29 марта исполнилось бы сто лет главе НКВД — Лаврентию Берии. "Власть" попросила рассказать о нем его сына — Серго Берию. Оказалось, Лаврентий Павлович был очень хорошим человеком.
Противник репрессий
Лаврентий Берия выступал против репрессий еще в Грузии, он писал об этом в высшие партийные органы и самому Иосифу Виссарионовичу. Но Центральный Комитет и партийные органы проводили репрессивную линию.
Отец был против своего назначения руководителем НКВД — именно из-за репрессий. Сталин очень рассердился и, собрав Политбюро, решил вопрос без отца. В конце концов Лаврентий согласился, но с условием, что ему будет дано право пересмотреть все документы, касающиеся репрессий, и дать потом ЦК рекомендации по отмене этих решений. И еще — введение прокурорского надзора, усиление роли Министерства юстиции, отмена так называемых "троек", запрещение пыток и так далее. Все это документально зафиксировано.
И все без исключения условия были выполнены. В 1939 году был введен прокурорский надзор, отменены "тройки". Решение принял ЦК, но по предложению руководителя НКВД Лаврентия Берии. По инициативе Лаврентия в 1939 году освободили из заключения до миллиона человек. Потом, после смерти Сталина, отец требовал реабилитации участников громких процессов 30-х годов, но Хрущев, Молотов и Каганович сказали, что Берия слишком далеко заходит: это преждевременно и так далее.
Лаврентий был против расстрела польских офицеров в Катыни. Когда расстрел совершился, Лаврентий сказал маме (я это слышал): "У меня будут очень большие неприятности, потому что я выступал против". Причем отец выступал против не потому, что ему было жаль офицеров, а по соображениям наших отношений с Польшей. Решение принималось на Политбюро, то есть на президиуме: подписали все, кроме Лаврентия. Есть документ. Отец выступил и сказал, что считает это дело неправильным: "Офицеры все на подбор, молодые, талантливые, цвет польской нации, ненавидят немцев — мы теряем союзников. Они, может быть, и нас не очень любят, но немцев ненавидят еще больше. Война с немцами,— говорил Лаврентий,— неизбежна. Эти офицеры будут воевать против Германии". Ему возражали, что он Польшу не знает. Особенно усердствовали Ворошилов и Жданов. Они настаивали на расстреле, утверждая, что польское офицерство никогда не будет союзником советского государства. И офицеров все-таки расстреляли. Но не НКВД, а армия. Лаврентий отказался выполнять этот приказ, и офицеров пришлось расстреливать силами армейской группировки.
Отец успел 400 польских офицеров спасти, в том числе Андерса, впоследствии командующего Польской армией. Под разными предлогами НКВД увело этих людей из лагерей. Андерс жил у нас в доме. Я это точно знаю, потому что меня выдворили из моей комнаты — освободили ее для Андерса. Это еще было до войны. Я его хорошо помню, но тогда я, конечно, не знал, что это Андерс. Узнал его потом по фотографиям, а отец подтвердил.
Застрельщик перестройки
Горбачев и Шеварднадзе очень многие вещи взяли у Лаврентия. Я имею в виду перестройку. После смерти Сталина Лаврентий собирался начать перестройку. Ведь именно в этом его и обвинили: мол, он хотел низвести роль партии до нуля и отстранить партию от руководства государством. Он действительно это говорил. И на пленумах даже, и в разговорах с Иосифом Виссарионовичем. Недопустимо, чтобы партийные органы руководили экономикой. Он хотел ввести частную собственность на землю с правом купли-продажи для граждан СССР, фермерское хозяйство по столыпинской программе. Я это знаю, потому что отец сердился, что я недостаточно хорошо знаю историю реформ Столыпина, указывал мне книги и главы из этих книг, где описывались столыпинские реформы.
Он свои планы ни от кого не скрывал, что его и погубило в конце концов. Он говорил Маленкову, Хрущеву: "Надо объединить Германию и сделать ее демилитаризованной, демократической страной, дружественной Советскому Союзу. Вывести оттуда как советские, так и американские, английские, французские войска. Сократить расходы на военно-промышленный комплекс, сократить армию, ввести частную собственность, в том числе на землю, ввести многопартийность, создать парламентскую республику. В то же время укреплять Советский Союз как сильное централизованное государство". Хотел даже провести специальный съезд партии для начала перестройки.
Не верьте, что после смерти Сталина Лаврентий боролся за власть. Он прекрасно знал, что второго грузина к вершине власти уже не допустят, и предложил Маленкова на пост руководителя партии, поскольку Маленков был единственный, кто согласился с его идеями по реформе. Правда, потом Маленков его предал.
Знал о планах отца и Георгий Константинович Жуков. Он (я сам слышал разговор у нас в доме) предлагал отцу устроить военный переворот в Советском Союзе, но отец не верил в переворот и отказался. Должен сказать, что все рассказы о том, что якобы отца арестовал Жуков, что он вошел в какой-то там зал заседаний Политбюро, с пистолетом и так далее,— все это ложь. Георгий Константинович несколько лет спустя вызвал меня из Свердловска и сказал: "Серго, знай, я никакого отношения к этому блядству не имею. Я твоего отца не видел, тем более не арестовывал".
Видимо, отца просто убили при попытке ареста. А на так называемом суде был подставной человек. Убийцы — Хрущев и его банда — воспользовались тем, что все окружение Лаврентия было тогда в Германии, где произошло крупное восстание. Я специально встретился затем с участниками так называемого суда — Михайловым, первым секретарем московского горкома, и Шверником, председателем ВЦСПС. Они тоже сказали: "На суде мы Лаврентия Берии не видели. Это был другой человек".
Покровитель наук
По натуре Лаврентий был технократ. Он не любил партийную работу и был очень близок к русской технической интеллигенции. Лаврентий блестяще знал математику и другие точные науки. Я его проверял. Подкидывал уравнения, двойные, тройные интегралы, но он их решал с ходу. Только после того, как я окончил аспирантуру физмата, я уравнялся с ним и даже превзошел. Он сам это признал, но шутил: "Ты не очень увлекайся, потому что у меня в консультантах Ландау и Сахаров".
Ядерщики его очень любили. Лаврентий защищал их. Из тех, кто работал с отцом, никто не пострадал. Ни до, ни после войны. Он не дал их тронуть. Однажды Сталин вызвал Лаврентия и стал его убеждать, что Юлий Харитон (это главный конструктор нашей атомной бомбы) — английский шпион. Отец возмутился и ответил: "Тогда и я английский шпион!" Иосиф Виссарионович потребовал у него расписку, и Лаврентий такую расписку дал. Она сохранилась, как и другие подобные расписки.
Лаврентий знал, что Харитон критически относится к советской власти, но говорил: "Какое это имеет значение? Ну, не любит он советскую власть — это его личное дело. А ученый он честный, работает на нас, и работает прекрасно".
Отец курировал все работы по созданию атомной бомбы. Еще в конце 30-х Лаврентий узнал, что немцы разрабатывают атомную проблему, и доложил об этом Сталину. Иосиф Виссарионович приказал более глубоко изучить проблему. Советская разведка по приказу Лаврентия сразу же начала разрабатывать эту тему. Мне рассказывали профессора МГУ Иваненко и Соколов, что отец вызывал их в то время и спрашивал: возможно это в принципе или нет? Потом он привез в Москву Оппенгеймера. Это факт: в сентябре-октябре 1939-го Оппенгеймер полтора месяца жил у нас в доме. Отец устроил это через Жолио-Кюри и грузинских эмигрантов. Оппенгеймер встречался в Москве с нашими физиками, но отрицательную роль сыграл Петр Капица. Он заявил, что атомную бомбу в ближайшее десятилетие никому в мире сделать не удастся. А Сталин очень верил Капице.
Но Лаврентий был упрямый человек. В 1943-м он получил новые разведданные о немецких разработках — и снова пошел к Сталину. Иосиф Виссарионович приказал возобновить работы. Ученые, Курчатов и другие, сами предложили поручить дело Лаврентию. Отец тогда предложил освободить его от руководства госбезопасностью, но Иосиф Виссарионович не согласился.
Когда в 1945-м в Лос-Аламосе американцы взорвали свою бомбу, Лаврентий по решению Сталина создал специальный атомный комитет. Бомбу наши ученые сделали в 1949 году. После того как ее взорвали, Лаврентий получил Сталинскую премию. Так и было написано: "Создателю атомной бомбы — Лаврентию Павловичу Берии".
Крепкий семьянин
Насчет отношений Лаврентия с женщинами существует огромное количество мифов. Называют даже какие-то цифры: двести женщин, триста и так далее. Ну что ж, я прожил с ним в доме всю жизнь. Если бы у него были такие "вывихи", я бы это чувствовал и замечал, но такого не было. Не помню ни одного случая, чтобы отец не ночевал дома. Иногда, очень редко, приходил в час ночи, но это когда его Иосиф Виссарионович вызывал на "ближнюю дачу".
Конечно, увлечения у него были, но как у каждого нормального человека. Нет мужчины, у которого не было увлечений. В этих рамках — да. Но все остальное — сказки. Но они на чем-то основаны. Каждый разведчик вам скажет, в разведке необходимо иметь конспиративные квартиры. А кто эти квартиры содержит? Как правило, красивые женщины. Кто связные в разведке? Тоже, как правило, красивые женщины. Таких квартир было огромное количество и в Москве, и в других городах. Всех этих женщин и объявили любовницами Лаврентия. Многие из них потом, после смерти отца, меня находили и говорили, что они сами назывались любовницами Берии, чтобы их не объявили его сообщницами с известными последствиями. Им было выгоднее утверждать, что с Берией у них была только любовная связь.
Я был единственным ребенком в доме. Но потом, много лет спустя, примерно в 1952 году, когда я был уже женатым и имел двух дочерей, отец мне сказал, что у меня есть сестра. Я ее никогда не видел, но говорил с ней по телефону. Она еще молодой вышла замуж за сына члена Политбюро Гришина. Тот испугался, побежал и со слезами рассказал все Брежневу — однако обошлось.
Радушный хозяин
Лаврентий был очень открытый и радушный. У него было множество друзей. Собирались за обедом, беседовали, пили бокал вина — но застолий, как это у нас принято в Грузии, не было. Все члены семьи в это время сидели за столом. Отец всегда приходил с кем-нибудь с работы, и рабочие разговоры велись за столом. Поэтому обед длился час-полтора. Он не был гурманом. Он любил все, что делала бабушка. Очень любил грузинские блюда — лобио, сациви, гоми.
В свободное время читал. Кроме того, увлекался гимнастикой. С шестилетнего возраста поднимал меня очень рано, где-то в 6-7 часов утра, и мы занимались гимнастикой — он, мама и я. Потом — холодный душ. А по воскресеньям всегда в волейбол играли.
Лаврентий собирал книги, но не антикварные, а то, что ему нравилось. Он блестяще знал английскую и немецкую литературу. Прекрасно владел немецким, читал по-английски. К нам в дом часто приходили немцы. Отец общался с ними по-немецки.
В Тбилиси мы жили в здании, где потом разместился ЦК комсомола Грузии. В этом доме мы жили вместе с двумя другими семьями. На этом настоял Иосиф Виссарионович. Однажды он приехал в Тбилиси и был очень недоволен, что у нас такая скромная квартира. "Ведь тебе, Лаврентий, надо принимать гостей",— сказал он. Мы переехали в новый дом, который специально был построен, но одну комнату всегда держали закрытой — для гостей. Точнее, для гостя — для Иосифа Виссарионовича, если он опять вдруг приедет.
Записал ГЕОРГИЙ ДВАЛИ
"Лаврентий был очень открытый и радушный. У него было множество друзей"