"Рождение нации" ("The Birth Of A Nation", 1915) и "Нетерпимость" ("Intolerance", 1916)
Дэвид Уорк Гриффит
Гениальному Дэвиду Уорку Гриффиту (1875-1948) было нечего сказать. Точнее говоря, когда он излагал свои идеи, просвещенной публике становилось неловко. "Рождение нации" изначально называлось "Человек клана", и это был гимн Ку-клукс-клану. Мулат Сайлас (Джордж Сигман) отдавал побежденный Юг в руки мародеров-негров. Один из них нападал на Флору (Мей Марш), предпочитавшую смерть бесчестию. Другую барышню Элси (Лилиан Гиш) и осажденных неграми ветеранов спасала стремительная атака всадников в белых простынях. Кошмар: в честь премьеры на Юге возродили суды Линча. "Нетерпимость" Гриффит задумал как эпохальную, но невнятную летопись бесчестия. На экране распинали Христа; Кир разрушал Вавилон, преданный жрецами; бушевала Варфоломеевская ночь; в современных США приговаривали к смерти невинного юношу, порвавшего с подпольем, социалистическим и криминальным одновременно. Все эти эпизоды связывал образ женщины (Лилиан Гиш), качающей колыбель. Но при всем при этом оба фильма — краеугольные камни киноискусства как такового. Дело не в их разорительном размахе, не в 16 тыс. статистов на съемках "Нетерпимости", не в 45-метровой декорации дворца Вальтасара, украшенной восемью огромными статуями слонов, и не в 30-кратном перерасходе пленки. Просто Гриффит этими фильмами превратил кино в искусство, создал саму его грамматику, революционные приемы повествования, новые экранные отношения пространства и времени. "Рождение нации" продемонстрировало принципиально новый взгляд на историю, переплетающий судьбы реальных и вымышленных героев. Гриффит придумал параллельный монтаж: в финале "Нетерпимости" чередовались кадры приготовления к казни и мчащихся на автомобиле спасителей приговоренного. Никто до Гриффита не снимал сцены действия так, как снял он атаку куклуксклановцев: пусть они тысячу раз расисты и садисты, но невозможно не опьянеть от их бешеной скачки и не желать им поспеть вовремя. Кстати, одного из них играл будущий великий режиссер Джон Форд: до конца жизни он жаловался, что в проклятом капюшоне не видел, куда скакал, налетел на ветку дерева и вылетел из седла и из фильма.