики. Иной вопрос, могло ли быть иначе в столь короткий период? Альтернатива, которая подразумевается,— не торопиться, оставить в покое госсобственность. Напомню в этой связи, что Н. И. Рыжков не торопился, а главное растаскивание госсобственности началось при нем, в том числе через аренду с выкупом, народные предприятия. "Программа приватизации по Чубайсу" лишь приостановила растаскивание, ввела процесс хоть в какие-то разумные, законные рамки.
Слов нет, неопределенность прав собственности, слабая их защищенность, отсутствие развитой инфраструктуры поддержки собственности и балансировки частных и общественных интересов, претензии власть предержащих, особенно в регионах, контролировать имущество и финансовые потоки — важнейшие дестабилизирующие факторы нашей хозяйственной жизни, способствующие недоверию ее участников друг к другу и к государству. Немало было ошибок, их влияние ощущается. Но давайте задумаемся. Предположим, не было бы "приватизации по Чубайсу". Что, всего этого в переходный период было бы меньше?
И мне не нравились ваучеры. Однако в конечном счете их влияние на глобальные перемены в российской экономике сегодня видится не столь уж существенным. Зато значительная часть работы по приватизации уже позади, она сделала рыночные преобразования необратимыми. И кто бы ни правил ныне в России, как бы ни крыл он радикалов-приватизаторов, хотя бы втайне он должен подумать: этого мне делать уже не нужно, а пользоваться плодами могу. Правда, другие втайне думают: было бы государственное, мог бы прихватить. Но против них и было рассчитано.
Если же говорить о росте социальной дифференциации, о кричащих противоречиях между богатыми и бедными, то приватизация здесь сыграла на деле совсем малозаметную роль. Главные же факторы — отрицательная ставка банковского процента, льготные кредиты ЦБ, существовавшие в 1992-1994 годах, пропускание бюджетных денег через уполномоченные банки, а также льготы, квоты и лицензии во внешней торговле на фоне разрыва между внутренними и мировыми ценами на продукты российского экспорта. По оценке Андерса Ослунда, на долю этих факторов приходится 90-95% всех разворованных государственных средств.
Но это как раз то, с чем боролись реформаторы и что защищали многообразные лоббисты. Большинство их вышло из старой номенклатуры или теневой экономики советских времен, к ним подключились и некоторые "демократы". Вместе они под шумок реформ ловили рыбку в мутной воде.
Однако при чем здесь реформы? Конечно, вызванная ими ломка социально-экономических отношений не могла не поднять пену, не могла не усилить стремление к корыстному использованию экономической свободы. Так что, на этом основании прикажете сидеть и ничего не делать?
Вывод: к нынешнему кризису рыночные реформы не имеют отношения. Все, кто говорит: вот вам печальный конец пагубного курса,— скажем мягко, не правы. Определенно мы имеем дело с результатами затягивания реформ, с их недостаточностью или отсутствием.
17 августа
Сейчас по поводу людей, подписавших документы 17 августа 1998 года или принимавших участие в их подготовке, предпринята кампания дискредитации и шельмования. Одни говорят, никто из них не должен остаться при власти. Другие — надо разобраться с их преступлениями. Вновь, как в 1994 году, привлекают прокуратуру. Сам Е. М. Примаков позволил себе сказать: "В любом случае 17 августа на совести так называемых реформаторов. Это они подкосили банковскую систему России, наплевали на свои международные обязательства и ввели мораторий в одностороннем порядке" ("Известия", 20 ноября 1998 года).
Моя позиция иная: считаю, что, хотя принятые решения весьма далеки от совершенства, а порой просто топорны, мы все должны бы выразить признательность этим людям за мужество, за то, что они взяли на себя колоссальный груз ответственности, приняли на себя удар. Они дали возможность новому правительству все валить на них, пользуясь, однако, теми выгодами, которые давали власти августовские решения. Если бы это было не так, почему, следуя совету А. Шохина, новое правительство не отменило ни одного из них. На самом деле эти решения при всех тяжелых последствиях избавили страну от иллюзий, поставили ее на почву реальности — намного менее приятной, чем нам казалось.
Три угрозы в среднесрочной перспективе
По сути, с чисто экономической точки зрения решения 17 августа имели большей частью краткосрочные последствия, хотя, конечно, скачок цен и потери денег в проблемных банках будут еще долго ощущаться и населением, и предприятиями.
Тем не менее это замечание имеет смысл, так как те угрозы российской экономике, с которыми она будет сталкиваться в среднесрочной перспективе, обусловлены отнюдь не столько обострившимся кризисом, сколько более глубокими причинами, имеющими более длинную историю.
Мы рассмотрим здесь три главные среднесрочные угрозы:
1) инфляция;
2) кризис банковской системы;
3) дефолт по внешнему долгу.
Инфляция
С точки зрения перехода к рыночной экономике финансовый кризис 1998 года означает срыв третьей, наиболее успешной, как казалось, попытки финансовой стабилизации. О причинах сказано выше.
Сейчас речь идет о том, насколько серьезным будет этот срыв, какую он вызовет инфляцию. Первый взрыв ее, вызванный падением рубля и ростом цен на импортные товары, остановлен, поскольку до последнего времени ограниченными были масштабы эмиссии. Если бы от нее удалось удержаться, то финансовый кризис мог стать эпизодом с печальными, но ограниченными последствиями. Уже через полгода-год страна вернулась бы к ситуации лета 1997 года и могла бы продолжить поступательное движение.
Но так уже, видно, не получится. На IV квартал правительство испросило 25 млрд рублей на продажу ЦБ нерыночных облигаций. Получено, по словам М. Задорнова, 23,5.
Но здесь учтена, видимо, только эмиссия на покрытие бюджетного дефицита. Кроме того, нужно принять в расчет операции ЦБ по поддержке банковской системы, которые, по моей оценке, уже обошлись примерно в 30-35 млрд рублей, и В. В. Геращенко назвал цифру в 10 млрд, полагаю, сверх этой суммы. И еще пополнение валютных резервов: только с момента введения нового порядка валютных торгов ЦБ приобрел не менее $1 млрд, то есть эмитировал не менее 15 млрд рублей. И будет продолжать, ибо считает эту эмиссию обеспеченной, хотя затем отдает валюту Минфину для расчетов по внешнему долгу.
Итого: только до конца 1998 года получается минимум 70-80 млрд рублей, что составляет примерно 45-50% денежной базы середины августа. Расходы все необходимые. Итог сказался уже в декабре: месячная инфляция достигла 11,6% против 5,7% — вдвое больше, чем в ноябре.
На будущий год программа правительства планирует инфляцию 30%. Оно также обещает жесткий бюджет с первичным профицитом в 1,4% ВВП. Общее мнение таково, что на деле инфляция в 1999 году будет как минимум вдвое выше. В качестве неблагоприятного рассматривается сценарий, в котором не получается кредит МВФ, не достигается реструктуризация внешнего долга. И тогда, по мнению правительственных экспертов, возможна инфляция до 300%. И я бы добавил, сбор налогов снижается еще больше вопреки ожиданиям правительства.
Если судить по другим решениям правительства, по другим разделам его программы, то напрашивается вопрос о том, что будет выполняться — жесткий бюджет или другие решения? Совместить их невозможно. А большее смягчение бюджетной и денежной политики в духе преодоления монетаризма грозит гиперинфляцией со всеми вытекающими последствиями. Страна была бы отброшена уже не в 1995 год, а в 1992 год. Только без резервов того времени, истощенная предыдущими тремя попытками стабилизации и лоббистскими усилиями по их срыву.
Банковский кризис
Распространено мнение, что банковский кризис обусловлен дефолтом по ГКО: в ГКО была вложена значительная часть активов крупных банков, и дефолт привел к резкому их обесценению. Это плюс паника среди вкладчиков наши банки и подкосили.
На самом деле ситуация выглядит несколько иначе. До 70% всех ГКО--ОФЗ принадлежали Центробанку и Сбербанку. Еще значительную долю держали иностранные инвесторы. Российские частные коммерческие банки также имели в активах ГКО--ОФЗ, и власти действительно просили покупать свои бумаги, а потом не продавать их, чтобы не сломать рынок. Но, кроме того, средства банков были вложены в валютные облигации, считавшиеся совершенно надежными. Когда начался финансовый кризис, еще задолго до дефолта, эти бумаги вместе с ГКО--ОФЗ резко потеряли в цене. В то же время наши банки активно привлекали ресурсы с Запада в виде синдицированных кредитов, посредством форвардных контрактов, в частности под залог российских бумаг. Долги к июлю 1998 года составили $19,2 млрд против 6 млрд год назад. Когда обстановка стала накаляться, контрагенты потребовали дополнительных гарантий.
Таким образом, банковский кризис все равно был неизбежен. События 17 августа разве что дали ему толчок. План реструктуризации банковской системы, предложенный новым руководством ЦБР, вызывает сомнения. Из двух компонент, должных обязательно присутствовать в таком плане — ужесточение требований к банкам и мер поддержки, включая финансирование их рекапитализации,— предпочтение, как представляется, отдается вторым. Причем поддержка так называемых системообразующих банков и привилегированных банков в регионах грозит воспроизведением докризисной ситуации, остановкой естественного процесса замещения больных банков здоровыми и, стало быть, новым кризисом.
Сейчас, однако, пока тот или иной план будет реализован и банковская система встанет на ноги, мы находимся перед угрозой вообще остаться без нее. Сегодня ситуация такова, что в целом банковская система с учетом всех ее обязательств имеет отрицательный капитал. Доверие к ней надолго подорвано. Необходимое оздоровление будет вновь создавать проблемы для клиентов банков. Рекапитализация возможна лишь за счет привлечения иностранных инвесторов или посредством эмиссии, которая сама представляет серьезную угрозу.
Реструктуризация внешнего долга
Известно, что правительство по внешним долгам должно заплатить в 1999 году 17,5 млрд. В этом году не справимся — это уже признано официально. Но на ближайшие годы ситуация не лучше.
Последствия приостановки платежей по внешним долгам (это уже точно банкротство страны) столь серьезны, что о них лучше не говорить. Хотя есть специалисты, полагающие, что и это переживем, что нам снова, в третий раз (1992, 1998) пойдут на уступки, не стоит заблуждаться на сей счет. Я полагаю, что на перспективах подъема российской экономики, невозможного без иностранных кредитов и инвестиций, в этом случае надо ставить жирный крест минимум на 15-20 лет. Для нас это подобно катастрофе. Все разговоры об опоре на собственные силы, имеющие хороший взбадривающий эффект, пусты, ибо после 10 лет кризиса экономика нуждается в полном обновлении с использованием лучших мировых достижений, а не только доморощенных находок.
Поэтому договоренности о реструктуризации долга нет альтернативы. Она возможна в том случае, если будет достигнуто соглашение с МВФ по бюджету, денежной программе и структурным реформам. Пока нет никаких оснований, чтобы думать, будто такое соглашение будет легким. Пока мы им предъявили только описание ужасов, последующих за их отказом.
Более того, переговоры следует вести не просто о 1999 годе, но о длительной перспективе. До 2015 года России придется, даже если больше ничего не занимать, выплачивать в среднем за год $12-15 млрд. Это примерно 10% от ВВП 1998 года и половина доходов федерального бюджета, около 40% национального накопления. Если будут сохранены условия обслуживания внешнего долга СССР и самой России, существующие ныне, то наша страна на весь этот период будет лишена перспектив экономического роста.
Смена курса
Итак, политический кризис осени прошлого года. Он завершился приходом к власти умеренных консерваторов. Примаков, Маслюков, Абалкин как идеолог — деятели горбачевской эпохи. Молодой Глазьев — их единомышленник как сторонник протекционизма, повышения роли государства, не верящий в созидательную силу рыночных механизмов, по крайней мере, в переходный период.
Эти люди не против рынка, на словах — и не против реформ. Они против радикализма в их проведении, за здравый смысл, за гуманность и социальную ориентированность преобразований. Все последние годы наблюдая за процессами реформирования российской экономики, за углублением кризиса, они пришли к убеждению, что проводившийся курс неверен, что допущены серьезные ошибки, которые придется исправлять.
После ряда публичных выступлений Е. М. Примакова и Ю. Д. Маслюкова в октябре--ноябре стало ясно, что смена курса — это твердое намерение правительства. Политические партии, представленные в парламенте, большей частью поддерживали правительство — каждая по своим причинам. Сказалось и то, что оно сформировано на коалиционной основе. Впервые с 1992 года правительство опирается на парламентское большинство. Это важнейшая цель политики Примакова, и она достигнута.
Самое существенное — правительство поддерживают КПРФ и его сателлиты в парламенте. Еще бы! В правительстве на видных постах члены КПРФ. Курс его, по крайней мере декларируемый, во многом повторяет давние идеи левой оппозиции. В этих условиях говорить о ней как об оппозиции стало просто неудобно.
Таким образом, политический кризис, вызванный событиями 17 августа и решением президента об отставке правительства Кириенко, завершился сменой курса экономической политики, к которой давно призывала оппозиция. При этом почти за два года до истечения срока своих полномочий президент практически утратил возможность влиять на экономическую политику. И дело не только в его здоровье, а в том, что он уже не сможет вопреки воле Думы призвать к власти команду реформаторов, не пойдет ради этого снова на риск общенационального политического кризиса.
Все же еще рано делать окончательные выводы, поскольку реальная политика будет складываться под давлением реальных обстоятельств — таких, например, как необходимость договариваться с МВФ и кредиторами, привлекать инвестиции и в то же время беречь поддержку со стороны левого большинства в Думе.
Нет оснований считать, что курс будет каким-то экстремистским. Вероятнее всего, напротив — взвешенным, разумно-умеренным. Но он будет другим.
0Текущий момент в контексте переходной экономики
Итак, текущий момент характеризуется, с одной стороны, острым финансовым кризисом и серьезными угрозами для российской экономики в среднесрочной перспективе; с другой — сменой курса, фактическим отказом от политики либеральных рыночных реформ.
Хочу подчеркнуть, речь идет не об оценке — хорошо это или плохо, только о констатации факта. Прежде чем делать оценки, надо посмотреть, как ложатся эти события в контекст общих закономерностей перехода к рыночной экономике и развития страны.
Цель реформ — эффективная экономика
Вернемся еще раз к трем исходным постулатам.
Первый. Необходимость рыночных реформ в России, по существу, не вызывает возражений ни у кого, разве что у левых экстремистов. Вопрос, однако, в том, что видеть в качестве конечной цели этих реформ: рыночная экономика либо экономика эффективная? Ответ, казалось бы, очевиден. Тем не менее в процессе перехода всякий раз возникает желание остановиться, прекратить болезненные преобразования, не наступать больше никому на мозоли сегодня — ради того, чтобы кто-то послезавтра вкусил плоды процветания. Если так, то уже можно остановиться, ибо какая-никакая рыночная экономика в России уже есть.
Но если речь идет об эффективной рыночной экономике, способной давать результаты аналогичные тому, что мы видим в США, Европе, Японии, то должен быть выполнен комплекс условий, хорошо известных по опыту этих и иных стран. В их числе:
— преобладание частной собственности, включая землю; на ее долю должно приходиться не менее 80-85% национального имущества и ВВП**;
— надежная защита прав собственности, хозяйственных партнеров, инвесторов, кредиторов; эффективное законодательство и авторитетная судебная система; низкие трансакционные издержки;
— сильно конкурентная среда, свободный вход на рынки; конкурентоспособная продукция;
Монопольный сектор, включая естественные монополии, занимает не более 10-15% ВВП;
— открытая экономика, импортные тарифы на уровне 3-5%; устойчивый платежный баланс, опирающийся на сильный экспорт;
— эффективная система социальной защиты, построенная на принципе разделения ответственности между государством, работодателями и гражданами; доля граждан в финансировании системы социальной защиты примерно 50%;
— накопительная пенсионная система, развитая система частного страхования, в том числе медицинского;
— сильная банковская система, наличие развитых финансово-инвестиционных институтов, обеспечивающих мобилизацию и перераспределение капиталов в сферы наиболее эффективного приложения;
— сильное, но небольшое государство; оно обеспечивает выработку и неукоснительное соблюдение законов.
Государство также обеспечивает стабильность национальной валюты и сбалансированность бюджета. Доля государственных расходов — не более 30-35% ВВП, а в период, когда необходимы высокие темпы экономического роста,— 25% ВВП.
— гражданское общество: высокая ответственность граждан за состояние общественных дел и демократических институтов, развитое местное самоуправление.
Свобода, права человека, равенство возможностей — вот те основные ценности, на которых зиждется общество, в котором стоит жить, ради которых стоит трудиться и переносить трудности.
Мы ушли от общества, которое во многих отношениях было противоположностью этого идеала, и уже прошли определенную часть пути к нему. Но нетрудно заметить, что мы еще довольно далеки от выполнения указанных условий, и, стало быть, чтобы создать в России эффективную рыночную экономику, нужно продолжать преобразования.
Более того, если Европа, сталкиваясь с проблемой чрезмерно большого государства и высоких социальных расходов, еще может ждать, то для России преобразования — жизненная нужда, важнейший фактор преодоления затяжного кризиса.
Новый выбор
Драматизм ситуации состоит в том, что финансовый кризис дал толчок не реформам, не ускорению преобразований, а их новому торможению под флагом смены "обанкротившегося" либерального курса.
Рост социального недовольства вследствие ухудшения экономического положения, снижения уровня жизни, невыплат зарплаты и пенсий, потерь в науке, образовании, охране здоровья, а также упадка России как великой державы, ущемления национального достоинства уже привел ранее к протестному голосованию на выборах 1993-го и 1995 годов, отдавшему большинство в Думе оппозиции, левым и националистам. Это привело далее к постоянному конфликту между законодательной и исполнительной властью, к противодействию Думы реформам, к всемерному их торможению. По факту эти обстоятельства вместе с давлением вне парламента (шахтеры, учителя) тормозили преобразования, толкали нас к консервативному курсу, который реально проводился, несмотря на присутствие в правительстве либералов-реформаторов.
Сейчас именно Гайдара и Чубайса считают виновными во всем, хотя они-то всегда стремились ускорить реформы. Они, пожалуй, и виноваты, но, может быть, скорее в том, что не отмежевались решительно от консервативной политики, не перешли на позиции критиков, как некоторые другие, сохранившие свое реноме. Они остались в надежде на то, что все же что-то, возможно, удастся сделать. Ельцин на посту президента предоставлял им такие условия, на которые в дальнейшем вряд ли можно будет рассчитывать.
Теперь рост социального недовольства привел и к смене курса. Реформаторов изгнали от правительства.
Да и Бог с ними! Когда-то это все равно должно было случиться. Реформы и реформаторы надоели, народ хочет, чтобы порулили другие: может быть, у них получится лучше. Не случайно правительство Е. М. Примакова поддерживают в парламенте, в директорском корпусе. Опросы показывают высокий уровень доверия к новому премьеру и со стороны населения.
Объективно ему приходится действовать в условиях более сложных, чем его предшественникам (пожалуй, кроме Гайдара в 1992 году). И у него есть основания списать на них все проблемы; сказать, следуя голосу масс, что они, либералы, виноваты во всех бедах. Пусть, если это поможет. В конце концов, не столь важно, что человек говорит, важно, что он делает.
И здесь мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: чтобы выбраться из кризиса, нужно быть монетаристом больше, чем те, кого сейчас обличают; нужно двигать реформы быстрее, чем это делали реформаторы. А для того чтобы сохранить поддержку парламента и населения и после первых 100 дней, надо бы действовать точно наоборот.
Е. М. Примаков стоит перед ответственным выбором, ему надо будет разрешить это противоречие. Не на словах.
Что надо делать
Разумеется, в сложившейся ситуации всех более всего волнует, что надо делать и что нас ожидает. Перспектива, которая чуть более года назад казалась достаточно ясной, затуманилась и помрачнела.
Среднесрочная программа
Что касается среднесрочной перспективы, хотя бы на 2-3 года, опять же в экономическом плане, отвлекаясь от влияния предстоящих выборов и сопутствующих им политических кампаний, то речь должна идти о мерах, соответствующих новому — с коррекцией на последствия 17 августа — пониманию глубины кризиса и масштаба вызова, перед которым сегодня стоит страна.
Цель среднесрочной программы — остановить кризис, устранить его причины, возобновить экономический рост. Для этого надо как можно быстрее снова добиться финансовой стабилизации, но уже на здоровой основе, снизить процентные ставки для конечных заемщиков до уровня не более 20-25% годовых. Это основная предпосылка оживления экономики, развязки неплатежей, повышения уровня монетизации. Это своего рода промежуточный результат, стартовая площадка, без которой подъем не получится, как бы нам того не хотелось.
Основные направления действий для достижения этой цели следующие:
1) Прежде всего необходимо преодоление бюджетного кризиса. Ни занимать, как прежде, ни печатать деньги мы не можем. Более того, чтобы восстановить доверие кредиторов и иметь возможность прибегать к заимствованиям в будущем — а без этого развитие российской экономики невозможно, на этот счет не может быть двух мнений,— в течение не менее трех предстоящих лет федеральный бюджет должен сводиться с первичным профицитом в 2,5-3% ВВП, чтобы все убедились: правительство всерьез намерено отдавать долги. И это рамочное условие, не подлежащее обсуждению. Уход от него сделает поставленную цель недостижимой на длительный период.
Прежде брали взаймы легко, теперь отдавать придется тяжело. И это главный упрек предыдущим правительствам.
Если даже удастся добиться реструктуризации внешнего долга так, чтобы ежегодные платежи составляли не более $7-9 млрд, все равно это слишком тяжелая нагрузка для истощенной экономики.
Отсюда следует, что ни существенное сокращение налогового бремени, ни активная промышленная политика, опирающаяся на государственные инвестиции, в этот период невозможны.
2) Исключительной важности задача — снова и снова — сбор налогов. Первичный профицит бюджета на указанном уровне возможен, если налоговые и прочие его доходы составят не меньше 12-13% ВВП. В этой величине нет ничего невозможного: столько мы собирали в 1995-1996 годах, правда с учетом КО, КНО и прочих взаимозачетов. Однако ныне эти цифры выглядят чересчур оптимистичными. На 1999 год запланировано 11,8%, а специалисты предсказывают 9,4-9,7%.
Тем не менее резервы есть, только они лежат не в плоскости повышения ставок налогов или введения новых (типа экспортных пошлин), не в увеличении бремени предприятий, а в переносе нагрузки на потребление и на налоговое администрирование.
По расчетам Бюро экономического анализа, в 1997 году налогооблагаемая база одного подоходного налога реально составляла 175 млрд рублей, тогда как ГНС ее оценивала в 95 млрд — по сумме начисленной зарплаты. Уплачено подоходного налога 75 млрд, и ГНС может отчитаться о высокой собираемости — 75 : 9,5 = 79%. На самом деле недоимки составили 100 млрд рублей, из них 68 млрд недоплачено самыми состоятельными гражданами, двумя верхними децилями распределения по доходам. И это только один налог.
В нефтяной промышленности почти вся тяжесть обложения приходится на добывающие и перерабатывающие предприятия. Последние работают в значительной части на "давальческом сырье" и налогов платят мало. А посредники, трейдеры практически и вовсе не платят. На внутреннем рынке сырой нефти фактически применяются трансфертные цены вертикально интегрированных компаний, поэтому резко заниженные. Соответственно, занижаются и налоги. Примеры можно продолжить.
3) Сокращение государственных расходов. Хотя они уже урезаны, казалось бы, донельзя, придется резать дальше, чтобы выйти на критические показатели первичного профицита. Особенно если не удастся поднять сбор налогов.
Дело идет не только о сокращении фактического финансирования, но и о снижении обязательств государства, сохранение которых обусловливает рост долгов бюджета. Если фактические расходы федерального бюджета в 1998 году составят примерно 14% ВВП, то обязательства — около 25%. В их числе идущие еще от советской эпохи, но также принятые бывшим Верховным Советом РСФСР и Государственной думой в пику негуманным реформаторам, индексация зарплаты бюджетников, детские пособия, выплаты офицерам при увольнении в запас или отставку и т. д. Кроме того, долги бесчисленных бюджетных организаций по оплате топлива, энергии и т. п.
Если же брать бюджет расширенного правительства, включая территориальные бюджеты и внебюджетные социальные фонды, то общий объем обязательств государства составит примерно 45-50%, что абсолютно непосильно сейчас для российской экономики, да и для процветающей германской тоже, как сейчас признано, слишком много: канцлер Г. Коль намерен был к 2000 году сократить госрасходы ФРГ с 50 до 46%.
Наличие таких обязательств, даже если они не выполняются, порождает неплатежи и подрывает авторитет государства. Здесь мы как раз видим, что чем больше государство, тем оно слабее.
Когда заходит речь о снижении налогов, то вперед надо говорить о снижении обязательств государства.
Однако сокращение государственных расходов, если резать по живому, без соответствующих изменившимся условиям структурных реформ, будет крайне болезненным. Например, просто снизить абсолютный размер всех пенсии без пересмотра пенсионного возраста, без перехода на новые условия формирования профессиональных пенсии, без перехода на накопительную систему с персональными пенсионными счетами, такой шаг — просто жестокость.
4) Реформы. Поэтому сокращение государственных расходов и обязательств должно сопровождаться осуществлением комплекса реформ — прежде всего в социальной сфере.
Хотелось бы еще раз подчеркнуть: эти реформы не блажь реформаторов, желающих реформировать ради самого процесса реформирования. Не будет реформ, сокращение расходов все равно произойдет, но в самой болезненной форме — через провалы, беды и социальные конфликты, через подрыв государства. Реформы — это ныне вынужденная необходимость, способ ввести неизбежные изменения в приемлемое, контролируемое русло, минимизировать потери и создать предпосылки для будущего развития, для будущих конкурентных преимуществ российской экономики.
В их числе:
— военная реформа;
— реформа жилищно-коммунального хозяйства;
— пенсионная реформа;
— реформа системы социальной защиты (переход к пособиям по нуждаемости);
— реформы в образовании и здравоохранении.
5) К этим реформам в социальной сфере, прямо ведущим к сокращению обязательств государства, необходимо добавить реформы, призванные обеспечить структурную перестройку и повышение эффективности экономики:
— реформу трудовых отношений с целью легализации реального рынка труда и создания действенных правовых механизмов защиты прав трудящихся;
— реформы в отраслях естественных монополий;
— реформу предприятий, то есть их реструктуризацию, с целью либо обеспечения их конкурентоспособности и перехода в новый рыночный сектор, либо ликвидации;
— реструктуризацию банковской системы.
Особо хочу подчеркнуть роль реформы предприятий. Она должна создать существенно более благоприятный климат для бизнеса и инвестиций. И здесь главная роль принадлежит государству.
Вторая линия — повышение уровня корпоративного управления, в центре которого — отношения управляющих и собственников (акционеров). Итогом должно стать доминирование эффективных собственников, повышение качества управления, основной слабости нынешних российских компаний; закрытие неэффективных производств, активизация структурной перестройки.
Короче говоря, необходимо осуществить реформы, предусмотренные в программах правительств Черномырдина и Кириенко.
Конечно, можно этого и не делать. Или же так изменить их содержание, чтобы фактически ничего не делать. Но тогда, надо это хорошо понимать, Россию ждет либо крах, либо длительное прозябание в бедности, на третьих ролях.
6) Перестройка системы межбюджетных отношении с целью укрепления финансовых основ федерации и повышения заинтересованности регионов в сокращении федеральных трансфертов и повышении эффективности использования бюджетных средств, в продвижении рыночных реформ.
7) Бескомпромиссная борьба с преступностью, перевод в легальное русло большей части теневой экономики.
Надо прямо признать, что предыдущие правительства, другие ветви власти делали на этом направлении постыдно мало. Можно искать объяснения распространению этих опасных явлении в особенностях переходного периода, в слабости государства, которое старается соблюдать демократические нормы. Но оправдания нет, ибо полно доказательств сращивания интересов представителей власти, бизнеса и криминальных кругов, пренебрежения ради этих интересов законами и интересами общества.
Хотелось бы надеяться, что новое правительство, свободное от многих связей деятелей прошлых правительств, сможет серьезно продвинуться на этом направлении.
Таковы мои семь главных дел на среднесрочную перспективу. Нетрудно видеть, что эта программа — курс на реформы, не только на их продолжение, но на более энергичное и последовательное их проведение. Повторю: это по крупному то, что надо делать исходя из чисто экономических соображений, чтобы как можно скорее преодолеть кризис и создать основы будущего процветания страны.
Что будет
Другое дело, что будет на самом деле. Что придется делать и что не удастся сделать в силу объективных социальных, политических и иных ограничений. И что намерено делать нынешнее правительство в свете понимания им ситуации, то есть нужно учесть влияние и субъективного фактора.
Объективные факторы
Нельзя не видеть те позитивные обстоятельства, которые благоприятствуют сегодня продвижению реформ.
Во-первых, нынешнее правительство не несет ответственности за то, что было в последние семь лет. Оно вправе вновь говорить о доставшемся ему тяжелом наследстве и необходимом времени на то, чтобы разгрести завалы. При этом совершенно неважно, насколько эта позиция соответствует действительности. Важно, что общество ее охотно воспринимает.
Во-вторых, впервые за семь лет правительство может рассчитывать на поддержку парламентского большинства. Есть известные предпосылки, хотя и не слишком надежные, для достижения согласия основных политических сил по поводу жестких мер, необходимых для выхода из кризиса. Во всяком случае, если коммунисты готовы проголосовать за профицитный бюджет, то это знак надежды для страны, кстати определенно разоблачающий КПРФ.
Значит, до сих пор, разглагольствуя о народных интересах, они сознательно наносили ущерб стране — лишь бы навредить "антинародному режиму". Действовали по принципу "чем хуже, тем лучше". Для них.
Тем не менее смена их отношения к "своему" правительству и готовность поддерживать предлагаемые им непопулярные меры для России полезны.
В-третьих, как отмечалось, девальвация рубля создала известное "окно" возможностей для ряда отраслей российской экономики. Если их активно использовать, то в течение обозримого периода можно добиться стабилизации или даже некоторого роста производства.
В-четвертых, нет худа без добра: сама острота ситуации, большая, чем когда бы то ни было ранее, будет толкать власти на решительные и консолидированные действия. То, что не удалось "монетаристам" (профицитный бюджет), может быть осуществлено их недавними оппонентами. Преступность и коррупция настолько обнаглели, что власти, загнанные в угол, вынуждены перейти в наступление.
В то же время негативные социальные и политические ограничения не будут давать правительству делать то, что надо, даже если бы оно хотело.
Низкий уровень жизни значительной части населения, глубокая дифференциация по доходам и материальной обеспеченности станут препятствовать реформированию социальном сферы, точнее, всем мерам, которые будут задевать интересы хотя бы какой-то социальной группы. Севера, нужда в переселении, города-предприятия — это ограничения для активизации структурной политики с точки зрения свертывания неэффективных производств.
Узкое поле маневра в макроэкономической политике: увеличение денежной массы — инфляция и падение рубля; сжатие ее — рост неплатежей, натурализация экономики, снижение собираемости налогов.
Наконец, в близкой перспективе нас ждут парламентские и президентские выборы, которые уже сейчас дестабилизируют политическую обстановку. В этих условиях поддержка правительства со стороны думского большинства небезгранична: когда речь пойдет о непопулярных мерах, в преддверии выборов депутаты могут вспомнить рефлексы противостояния всему, что надо, но им невыгодно.
Субъективные факторы: исправление ошибок
Теперь о субъективных факторах. Новое правительство, во всяком случае его ключевые члены и их доверенные советники, пришли во власть, чтобы реализовать выношенные в оппозиции идеи. Ю. Д. Маслюков сказал: "Мы пришли не мстить, а исправлять ошибки". Отлично! Какие именно?
Мы их уже упоминали выше:
— монетаризм, то есть борьба с инфляцией посредством ограничения денежной массы;
— преуменьшение роли государства, расчет на то, что рыночные силы сами по себе могут привести экономику к подъему; иными словами, по крайней мере отчасти отвергается либерализация, включая открытие экономики;
— приватизация "по Чубайсу", то есть задаром и быстро.
Во всяком случае, эти "вины" все время вменяются реформаторам. В начале доклада под рубрикой "Доводы оппонентов" именно этими "ошибками" объяснялся нынешний кризис.
Отсюда следовали ожидания, что правительство, намеренное исправлять ошибки, будет:
— во-первых, осуществлять эмиссию в крупных масштабах, дабы преодолеть монетаристские заблуждения предшественников и повысить монетизацию экономики;
— во-вторых, повышать роль государства в регулировании экономики, в том числе посредством административных мер типа замораживания цен, нормирования рентабельности и т. п., обычно вызывающих каскад негативных последствий, однако тем самым исправлять "ошибки либерализации";
— в-третьих, исправлять ошибки приватизации, осуществляя национализацию "неправильно" приватизированных компаний или установление контроля над ними иными методами.
Такие действия были бы прямо направлены против реформ, представляли бы собой откат и поэтому, учитывая присутствие в правительстве левых, вызвали бы превентивную критику в прессе в период, когда правительство еще ничего не сделало, а только поручило "новым людям" писать проекты программных текстов.
На самом деле по прошествии 100 дней стало ясно, что пока такого разворота событий нет. Правительство определенно эволюционирует в своих взглядах. Эмиссия началась. При утверждении поправок к бюджету-98 правительство использовало "форточку", оставленную в законодательстве, и получило разрешение на покрытие бюджетных расходов за счет продажи ЦБ нерыночных облигаций. Кроме того, ЦБ поддерживал отдельные коммерческие банки и покупал валюту. Епитимья, которую наложило на себя правительство с 1995 года, таким образом, была снята.
Но денежные власти прониклись все же спасительной мыслью о том, что новая волна инфляции означала бы страшный удар по слабой российской экономике и их собственное поражение. Поэтому они проявляют сдержанность, и не исключено, что масштабы роста цен в 1999 году не превысят критических значений.
Бюджет-99 представлен с первичным профицитом и имеет шанс быть принятым, о чем Черномырдин и Кириенко могли только мечтать. Правда, в нем заложены сомнительные предположения о кредитах МВФ, реструктуризации внешнего долга и увеличении собираемости налогов, но ясно одно: новое правительство вынуждено проводить жесткую монетаристскую политику.
Е. М. Примаков успокоил сторонников рыночных реформ в России, что национализации не будет, хотя, возможно, придется рассмотреть отдельные случаи незаконной приватизации. Напротив, продано 2,5% акций "Газпрома".
Область, в которой правительство Примакова еще продолжает попытки уйти от политики предшественников,— это повышение роли государства и, прежде всего, использование его возможностей для организации подъема производства.
В этой области есть меры, которые абсолютно необходимы и будут поддержаны любым здравомыслящим человеком. Слабость институтов государственной власти в современной России — очевидная и хроническая проблема. Не было ни одной правительственной программы начиная с 1993 года, где бы задача укрепления государства не ставилась. Другое дело, что достижений было мало. Если бы нынешнее правительство добилось реальных сдвигов в деле укрепления авторитета закона и правопорядка, в борьбе с преступностью и коррупцией, ему никто открыто не посмел бы возразить. Я готов поддержать большинство мер, предложенных правительством в части усиления таможенного и валютного контроля.
Реформы
И с высокой степенью уверенности можно утверждать, что правительство Е. М. Примакова не будет проводить никаких реформ, упоминавшихся выше, связанных так или иначе с ростом напряжения, с необходимостью преодолевать сопротивление.
Парадокс текущего момента. До сих пор правительства, считавшиеся реформаторскими, на самом деле реализовывали крайне консервативную политику. Теперь для выхода из кризиса от правительства умеренных консерваторов гораздо настоятельнее требуется проводить более жесткую монетарную политику и ускорять структурные реформы, наверстывать упущенное. Вряд ли оно станет это делать.
Легко понять почему: усталость большинства населения, непопулярность реформ; силы, поддерживающие правительство, всегда выступали против реформ; время до новых президентских выборов — время политической неопределенности, когда важнее сохранить стабильность, а не будоражить вновь людей. Увы, это так, хотя жаль, что еще минимум два года Россия вновь потеряет. И дорого заплатит за это.
Подведем итог. От нынешнего правительства не следует ожидать резких движений. Отката реформ не будет, продвижения тоже. Финансовая и денежная политики будут жесткими. Снижение налогов — самый решительный шаг правительства, вероятнее всего, закончится неудачей — с тяжелыми последствиями для бюджета. Промышленная политика будет, видимо, декларироваться, но не проводиться на деле — просто из-за отсутствия денег.
Поражение или отступление?
Теперь вернемся к вопросу в заголовке доклада.
Можно ли говорить о поражении российских рыночных реформ в итоге августовского кризиса? Если понимать поражение в терминах "отката назад", "реставрации командной системы", то нельзя. Именно сейчас реформы проходят испытание на прочность. И пока, если судить по тому, как пришедшие к власти оппоненты намерены исправлять ошибки реформаторов, важнейшие достижения реформ — либерализация и приватизация — испытание выдерживают.
Но финансовая стабилизация сорвана. Поражение потерпела консервативная политика, стремящаяся откладывать на потом решение острых проблем, готовая ради этого залезать в долги. Это поражение и реформаторов, мирившихся с этой политикой и тем самым разделивших ответственность за нее.
В целом же для российских реформ последний кризис — отступление (или, может быть, точнее — остановка, пауза). Она очень опасна, поскольку может затянуться на 10-15 лет, в течение которых страна будет находиться в промежуточном, переходном состоянии, лишенная сильных импульсов развития. Но эта пауза, видимо, стала неизбежной. Она, по крайней мере, позволит зафиксировать результат: ослабленная, ободранная Россия вырвалась из западни планово-распределительной системы. И обратно туда ее уже не загонишь.
Начинается новый этап борьбы. Это борьба за преобразования, способные создать в России эффективную рыночную экономику и социальную базу демократии. Теперь это действительно борьба, поскольку сторонники этих преобразований теперь оказались в оппозиции и вынуждены начинать почти с нуля.
Я закончу доклад кратким политико-экономическим прогнозом.
1. "Оптимистический" сценарий. Предположим невероятное: сторонники реформ вновь вошли в правительство. Преодолевая сопротивление, они делают то, что надо делать с чисто экономической точки зрения.
Тогда мы получаем сравнительно низкую инфляцию, стабилизацию или даже небольшой рост производства, но наряду с этим усиление социального напряжения и почти наверняка крупную победу левых и национал-патриотов на парламентских и президентских выборах с последующей мрачной перспективой новых социальных экспериментов над Россией.
Так что этот сценарий вряд ли можно считать на деле оптимистическим. Слава Богу, его вероятность практически равна нулю.
2. "Пессимистический" сценарий. Нынешнее правительство пытается справиться с нарастающими угрозами методом исправления ошибок, корректировки реформ, усилением их социальной направленности.
Тогда мы получаем высокую инфляцию, сначала оживление, а затем более глубокий спад производства, еще большую натурализацию хозяйства, серьезное снижение уровня жизни и рост бедности. Однако население на опыте убеждается, что умеренные консерваторы или левые радикалы не способны решить ни одной проблемы России, а вот погубить ее — запросто. Мы как бы получаем прививку от популистской политики и национал-социалистической демагогии. Тогда, если конечно сохраним демократию, на выборах есть шанс выстроить сильную правую оппозицию, иметь президента и правительство, которые не будут стесняться слова "реформы".
Так что этот сценарий, несколько более вероятный, чем первый, вряд ли можно считать таким уж пессимистическим.
3. "Реалистический" сценарий состоит в том, что правительство проводит сбалансированную политику: немножко борется с инфляцией, немножко поддерживает производство, немножко борется с коррупцией и преступностью, немножко потрафляет отдельным лоббистам, открывая отдельные щели для воровства.
Итог. До парламентских и президентских выборов держится сравнительно "умеренная" инфляция — до 100% в год. Производство вяло падает, производя впечатление некоторой стабилизации. То же и с уровнем жизни. Вроде бы ситуация особо не ухудшается, но и не улучшается. Мы получаем кредит МВФ, но минимальный; реструктуризацию долгов, которая ничего не решает.
К парламентским и президентским выборам приходим в состоянии максимальной неопределенности. Что будет со страной после них? Неясно: несемся как знаменитая птица-тройка с Чичиковым на борту.
Боюсь, что этот сценарий и самый реалистический, и самый пессимистический. Без кавычек. Необходима мобилизация всех общественных сил, на деле выступающих за демократию и рыночную экономику, чтобы он не осуществился.
**Могут сказать, что в Европе доля частной собственности, как правило, ниже. Но, как показывает опыт, никаких преимуществ это не дает, тогда как минусы все более очевидны.