Николай Обухов
4 ноября в Петербурге исполнят "Третий и последний Завет" (1946) композитора Николая Обухова. Это будет первое в России исполнение одного из самых важных опусов композитора, которого можно отнести к причудливейшим фигурам русского авангарда
Что характерно, концерт проходит под грифом года Франции в России: французы действительно знают (и исполняют) Обухова чуточку больше. Им пристало; в конце концов, состоялся Обухов уже после того, как в 1918 году через Константинополь эмигрировал в Париж. Морис Равель, у которого молодой композитор уже в Париже брал уроки оркестровки, видел в Обухове ни много ни мало гения. Несколько десятилетий спустя к этому мнению присоединился и Артюр Онеггер, и вообще французская "новая музыка" относилась к нему уважительно — известность кружковая, но известность.
Музыкальный критик Леонид Сабанеев в своей книге "Современные русские композиторы" (1927) заговаривает об Обухове неохотно: мол, об этом "странном композиторе" не стоило бы и упоминать, если б не благословение Равеля и не энтузиазм дирижера Сергея Кусевицкого, хлопотами которого в 1920-1930-е годы музыка Обухова получила доступ к массовой концертной публике.
Концерты эти были скандальными. Рассказывают, будто на одном из этих концертов уже в первом отделении "чудовищные звуки" оркестра и певцы, периодически свистевшие вместо пения, так подогрели аудиторию, что один из слушателей в антракте подошел к игравшему фортепианную партию музыканту и посоветовал: "Выставьте-ка табличку с надписью "Это не я сочинил", а то вас закидают помидорами".
Прокофьев, оказавшийся в 1926-м на одном из этих концертов, был очень впечатлен; люди поконсервативнее, вроде того же Сабанеева, композиторским приемам Обухова ужасались. Что за странные звуки он хочет слышать от исполнителей? Что это за игра кулаком по фортепианной клавиатуре? Что это за диковинная система нотации? Наконец, что это еще за атональность и додекафония?
К 12-тоновой технике Обухов между тем пришел еще до революции, в 1914 году. То есть Шенберга он обогнал. Но возникает зияющее различие, если сопоставлять его с "нововенцами". Или с русским послереволюционным авангардом, где пафос строительства земной утопии оттеснил всю мистику. Все композиторские дерзости Обухова — не холодно рассчитанная "пощечина общественному вкусу", а проявления горячего, если не горячечного, христианского мистицизма.
Такое ощущение, что все его идеологемы вызрели в душной атмосфере символистских религиозно-философских исканий даже не 1910-х, а 1900-х, всех этих пререканий о "соборном индивидуализме", "мистическом анархизме" и "мистерии всенародного действа". О его самом главном сочинении, неподъемной "Книге жизни", ходили легенды — утверждали, будто композитор пишет ее собственной кровью; очевидцы говорят, что 800-страничная партитура, в шифрах которой смешаны теософия, русское сектантство и библейская эсхатология, ближе к концу превращается в диковинное произведение искусства, в коллаж из нотных фрагментов, лоскутков ткани и цветной бумаги. А главный из придуманных им музыкальных инструментов, родственник терменвокса, зовется "звучащий крест" — там действительно есть и крест, и хрустальная сфера со всеми вытекающими символическими коннотациями. И игра на нем, несмотря на вроде бы понятную и объективную электромагнитную природу, больше напоминает какое-то тайнодействие. Занятно, что при всем том как религиозно-философское учение мировоззрение Обухова, конечно, провалилось. Но зато как праотца электронной музыки именно его с радостью воспринимают многие — например, группа Kraftwerk.