Корреспондент "Власти" Олег Кашин увидел самых благодарных и дисциплинированных участников переписи населения. Ими оказались подследственные и осужденные, содержащиеся в московской тюрьме "Медведь".
Когда надзирательница (ее должность называется "начальник отдела", но все равно надзирательница) Лариса Петровна Чижова сказала мне, что накануне переписала за один день триста человек, я ей не поверил, потому что, если посчитать хотя бы по десять минут на человека, это уже получается три тысячи минут, то есть пятьдесят часов. Но когда подследственных стали приводить к Ларисе Петровне в кабинет (в кабинете — стол, стул и стеклянный шкаф, в котором штук, может быть, сто ножниц и кухонных ножей, которые Лариса Петровна выдает подследственным под расписку, если они попросят) на перепись, стало ясно, что она не преувеличивает и что за день можно переписать хоть триста человек, хоть тысячу, потому что тратятся на каждого переписываемого буквально секунды.
Заводят — руки за спину, сажают на стул, Лариса Петровна спрашивает, знает ли ее собеседник, что в стране проводится перепись населения (Лариса Петровна иногда оговаривается и говорит "всесоюзная перепись"), собеседник кивает, и Лариса Петровна начинает его переписывать:
— Фамилия, имя, отчество.
— Попов Евгений Владимирович.
— Дата рождения.
— 11.10.76,— все почему-то отвечают именно так, цифрами: одиннадцатое-десятое.
— Место рождения.
— Москва.
— Семейное положение.
— Гражданский брак.
— Национальность — русский? — именно так, с наводящим вопросом, и все отвечают: да, русский, даже Иван Арчилович Саркисян, ноль девятого ноль второго восемьдесят девятого, место рождения — Тбилиси.
— Русский,— говорит и Евгений Владимирович Попов.
— Какими языками владеете?
— Английским немного.
— Родной язык русский?
— Русский.
Это все, конвоир говорит Попову: "Встать, руки за спину", Попов встает, убирает руки, конвоир уводит его в коридор.
В коридоре слева и справа от входа в кабинет Ларисы Петровны лицом к стене с руками за спину стоят две группы подследственных — те, которых переписали, и те, кого еще только перепишут. От второй группы отделяется парень в спортивном костюме, заходит в кабинет. Сейчас Лариса Петровна Чижова запишет его Александром Александровичем Чуркиным, ноль седьмого ноль пятого восемьдесят шестого.
Потом я спрошу Ларису Петровну, почему все происходит так быстро, я же видел переписной лист, это целая простыня с большим количеством вопросов, а Лариса Петровна переписывает только фамилию, имя, отчество, семейное положение и родной язык. Она засмеется и объяснит, что все остальные вопросы касаются работы, жилищных условий и других социально-бытовых обстоятельств, а у тех, кого переписывает она, все одинаково — и работа, и жилищные условия.
Жилищные условия, между прочим, в "Медведе" (СИЗО-4 называется "Медведь", потому что находится в районе Медведково) лучшие во всей уголовно-исправительной системе России, на агитстенде в коридоре висит даже вырезка из какой-то газеты, в которой спикер Мосгордумы Владимир Платонов говорит, что если бы он оценивал тюрьмы по гостиничной шкале, то СИЗО-4 он дал бы пять звезд и что тюрьма по своему качеству превосходит американские и не уступает западноевропейским. "Семь квадратных метров на человека",— поясняет и. о. начальника управления ФСИН по Москве полковник Дмитрий Контарев, который тоже приехал посмотреть, как участвуют в переписи подозреваемые и осужденные (полковник Контарев, конечно, произносит последнее слово с ударением на "у"; в СИЗО кроме 1493 подследственных отбывают наказание 814 человек, уже приговоренных к разным срокам, все они приписаны к отряду хозяйственного обслуживания). Контарев рассказывает, что сотрудники изолятора прошли специальные курсы переписчиков в Росстате и, в частности, не имеют права сверять данные анкет с личными делами. Еще говорит, что перепись — дело добровольное, но случаев отказа ни в этом СИЗО, ни во всех остальных московских тюрьмах не было: "Наверное, все хотят оставить свой след в истории". Переписываемые так и стоят лицом к стене с руками за спину, охраняющий их майор крутит на пальце гигантский, похожий на старинный ключ.
Подследственные с равным нетерпением ожидали и начала, и окончания волнующей процедуры переписи
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Перепроверить слова полковника Контарева о добровольности переписи, поговорив с подследственными, я при этом не могу — с ними разговаривать нельзя, можно только с осужденными, которые переписываются у себя в другом режимном корпусе: "Там не камеры, а как бы такое большое общежитие". В "большом общежитии" пахнет туалетом и квашеной капустой, на стене — самодельная стенгазета, посвященная переписи; нарисована длинная очередь заключенных, выстроившаяся к переписному участку, вторым в очереди художник изобразил себя: огромный накачанный мужик с татуировкой "Вася" на плече. Здесь все так же: женщина-надзиратель, очень похожая на Ларису Петровну (но не она; представляться не захотела), по полминуты на человека, но у стены никого уже не строят, осужденные с ударением на "у" толпятся у двери кабинета, как обычные посетители в любом учреждении на воле, и только надзиратель в камуфляже следит за тем, чтобы содержание разговоров с журналистами не выходило за пределы темы переписи. Когда я спросил у заключенного Владимира Тиде, за что он сидит, надзиратель отвечать ему не дал: "Это некорректный вопрос". Зато о переписи разговаривать можно.
— Я слышал,— говорит осужденный Тиде,— что есть люди, которые принципиально отказываются от участия в переписи, но я придерживаюсь старых взглядов, консервативных, и считаю, что государство должно знать, сколько у него нас.
"Как будто государство не знает, сколько у него вас",— думаю я и благодарю осужденного Тиде за комментарий, но он перебивает:
— Может быть, вы хотите спросить, что я испытываю, пройдя перепись? Я испытываю радость. В прошлой переписи я не смог принять участие и очень об этом жалел.
Рядом с Тиде начальник изолятора майор Корев — дает интервью каким-то телевизионщикам, стоя у стенда с тюремными новостями так, чтобы прикрывать своим телом бумажку, на которой большими буквами написано: "Президентом РФ принято решение об отклонении ходатайства о помиловании" — и дальше список фамилий.
Телевизионщики позируют на фоне тюремного коридора, надзиратель с рацией докладывает кому-то: "Сейчас еще стендапчик снимут — и на волю".
Демонстрация журналистам переписи в СИЗО была совместным предприятием ФСИН и Росстата, обе госструктуры с удовольствием показали прессе главные свои достижения — самую современную тюрьму и самый массовый соцопрос. И на эту витринность, конечно, стоит делать серьезную поправку — наверняка в скрытых от глаз посторонних изоляторах и колониях все не настолько же эффектно, как в "Медведе". Витрина всегда подразумевает, что находиться за ней может все, что угодно.
Но витрина еще и показывает представление своих хозяев об идеале, их вкус и систему ценностей, и в этом смысле посмотреть на перепись в тюрьме было, конечно, очень полезно. Потому что с точки зрения государства лучшей модели выстраивания отношений между ним и гражданином, чем тюрьма, нет.