"Полноценной геологоразведки последнее время велось недостаточно"

Время открытий простых месторождений нефти и газа в России закончилось. Для обнаружения новых запасов нефтегазовым компаниям, работающим в России, потребуются более совершенные технологии и большее финансирование, считает КОНСТАНТИН СОБОРНОВ, менеджер по геологоразведке Shell в России и на Украине.

BUSINESS GUIDE: Что изменилось в геологии как отрасли после распада СССР? В советское время изучение залежей полезных ископаемых велось на государственные деньги и денег этих хватало. Сейчас, когда эксплуатация нефтегазовых скважин отдана во многом частным компаниям, насколько эффективны вложения в геологоразведку?

КОНСТАНТИН СОБОРНОВ: Геология Советского Союза была огромной, можно сказать, системообразующей отраслью. Действительно, есть много оснований для гордости за ее достижения, иностранные специалисты до сих пор поражаются тем результатам, которых удалось достичь советским геологам. Были освоены колоссальные площади на суше и на море. Эти результаты в значительной степени обеспечивают наше сегодняшнее процветание. Однако при всех достижениях, если быть объективным, отрасль не была идеальной. Это был продукт плановой экономики. В последние годы СССР стало понятно, что мы отстаем в области технологий, были ограничены контакты с мировой геологической наукой. По сути дела, снижение эффективности геологоразведки началось задолго до распада СССР. Если говорить о геологоразведке углеводородов, пик советских достижений приходился на середину 1970-х годов. К этому моменту почти все крупнейшие месторождения Западной Сибири и Ямала были открыты. После этого были открыты и другие месторождения, но по своим масштабам, экономической эффективности они не могли сравниться с Самотлором, Уренгоем, Медвежьим и т. д. Для сравнения: сейчас средняя величина запасов открываемых месторождений составляет около 1 млн тонн нефти. В начале 1970-х годов в Западной Сибири этот показатель составлял 77 млн тонн, а в среднем по РСФСР — 30 млн тонн. И вот это падение шло не с момента распада СССР, а с середины 1970-х годов, и причина кроется скорее в объективных обстоятельствах: крупных легкодоступных месторождений почти не осталось, сливки были сняты. Многие не сразу это почувствовали, потому что падение результативности геологоразведки имеет отложенный эффект. Долгие годы нефть и газ добывали на крупных месторождениях, открытых предыдущими поколениями, и только значительно позднее стало очевидно, что они не бездонны.

BG: Сейчас нередко можно встретить предложения, исходящие от властных структур, о переводе всей геологии под государственное управление и, соответственно, государственное финансирование. Причиной такого реформирования называется нежелание частных компаний вкладывать средства в разведку новых районов и месторождений: риски действительно слишком высоки. Насколько оправдан такой подход, будет ли он результативен?

К. С.: Думается, что основная проблема заключена не в источниках финансирования. Повторений 1970-х годов не будет. Состояние изученности России таково, что предполагать возможность открытий новых Уренгоев и Самотлоров в зрелых бассейнах нельзя, легкие открытия кончилась. Вместе с тем ресурсы велики: Россия содержит в своих недрах примерно четверть мировых запасов нефти и газа, но это очень сложные объекты. Необходимы новые подходы в организации работ и технологии. Кроме того, многие опытные геологи уже давно перешли на работу в новые компании, они привыкли работать по мировым стандартам, с иностранными технологиями, и возврат к командной системе многими из них принят не будет. Есть еще и бюджетная составляющая этой проблемы. Около половины добытых в России углеводородов экспортируется. Расходуя на геологоразведку бюджетные средства, мы во многом будем тратить их на обеспечение энергобезопасности других стран. Эти же деньги можно потратить на образование, инновации, строительство дорог, жилья для собственных граждан. Вообще, чтобы понять масштаб потребностей геологоразведки в финансировании, надо обратиться к примерам. Скажем, освоение шельфа Северного моря обошлось в $1 трлн, и эти расходы несла не одна страна или компания, а несколько стран и множество компаний. Если посмотреть на карту, то станет ясно, что России надо потратить на порядок больше, так как площадь только наших шельфовых бассейнов во много раз больше, а природные условия сложнее.

BG: Насколько эффективно работают геологические службы в частных компаниях, скажем, по сравнению с советским периодом?

К. С.: Если сравнивать сопоставимые вещи, она, безусловно, выше, и в первую очередь за счет доступа к передовым технологиям. Хотя обратной стороной является то, что мы сталкиваемся все с более сложными объектами исследования. В итоге размер открытий становится меньше — это не результат плохой работы, это объективная ситуация.

BG: Насколько открыт для иностранных компаний российский рынок геологоразведки?

К. С.: Сложно ранжировать рынки разных стран по какой-то балльной системе. Но в целом у нас довольно сложная ситуация для инвестора. Фундаментальная проблема заключается в том, что цикл геологоразведочных проектов, от начала разведки до промышленной эксплуатации, достаточно длительный — он может доходить до десяти и более лет. В России в таких временных рамках условия очень нестабильны и инвестировать в долгосрочные проекты мало кто решится. Соответственно, и геологоразведка компаний до последнего времени велась и сейчас ведется преимущественно в уже освоенных районах, чтобы поддержать существующий уровень добычи, либо ведется формально для минимизации рисков изъятия лицензии на тот или иной участок. То есть полноценной геологоразведки долгое время велось недостаточно по вполне понятным объективным причинам. В последние годы наблюдалось некоторое оживление, что обусловлено относительной стабилизацией, а также появлением инвесторов, которые заинтересованы не в окупаемости геологоразведочных открытий, а в секьюритизации доступа к ресурсам.

BG: Их не пугает отсутствие гарантий получения лицензий на промышленную добычу владельцами лицензий на геологоразведку, если это иностранный инвестор?

К. С.: Вы найдете немного компаний, работающих в России, но не имеющих иностранных акционеров. С учетом реалий рынка законодательство, ограничивающее получение лицензии на добычу, все же является ограничением свободной конкуренции и в конечном итоге серьезной проблемой для всех компаний. Для любой российской компании проекты, связанные с геологоразведкой,— это серьезные риски, а самый простой способ их уменьшить — найти партнера, который разделил бы эти риски. Сейчас в большинстве случаев, учитывая высокую стоимость работ, таким партнером вероятнее всего может стать иностранная компания. Создавая ограничения по привлечению иностранных партнеров, мы создаем проблемы в реализации новых геологоразведочных проектов.

BG: В Законе о недрах декларирована возможность получения держателем лицензии на геологоразведку компенсации за выполненные работы в случае, если лицензию на промышленную разработку получает другая компания. Такую компанию, как Shell, устраивают подобные условия или нет?

К. С.: Любая крупная международная компания ставит перед собой целью реализацию крупных, интегрированных проектов. Бизнес по продаже запасов существует, но это бизнес небольших венчурных компаний, к которым Shell не относится.

Природа нашего бизнеса такова, что в большинстве случаев на одно открытие приходится несколько неудачных скважин. Технологические инновации нейтрализуются усложнением и уменьшением геологоразведочных объектов. В результате показатель успешности геологоразведочных работ по всему миру достаточно схожий и находится на уровне 30-35%. При этом, если вам компенсируют затраты на одну из трех пробуренных скважин, вы, разумеется, останетесь в проигрыше.

BG: Главным проектом Shell в России является проект "Сахалин-2". Он начал реализовываться много лет назад. С тех пор Shell не объявлял о старте ни одного крупного, сопоставимого с сахалинским проекта. Вас больше ничего в России не интересует?

К. С.: Надо напомнить, что вполне крупным проектом является "Салым Петролеум Девелопмент" в Западной Сибири, в котором наша компания имеет 50-процентную долю. Совсем недавно, в этом году, мы приобрели крупный участок площадью около 2,5 тыс. кв. км в Калмыкии. У нас 25-летняя лицензия, предусматривающая и геологоразведку, и промышленную добычу нефти и газа. Мы потратили действительно много времени на поиск новых проектов и решили, что он для нас интересен.

Записал Алексей Харнас