Меря, победившие смерть

Алексей Федорченко прославился первым же своим фильмом — Венецианский фестиваль наградил его "Первых на Луне" (2005), остроумную и тонкую имитацию документального фильма о якобы состоявшемся в 1937 году первом и, само собой, жутко секретном полете советского пилотируемого космического корабля на Луну. Спустя пять лет его "Овсянки" в той же Венеции получили приз ФИПРЕССИ и приз за лучшую операторскую работу (Михаил Кричман). На фоне такого международного признания особенно пикантно, что, по словам режиссера, Госкино отказало "Овсянкам" в финансировании, усмотрев в нежном и трагическом сценарии Дениса Осокина порнографию.

"Овсянки" могли бы называться — по аналогии с "Первыми на Луне" — "Последними на Нее". Нея — это река в Костромской области, правый приток Унжи. И хотя Алексей Федорченко не выдумал Нею — как не выдумал он, собственно говоря, и Луну — жанр "Овсянок", как и жанр фильма об астронавтах-1937, можно определить как высокую мистификацию, переходящую в утопию.

По формальным же признакам, "Овсянки" — road-movie. Фильм дороги, фильм-путешествие, причем путешествие не только и не столько в пространстве, сколько во времени — к истокам мира, к смерти и к вечной жизни. Мирон (Юрий Цурило), директор фабрики из города Нея, и фотограф с невообразимым, каким-то вымирающим, как редкий вид, именем Аист (Игорь Сергеев) сопровождают в последний путь умершую накануне Танюшу (Юлия Ауг), жену Мирона, чтобы предать ее огненному погребению там, где некогда проходил их медовый месяц. По предполагаемым обстоятельствам, и Мирон, и Танюша, и Аист, и постовой мент, пропустивший без лишних вопросов "Мерседес" со скорбным грузом,— меря, хранители традиций древнего населения Поволжья. Меря господа Осокин и Федорченко тоже не выдумали, они просто продлили существование этого народа во времени: на самом деле, меря были ассимилированы славянами еще в XVI веке, и остались от них лишь археологические артефакты.

Меря, если верить "Овсянкам", очень сексуальны — не бесстыдно, но откровенно. Женщины-меря без лишних слов предлагают себя меря-мужчинам. Перед свадьбой подруги невесты заплетают ей нитки в лобковые волосы. Вдовцы чтят память покойной жены, рассказывая — даже и вовсе не знакомым людям — о том, какой у них был секс при жизни. Меря омывают своих женщин водкой и грезят, как о лучшей смерти, об утоплении, но преднамеренно топиться не имеют права. Меря мало, их не отличить от иных людей, они — не сектанты, они — печальные хранители истины и любви.

Языческо-сексуальная утопия Федорченко очень человечна, то есть очень печальна. Это утопия, основанная на любви не небесной, но земной, и даже мертвая героиня оказывается на экране возмутительно живой

То есть "Овсянки" — это такое якобы этнографическое кино, что не могло не прийтись по душе Европе, озабоченной спасением вымирающих региональных культур. Кто его знает, может, европейские критики даже поверили в документальную основу "Овсянок". Но Алексей Федорченко говорит о вещах гораздо более глобальных, чем региональная культура,— об истоках самой европейской культуры.

Как-то стало само собой разумеющимся рассуждать о том, что ее колыбель — христианство, и переживать, упомянут ли об этом христианском первородстве, скажем, в хартии объединенной Европы. Бедные-бедные древние греки и римляне, то есть язычники: о том, что колыбель европейской культуры — античность, упоминать не принято. Особенно не принято в клерикальной России, где духовность ассоциируется с православием. Федорченко же снял притчу о другой, более древней духовности — языческой. Его меря — своего рода древние греки Поволжья. Варвары, если вам так угодно. Возможно, именно это обстоятельство — а не "порнография" — смутило отечественное министерство культуры.

Языческо-сексуальная утопия Федорченко очень человечна, то есть очень печальна. Это утопия, основанная на любви не небесной, но земной. Любви людей нескладных, не стесняющихся своих чувств и желаний, не соответствующих никаким канонам красоты, порой смешных, никогда — не жалких, трагичных в своей человечности. Режиссер, как провинциальный, ну или какой-нибудь профкомовский фотограф, всматривается — глаза в глаза — в своих меря. Лысеющих мужчин, улыбчивых женщин, что называется, в теле, не первой свежести уличных попрыгушек, без околичностей интересующихся у Мирона и Аиста: "Вы нас хотите?" В их внешности есть что-то общее: Алексей Федорченко и Михаил Кричман действительно изобрели некий новый антропологический тип. Исчезающий, вымирающий, как вымирает в фильме перед наступлением зимы природа.

Но, повинуясь языческой логике, режиссер даже не заставляет Юлию Ауг притвориться на экране мертвой. Она возмутительно живая, и поэтому хочется подыграть Алексею Федорченко, поверить, что меря были, есть и будут.

В прокате с 28 октября