На что же были потрачены российские деньги? Михалков обещал Черномырдину "приложить все усилия для создания киноэпопеи, достойной истории нашей с Вами России". От фильма ждали другого — буйства имперской идеологии. И не дождались.
Сцена с императором — всего лишь один из вставных аттракционов, из которых, собственно, и состоит вся картина. Точно такой же аттракцион, что и беготня в противогазе под девизом "Срал я на Моцарта", и юнкерские танцы на вощеном паркете. Пусть даже смотр юнкеров снят с большим вдохновением, чем другие ключевые эпизоды, но этого все равно мало, чтобы из стиля "березка" сформировался натуральный имперский стиль. Не хватает дыхания.
Чувство, которое испытываешь на "Сибирском цирюльнике", близко к разочарованию. И вовсе не по художественной части: она, конечно, слабее, чем в "Утомленных солнцем", но зато не претендует быть глобальной метафорой российской действительности и, стало быть, сама снижает планку собственных претензий до уровня романтической беллетристики. Где-то в районе "Английского пациента", не выше.
Михалков за последние 10 лет все сделал для того, чтобы соотечественники рассматривали его не как художника-интеллигента, а как художника-популиста ("Очи черные") и художника-государственника. В сущности, для кинематографа внутри России Михалков стал тем же, что Пикуль для литературы. Что касается его всемирно оскаровских притязаний, они перешли к нему по наследству от Бондарчука: свято место пусто не бывает.
Бондарчук, священный монстр советского кинематографа, жил и действовал в эпоху, когда таким же священным монстром была сама наша страна. Продемонстрировав классовую солидарность и заступившись некогда за своего кумира, Михалков поступил как благородный ретроград — обиженный, отвергнутый, явившийся со своей миссией не ко времени. И чем дальше, тем больше этот внутренний трагизм нагнетался объективным ходом вещей. Михалков созрел до самосознания государственника в момент, когда государство де-факто перестало существовать. Он стремится поднять патриотический дух и сформировать соответствующий ему большой стиль в ситуации, когда престиж страны стремительно катится вниз и достиг, кажется, предельной точки.
Идти наперекор ходу истории — прерогатива трагических героев. И Михалков, возможно, стал бы им, если бы не подлый XX век, да еще самый его конец, который перепутал все карты, сделав чистую трагедию невозможной и даже трагифарс — сомнительным. В Канне было ясно дано понять, что пришло время тотального Тарантино, а все вариации эпического академизма остались в области красивой архаики. И не стоит ссылаться на пример Спилберга: и Шиндлер, и Райан — всего лишь сказочные братья Индианы Джонса, порождения той киношной популистики, к которой когда-то, в пору своих режиссерских дебютов, тяготел и Михалков ("Свой среди чужих", "Раба любви"). Но как раз для него, еще начиная с идеологически перегруженного "Обломова", это время непринужденных шаганий по Москве безвозвратно ушло.
Беда еще в другом. На Западе Михалков выступает в более или менее гордом одиночестве — как реликтовый супермастер русского кино. Иное дело на родине. Здесь его старания поддерживают союзники — как правило, неважнецкого качества. Их количество резко возросло после кремлевского реванша Михалкова на прошлогоднем кинематографическом съезде. Словно табакерочные черти, они клубятся вокруг хозяина и окончательно определяют жанр. Все дальше и дальше от трагедии. Даже от мелодрамы. Чем больше в поступках Михалкова и его команды оперного пафоса, тем больше они кажутся опереточными.
Старший брат Михалкова, менее склонный к мифотворчеству, давно понял этот российский парадокс. У Кончаловского далеко позади остались не только интеллигентские комплексы, но и попытки изнутри надуть себя патриотическим паром — как во времена "Сибириады". Зная, что гораздо легче и приятнее дурачить восторженных барышень по обе стороны океана, он слепил себе имидж российского Казановы. А Россию если и мифологизирует, то главным образом как страну дураков и держиморд, с которой лучше быть на дистанции.
Михалков же по-прежнему болен неистребимой российской болезнью. Он хочет быть и властителем дум, и баловнем судьбы, и избранником народа. Хочет, чтобы его и боялись, и любили, причем не клевреты, а как раз те, кто давно наблюдает за его метаморфозами со стороны и, странное дело, не испытывает скуки. И даже говорит ему спасибо — за то, что обеспечил своим заклятым друзьям-критикам не только хлеб, но и поучительное зрелище.
АНДРЕЙ ПЛАХОВ
-------------------------------------------------------
Полмиллиона на прокате
На пресс-конференции Никиты Михалкова 12 марта директор Мосгоркиновидеопроката Владимир Вощанский подвел первые итоги проката "Сибирского цирюльника". В первые две недели в трех московских кинотеатрах ("Пушкинском", "Художественном" и Киноцентре) на фильм было продано 120 тыс. билетов (для сравнения: средний американский фильм по всей стране набирает максимум 40 тыс.). Сумма сборов составила 12 млн рублей, то есть около $0,5 млн.
--------------------------------------------------------
Бюджеты больших фильмов последних двух лет
"Пятый элемент" — $90 млн, "Люди в черном" — $90 млн, "Президентский самолет" — $80 млн, "Столкновение с бездной" — $75 млн, "Затерянный мир. Парк юрского периода" — $73 млн, "Спасти рядового Райана" — $70 млн.