Виктор Пелевин
...Как выглядит так называемая болванка, то есть непросчитанный эскиз, Татарский увидел в первый раз. Не будь он сам автором сценария, он никогда бы не догадался, что зеленый контур, пересеченный тонкими желтыми пунктирами,— это стол, на котором разложена "монополия". Фишки были одинаковыми красными стрелками, а игральные кости — двумя синими пятнышками. В нижней части экрана парами выскакивали цифры от одного до шести, выданные генератором случайных чисел, и ходы соответствовали выпавшим очкам — игра была смоделирована честно. Но самих игроков пока не существовало: вместо них за столом сидели скелетоны из проградуированных линий с кружками-шарнирами. Были видны только лица, составленные из грубых полигонов: борода Салмана Радуева походила на рыжий кирпич, приделанный к нижней части лица, а Березовского можно было узнать только по сиреневым треугольникам бритых щек. Как и следовало ожидать, выигрывал Березовский.
— Да,— заговорил он, перетряхивая кости зелеными стрелками пальцев,— с "монополией" в России-матушке проблема. Купишь пару улиц, а потом выясняется, что там люди живут.
Радуев засмеялся:
— Это не только в России. Это везде. И я тебе больше скажу, Борис. Люди не просто там живут, а часто еще и думают, что это их улицы.
Березовский бросил кости. У него снова выпало две шестерки.
— Не совсем так,— сказал он.— В наше время люди узнают о том, что они думают, по телевизору. Поэтому если ты хочешь купить пару улиц и не иметь потом бледный вид, надо сначала сделать так, чтобы над ними торчала твоя телебашня.
Раздался писк, и в углу стола возникла анимационная вставка — военная рация с длинной антенной. Радуев поднес ее к головному шарниру, что-то коротко сказал по-чеченски и поставил назад.
— А я своего теледиктора продаю,— сказал он и щелчком пальца отправил фишку в центр стола.— Не люблю телевидение.
— Покупаю,— быстро отозвался Березовский.— А почему ты его не любишь?
— Там происходит слишком частое соприкосновение мочи с кожей. Как ни включаю телевизор, так сразу же моча начинает соприкасаться с кожей.
— Так ведь не с твоей кожей, Салман!
— Вот именно,— раздраженно сказал Радуев.— Тогда почему они соприкасаются у меня в голове? Им что, больше негде?
Верхнюю часть лица Березовского закрыл прямоугольник с подробно просчитанной парой глаз. Они беспокойно покосились на Радуева, несколько раз моргнули, и прямоугольник исчез.
— А действительно, чья моча? — повторил Радуев таким тоном, словно эта мысль только что пришла ему в голову.
— Да брось, Салман,— примирительно сказал Березовский.— Давай лучше ходи.
— Подожди, Борис. Я хочу узнать, чья моча и кожа соприкасаются друг с другом в моей голове, когда я смотрю твой телевизор?
— А почему он мой?
— Труба проходит по моему полю, значит, за трубу отвечаю я. Ты сам это сказал. Так? Значит, если на твоих клетках все теледикторы, ты отвечаешь за телевизор. Вот и скажи, чья моча плещется в моей голове, когда я его смотрю?
Березовский почесал подбородок.
— Моча твоя, Салман,— решительно сказал он.
— Почему?
— А чья же она может быть? Подумай сам. За твою отвагу тебя называют "человек с пулей в голове". Я думаю, что тот, кто решился бы облить тебя мочой, когда ты смотришь телевизор, прожил бы недолго.
— Правильно думаешь.
— Значит, Салман, это твоя моча.
— А как она попадает мне в голову, когда я смотрю телевизор? Поднимается вверх из мочевого пузыря?
Березовский протянул руку к костям, но Радуев закрыл их ладонью.
— Объясни,— потребовал он.— Тогда будем играть дальше.
На лбу Березовского вылез анимационный квадратик, в котором появилась глубокая морщина.
— Хорошо,— сказал он,— я попробую объяснить.— Говори.
— Когда Аллах сотворил этот мир,— начал Березовский, быстро взглянув вверх,— он сначала его помыслил. А потом уже создал предметы. Все священные книги говорят, что вначале было слово. Что это значит на юридическом языке? На юридическом языке это значит, что в первую очередь Аллах создал понятия. Грубые предметы — это удел людей, а у Аллаха (он опять быстро посмотрел вверх) вместо них идеи. Так вот, Салман, когда по телевизору ты смотришь рекламу прокладок и памперсов, в голове у тебя не жидкая человеческая моча, а понятие мочи. Идея мочи соприкасается с понятием кожи. Понял?
— Круто,— сказал Радуев задумчиво.— Но я не до конца понял. В моей голове соприкасаются идея мочи и понятие кожи. Так?
— Так.
— А у Аллаха вместо вещей идеи. Так?
— Так,— сказал Березовский и нахмурился. На его иссиня-бритых скулах появились анимационные заплаты, в которых напряглись желваки.
— Значит, в моей голове происходит соприкосновение мочи Аллаха с кожей Аллаха, да будет благословенно его имя? Так?
— Наверно, можно сказать и так,— сказал Березовский, и на его лбу опять появилась вставка с морщиной. (Татарский обозначал это место в сценарии словами: "Березовский чувствует, что разговор идет не туда".)
Радуев погладил рыжий кирпич бороды.
— Истинно говорил Аль-Халладж,— сказал он,— самое большое чудо — это человек, не видящий вокруг себя чудесного. Но скажи мне, почему так часто? Один раз на моей памяти моча соприкасалась с кожей семнадцать раз за один час.
— Ну это, наверно, для отчета в "Гэллап Медиа",— снисходительно ответил Березовский.— Сначала проворовались, а потом бюджет закрывали. А что такого? Сколько времени продадим, столько раз и поставим.
Скелетон Радуева качнулся к столу.
— Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что сколько тебе дадут денег, столько раз моча соприкоснется с кожей?
— Ну да.
— И ты можешь решать это лично?
— Естественно,— ответил Березовский.— Я, конечно, в мелочи не вхожу, но замыкается на мне. А как?
— И ты собираешься делать это и дальше?
— Конечно,— сказал Березовский.— Это ведь у кого моча соприкасается с кожей. А у кого деньги со счетом.
Скелетон Радуева закрыла вставка с довольно грубо прорисованным туловищем в иорданской военной форме. Он сунул руку за спинку стула, вытащил оттуда "Калашников" и навел его в лицо компаньону.
— Ты что, Салманчик? — тихо спросил Березовский, рефлекторно поднимая руки.
— Ты говоришь, что Аллах вначале сотворил понятия,— сказал Радуев.— Так вот, по всем понятиям человек, который за деньги готов брызгать мочой на кожу Аллаха, не должен поганить эту землю.
Вставка с иорданским туловищем исчезла, на экран вернулись тонкие линии скелетона, а "Калашников" превратился в покачивающийся пунктир. Верхняя часть головы Березовского, в которую уперся этот пунктир, скрылась за анимационной заплатой с мохнатым сократовским лбом, покрывшимся за секунду крупными каплями пота.
— Спокойно, Салманчик, спокойно,— сказал Березовский.— Два человека с пулей в голове за одним столом — это будет перебор. Не волнуйся.
— Как не волнуйся? Каждую каплю мочи, которую ты уронил на Аллаха за деньги, ты будешь смывать ведром своей крови, я тебе отвечаю.
В сощуренных глазах Березовского отразилась бешено работающая мысль. (В сценарии так и было написано — "бешено работающая мысль", и Татарский даже не представлял, какая технология помогла аниматорам достичь настолько буквальной точности.)
— Слушай,— сказал Березовский,— мне сейчас тревожно станет. Башка у меня, конечно, не бронированная, базара нет. Но ведь и у тебя тоже, как ты хорошо знаешь. А здесь везде моя пехота... Ага... Вот чего тебе по рации сказали.
Радуев засмеялся.
— В журнале "Форбс" написали, что ты все схватываешь на лету. Но каждый человек, который все схватывает на лету, пишет дальше "Форбс", должен быть готов к тому, что когда-нибудь на лету схватят его самого. Отдыхает твоя пехота.
— Выписываешь "Форбс"?
— А то. Чечня теперь — часть Европы.
— Так если ты такой культурный, чего ты ствол хватаешь? — сказал Березовский с раздражением.— Давай как два европейца перетрем, без этих волчьих понтов.
— Ну давай.
— Вот ты сказал, что каждую каплю мочи я буду смывать ведром крови.
— Сказал,— с достоинством подтвердил Радуев.— И повторю.
— Но ведь мочу нельзя отмыть кровью. Это тебе не "Тайд".
(Татарскому в пришло в голову, что фраза "мочу нельзя отмыть кровью" — прекрасный слоган для общенациональной рекламы "Тайда", но он постеснялся доставать записную книжку при Азадовском.)
— Это верно,— согласился Радуев.
— И потом, ты согласен, что ничего в мире не происходит без воли Аллаха?
— Согласен.
— Так, едем дальше. Неужели ты думаешь, что я смог бы... Смог бы... Ну, смог бы сделать то, что сделал, если бы на это не было воли Аллаха?
— Нет.
— Едем еще дальше,— уверенно продолжал Березовский.— Попробуй посмотреть на вещи так: я — просто орудие в руках Аллаха, а что и почему делает Аллах, уразуметь нельзя. И потом, если бы не воля Аллаха, я не собрал бы все телебашни и теледикторов на своих трех клетках. Так?
— Так.
— Еще базары есть?
Радуев ткнул Березовского стволом в лоб.
— Есть,— сказал он.— Мы поедем еще дальше. Я тебе скажу, как говорят у нас в селе старые люди. По замыслу Аллаха этот мир должен быть подобен тающей во рту малине. А люди вроде тебя из-за своей алчности превратили его в мочу, соприкасающуюся с кожей. Может быть, воля Аллаха была и на то, чтобы в мир пришли такие люди, как ты. Но Аллах милостив, поэтому его воля есть и на то, чтобы грохнуть людей, из-за которых жизнь не кажется малиной. А после разговора с тобой она кажется мне не малиной, а мочой, которая разъела мне весь мозг, понял, нет? Поэтому оптимальным решением для тебя будет помолиться.
Березовский вздохнул.
— Я вижу, ты хорошо подготовился к беседе. Ну ладно. Допустим, я сделал ошибку. Как я могу ее загладить?
— Загладить? Загладить такое оскорбление?! Не знаю. Нужно сделать какое-нибудь богоугодное дело.
— Какое, например?
— Не знаю,— повторил Радуев.— Построить мечеть. Или медресе. Но это должна быть очень большая мечеть. Такая, чтобы в ней можно было отмолить грех, который я совершил, сев за стол с человеком, брызжущим мочой на кожу Неизъяснимого.
— Ясно,— сказал Березовский, чуть опуская руки.— А если конкретно, насколько большая?
— Думаю, первый взнос — миллионов десять.
— А не много?
— Я не знаю, много это или нет,— рассудительно сказал Радуев, огладив бороду рукой,— потому что категории "много" и "мало" мы познаем в сравнении. Но ты, может быть, заметил стадо козлов, когда подъезжал к моему штабу?
— Заметил. А какая связь?
— Пока эти двадцать миллионов не придут на мой счет в Исламский банк, тебя будут каждый час семнадцать раз окунать в бочку с козлиной мочой, и она будет соприкасаться с твоей кожей, и ты будешь думать, много это или мало — семнадцать раз в час.
— Эй-эй-эй,— сказал Березовский, опуская руки.— Ты что? Только что было десять миллионов.
— Ты про перхоть забыл.
— Послушай, Салманчик, так дела не делают.
— Ты хочешь заплатить еще десять за запах пота? — спросил Радуев и тряхнул автоматом.— Хочешь?
— Нет, Салман,— устало сказал Березовский.— За запах пота я платить не хочу. Кстати, кто это нас снимает на скрытую камеру?
— Какую камеру?
— А что это за портфель на подоконнике? — Березовский ткнул пальцем в экран.
— Ах ты шайтан,— пробормотал Радуев и поднял автомат. По экрану прошел белый зигзаг, все затянула серая рябь, и в зале зажегся свет.
Азадовский крякнул и переглянулся с Морковиным.
— Ну как? — робко спросил Татарский.
— Скажи мне, ты где работаешь? — брезгливо спросил Азадовский.— В PR-отделе ЛогоВАЗа? Или у меня в группе компромата?
— В группе компромата,— ответил Татарский.
— Какое у тебя было задание? Сценарий переговоров Радуева с Березовским, где Березовский передает чеченским террористам двадцать миллионов долларов. А ты что написал? Он что, передает? Он у тебя мечеть строит! Спасибо, что не храм Христа Спасителя. Если бы не мы сами этого Березовского делали, я бы решил, что ты у него зарплату получаешь. А Радуев? Он у тебя вообще какой-то профессор богословия! Читает журналы, про которые даже я не слышал.
— Но ведь должна же быть логика развития сюжета...
— Мне нужна не логика, а компромат. А это не компромат, а говно. Понял?
— Понял,— потупившись, ответил Татарский.
Азадовский несколько смягчился.
— Вообще-то,— сообщил он,— здравое зерно есть. Первый плюс — вызывает ненависть к телевидению. Хочется его смотреть и ненавидеть, смотреть и ненавидеть. Второй плюс — "монополия". Это ты сам придумал?
— Сам,— приободрился Татарский.
— Это удача. Террорист и олигарх делят народное добро за игорным столом... Ботва от злобы просто взвоет.
— А не слишком ли...— вмешался Морковин, но Азадовский перебил:
— Нет. Главное, чтоб у людей мозги были заняты и эмоции выгорали. Так что эта телега насчет "монополии" — ничего. Она нам рейтинг новостей минимум на пять процентов поднимет. Значит, минуту в прайм-тайм...
Азадовский вытащил из кармана калькулятор и стал что-то подсчитывать.
— ...поднимет тысяч на девять,— досчитав, сказал он.— И что у нас будет за час? Множим на семнадцать... Нормально. Так и сделаем. Короче, пускай они играют в "монополию", а режиссеру скажешь перебить монтажом: очереди в сберкассы, шахтеры, старушки, дети голодные, солдатики раненые. Все дела. Только ты про теледикторов убери, а то в ответ надо будет вой поднимать. Радуева в целом так и оставляем, только сделайте ему феску вместо этой кепки, надоела уже. Заодно на Турцию намекнем. И потом, давно спросить хочу, что это за халтура? Почему он все время в черных очках? Что, глаза просчитать долго?
— Долго,— сказал Морковин.— Радуев у нас все время в новостях, а в очках на двадцать процентов быстрее. Убираем всю мимику.
Азадовский чуть помрачнел.
— С частотой, даст Бог, решим. А по Березовскому чичирок добавить, понял?
— Понял.
— И прямо сейчас — материал срочный.
— Сделаем,— ответил Морковин.— Досмотрим — и сразу ко мне...
Морковин оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что в зале больше никого нет, и перешел на шепот:
— К делу. Здесь вроде не прослушивают, но говори на всякий случай тихо. Молодец, все отлично. Как по нотам. Вот твоя доля.
В его руке появились три конверта: один пухлый и желтый, два других потоньше.
— Прячь быстрее. Здесь двадцать от Березовского, десять от Радуева и еще две от ваххабитов. От них самый толстый, потому что мелкими купюрами. Собирали по аулам.
Татарский сглотнул, взял конверты и быстро распихал их по внутренним карманам куртки.
— Азадовский не просек, как ты думаешь? — прошептал он.
Морковин отрицательно помотал головой.
— Слушай,— зашептал Татарский, еще раз оглядевшись,— а как так может быть? Насчет ваххабитов я еще понимаю. Но ведь Березовского нет, и Радуева тоже нет. Вернее, они есть, но ведь это просто нолики и единички, нолики и единички. Как же это от них бабки могут прийти?
Морковин развел руками.
— Сам до конца не понимаю,— прошептал он в ответ.— Может, какие-то люди заинтересованы. Работают в каких-то там структурах, вот и корректируют имидж. Наверно, если разобраться, все в конечном счете на нас самих и замкнется. Только зачем разбираться? Ты где еще тридцать штук за раз заработаешь? Нигде. Так что не бери в голову. Про этот мир вообще никто ничего по-настоящему не понимает.