Наследие и наследственность

7 ноября на пространстве бывшего СССР будут вспоминать Ленина. Мы и сами не заметили, как изменилось наше отношение к нему — стало меньше агрессии и больше неформального интереса. Может, поэтому памятники Ленину теперь и не вызывают особого раздражения. Как мы сегодня воспринимаем вождя переворота?

Михаил Эпштейн, автор нескольких работ о Ленине ("Эдипов комплекс советской интеллигенции", "Ленин и Сталин"), российский филолог, философ-- о том, что осталось от Ленина нематериального и какая нам, сегодняшним, от этого польза

Что осталось от Ленина

Ленин — огромный икс нашей истории. Некое неразрешенное, или неразрешимое, уравнение. Я, как и все советские, воспитывался на Ленине, впитывал его с молоком матери. Сегодня понимаешь, что кудрявый Ленин на октябрятских значках, этот ангелоподобный мальчик, которому нужно подражать во всем, все еще остается в сумеречной зоне нашего коллективного бессознательного. Это как портрет дедушки в прихожей: ты о нем можешь не думать, но его образ лепит тебя изнутри. Мы все сделаны Лениным. Потому что никого главнее не было. Мама-папа, дедушки-бабушки — это были местные божества, а он был всеобщим. Он нас создал, а кто он — мы теперь не знаем (значит, не знаем и себя). Того Ленина, который был на знамени и значках, уже нет. В то же время в живописного злодея, монстра, как Сталин или Гитлер, он тоже не превратился. Он остался каким-то джокером, постмодерным персонажем, которого и деконструировать трудно, потому что прежде его еще надо сконструировать. Он предстает теперь как зияние, огромная прореха, в которую обрушилась империя. И весь ХХ век. Если Россия — подсознание Запада, то Ленин — подсознание России. Иван Грозный, Петр I, цари Александры и Николаи, Распутин, Сталин уже вошли в наше сознание, но Ленин скрылся, ушел в подполье, в глухую несознанку. И в этом смысле, как огромное вместилище бессознательного, Ленин сомасштабен России.

Сталин, при всем его демонизме, прост. Он модернистский, кафкианский персонаж. Он понятен: жажда власти, восточный деспот, наследие монархии, цель оправдывает средства и так далее. В Ленине циник и идеалист удивительным образом уравновешены. Их нельзя разделить. Я пытался разгадать его загадку, читая его письма родным. И ничего не понял. Нулевой градус письма. Пишет, как пионер из пионерского лагеря бабушке. Купался, загорал, солнце светит, много друзей. Точка. Вот это конспирация! — абсолютная прозрачность. Гляди, трогай — он есть, но его нет. Я пытался понять Ленина, читая о нем уже в постсоветские годы. Какие-то разоблачения, воспоминания оппонентов. Но и это не помогло. Я по-прежнему представляю Ленина таким, каким представлял его в детстве-юности. При том что все идеологические наслоения отпадают, голый человеческий костяк остается тем же. Сквозит пустотой. И открывшиеся факты ничего не добавляют, а только усиливают чувство загадки. Тому всемирному гению, вооруженному передовым учением, сподручнее было произвести революцию, чем вот этому прозаичнейшему джентльмену без свойств, без обаяния, без красок, серому, как тот октябрьский денек. Только какие-то случайные проблески. Помню, как появился портрет Ленина в журнале "Новый мир", кажется, еще при Твардовском, этот интровертный портрет раньше не тиражировали. На этом снимке он глядит прямо в тебя, у него глубокий взгляд очень умного преступника.

Ленин — логическая машина

С одной стороны, да, Ленин — машина, но в то же время очень страстная машина, машина человекоубийственных страстей. Если читать его работы, даже "Материализм и эмпириокритицизм", вроде бы философский трактат, то и там он постоянно рычит на своих оппонентов, честит их почти непотребными словами. В основе его натуры лежит огромное раздражение, которое можно проследить до "карамазовского" истока. Если пролилась где-то слезинка труженика, то за это надо задушить все правящие классы, всех буржуев, дворянчиков и попов, не говоря уже о Боге. В письме Максиму Горькому Ленин пишет, что "всякий боженька есть труположство — будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, все равно" (13 или 14 ноября 1913 года). У меня была на эту тему статья — "Эдипов комплекс советской цивилизации", о смысле превращения Бога в боженьку. Это значит: превратить отца в ребенка. И одновременно объявить его трупом. В основе лежит желание уничтожить отца и занять его место. Это можно назвать волей к власти... Ленин вообще — место конвергенции основных учений ХIХ — начала ХХ века, марксизма, ницшеанства и фрейдизма, но эдипов комплекс первенствует — по отношению к Богу, к царю. Идея свержения верховной власти и овладение Матерью-землей — отсюда и материализм, вера в то, что первична природа, при том что к настоящей природе он был равнодушен. Ганецкий, кажется, вспоминает о том, как они с Лениным пошли на прогулку в горы, и, когда взошли на какой-то перевал, открылся сияющий вид, Ленин, оглядевшись, сказал только: "Ох, и гадят нам меньшевики". Никакого живого чувства к природе у этого материалиста не было, а тем не менее вот он, культ материи. Почему? Для "воинствующего материалиста", каким называл тебя Ленин, первичность матери-природы — это лишь первый ход в отторжении ее от Отца. А второй и главный ход — самому овладеть ею, вторгаться в ее лоно, попирая для вящего удовольствия трупик ее бывшего супруга, бессильного боженьки. Большевики признавали первенство материи лишь для того, чтобы самим молодо, хищно, по-сыновьи ею овладеть.

О презрении к миру

Читать Ленина неимоверно скучно. Ни малейшего человеческого слова — сплошь условная политическая манера, предсказуемая демагогия, никаких прорывов. Сталинский язык, конечно, еще более автоматизирован, чем ленинский. "Что такое есть ленинизм? Ленинизм есть, во-первых... Во-вторых, товарищи, ленинизм есть..." Это уже совсем замороженный, заторможенный марксизм. А у Ленина еще сохраняется речевой пыл, какой-то захлеб. Но этот захлеб политического лая, который вызван все тем же раздражением. Во всем — чувство смертельной обиды оттого, что кто-то еще не знает азбучной истины, хотя она давно уже открылась марксизму: "Уже сто лет как известно...", "уже давно пройдено... разжевано". А все равно не понимают. И, конечно, эти непонимающие — недоумки, дураки, подлецы, преступники. Им противостоит только сам Ленин и его последователи. Мир населен врагами, и это его заводит. Он находится в состоянии вражды и матерщинного презрения к миру. Вообще, между матерщиной и материализмом есть взаимосвязь. Мат ведь говорит: "е... твою мать" — это я имел твою мать, это я хозяин материи, сожитель Природы. Не ты, не он, не Отец небесный — а я! В этом же и смысл материализма, что не Бог сотворил материю, а мы, сыны, освобождаем материю от рабства у Бога Отца и кладем ее под себя. Кровосмесители с природой: ее дети и ее же обладатели. У Ленина это материалистически-матерщинное начало прослеживается на уровне стиля.

Его политические конкуренты

Это общее у Ленина с Марксом — они гораздо более раскаляются против близких, союзников, чем против прямых врагов. Если вспомнить "Коммунистический манифест", то полемика с буржуазными взглядами там занимает не так уж много места. Главное — полемика с другими разновидностями социализма: прусским, мелкобуржуазным, утопическим... Классовый враг уже повержен, его как бы сама история прикончит, а вот со своими надо разобраться. И для Маркса, и для Ленина в борьбе за лидерство важнее низвергнуть "почти" своих: "меньшевиков", "ликвидаторов", "отзовистов". Такие люди, как Ленин, не умеют любить. Они могут ненавидеть, но лучше всего они умеют ревновать. Ненависть направлена на врагов, а ревность на тех, кто любит иначе. И это чувство ревности съедает любовь и преобладает над всем. Он, с одной стороны, банален. И при этом невероятные, колоссальные последствия его действий. Как такие обычные причины сходятся с такими судьбоносными для мира последствиями — загадка.

О пользе Ленина

Польза от Ленина заключается в том, чтобы найти его в себе и по капле выдавить из себя. Это трудно: я помню, что, будучи студентом и уже антисоветчиком, я раздражался на всякие анекдоты о Ленине. Мне казалось неподобающим говорить о таком человеке в юморном жанре. Ты можешь быть за или против, но карнавализировать эту фигуру нельзя, нехорошо. И теперешняя глухота вокруг Ленина, когда сошла советская власть, показательна: он вакуум, призрак, из которого вышел и куда обратно испарился коммунизм. Ленин в общем-то остался не у дел. О нем вроде и сказать нечего. Никто его особенно не клеймит, никто за него особенно не хватается, все бури — вокруг Сталина. Империя нам сейчас понятнее, чем революция. Мне кажется, когда Ленин заинтересует нас больше, чем Сталин, вот тогда мы как страна, как общество сможем двинуться дальше. Ленин — это наш внутренний мертвяк. Нужно раскопать в себе Ленина и похоронить в прошлом, в истории революции, в судьбе гигантских страстей. То, что Ленина сегодня никто в упор не видит и не рассматривает, говорит о том, что мы еще у него в плену. Поэтому его внешние отражения — памятники, названия улиц, мемориальные доски — никого не задевают. Представьте, например, реакцию на памятник Сталину в центре Октябрьской площади. Или Дзержинского — на Лубянке. А памятники Ленину стоят, как какие-то черные дыры, параллельные миры. Никто их не замечает. Они принадлежат нашей среде обитания, они знаково не отмечены, это фон, это тускло выкрашенный забор, которым обнесено место будущего строительства (еще неизвестно чего). Кому интересно смотреть на забор? И к Мавзолею, который остается географическим и символическим центром страны, у нас нет никакого отношения. Он вне интерпретации. Это значит, что в большом времени мы еще живем под Лениным. Уже после Сталина, но еще при Ленине. Он продлился, уйдя в безыдейное, бесстильное подполье. Став менее заметным, он сохраняет могущественное присутствие вокруг нас в виде тени. Как тень, он органически вписался в постсоветское пространство. У нас не только теневая экономика, теневой бизнес, но и теневой национальный лидер. Когда Ленин выйдет из этой тени, предстанет как самая роковая из наших фигур, это будет знаком выздоровления, возрождения. Может быть, к столетию Октября дозреем.

Записал Андрей Архангельский