Крупнейший биоэтик современности — об отношениях людей и зверей
Чем больше люди присматриваются к животным, тем больше находят в них человеческого. Дошло до того, что биоэтики задумались над равенством прав всех живых существ. Революцию устроил современный философ Питер Сингер, провозгласивший, что представление о тираническом господстве человека над природой — такой же атавизм, как представление о неравенстве рас. Он изобрел термин "списиецизм", чтобы обозначить болезненное самомнение одного из видов живых существ — человека. С выхода в свет его книги "Освобождение животных" в 1975 году, которая была переведена на 15 языков мира, началось массовое вегетарианское движение, а тысячи экогрупп и организаций зеленых тут же признали его своим идеологом. Питер Сингер, профессор биоэтики Принстонского университета, согласился рассказать "Огоньку" о своих взглядах на ответственность и равноправие в одушевленном мире.
— В книге "Освобождение животных" я привел ставшую популярной историю. Впервые идея о "звериных" правах была озвучена в пародии на манифесты феминисток. Мэри Уолстонкрафт в 1792 году написала свое знаменитое эссе "Защита прав женщины", в котором утверждала, что женщины не стоят на более низкой ступени эволюции, чем мужчины. Ее идеи тут же были признаны абсурдными, а Томас Тейлор, кембриджский философ, написал пародию на эссе — "Защита прав животных", где резонно доказывал: если уж начинать разговор о равноправии, то рано или поздно придется давать права и лошадям, и кошкам, и собакам.
Принцип равенства, как я его понимаю, вовсе не значит, что ко всем существам нужно подходить с равной меркой, он о том, что потребности и права всех существ нужно уважать. Большинство современных философов-этиков сходится на том, что основа морали — это равно уважительное отношение к интересам каждого живого существа. На практике это выглядит так: заботясь об интересах ребенка, мы должны, например, учить его читать, а заботясь об интересах, предположим, свиньи, обеспечить ей общение с себе подобными, еду и пространство для жизни. Моя позиция требует расширения горизонтов нашей морали и борьбы с кое-какими вредными привычками человечества, но она логична.
— С юридической точки зрения носителями права могут считаться только люди. Вы же не собираетесь приглашать животных в суд и как тогда вообще говорить о правах?
— Есть ли у животных права или нет, это философский вопрос, который можно оспорить. В США сегодня большинство этиков сошлись на мысли, что права у них все-таки есть, хотя, конечно, речь о равенстве с человеком не идет. Но дело в том, что разговор о правах как о какой-то юридической материи уводит нас в сторону от проблемы, концентрироваться на нем — ошибка. Гораздо важнее понять, что у животных есть интересы, и факт того, что какое-то существо — это не человек, вовсе не дает нам оснований придавать его интересам меньше значения, чем интересам людей. Там, где наши интересы совпадают, — например, в желании избежать боли,— мы должны быть равноправны. Боль есть боль, и совершенно не важно, какой вид живых существ ее испытывает. Точно так же, как мы должны одинаково подходить к страданиям мужчины и женщины, европеоида и негроида, мы должны относиться и к страданиям собаки, шимпанзе или даже свиньи. Я все-таки считаю, что широкой публике довольно просто осознать эту идею, и если человек взвесит ее в своей голове, он с большой вероятностью ее примет.
— Проект российского закона об ответственном отношении к животным касается только домашних питомцев. Считаете ли вы, что нельзя провести грань между ними и, например, животными, которых выращивают на мясо?
— Разумеется нельзя. Невероятно жаль, что закон не будет защищать всех — и канареек, и дойных коров, и кур, и обезьян, и даже крыс, которых держат для опытов. В конце концов, единственное основание для его применения — это оградить от боли, страданий и дискомфорта любое живое существо, которое может их испытывать. По крайней мере, любое позвоночное животное и ряд беспозвоночных, вроде осьминога, которые обладают очень развитым интеллектом. Иначе выборка становится просто непонятной. В общем-то, идеальных законов для защиты животных еще не придумано, хотя такие попытки делались и в США, и в Австралии, и в Индии. Я считаю, что наиболее адекватные версии подобного закона приняты в ряде европейских стран, например в Австрии, Швеции, Швейцарии и Великобритании.
— Можем ли мы ущемить естественное право на жизнь агрессивной собаки, которая опасна для человека? И что нам делать с правами крыс?
— В идеале, конечно, такую собаку нужно постараться переобучить и найти ей новый дом. Практика показывает, что большинство агрессивных собак ведут себя враждебно не из-за врожденных пороков, а из-за каких-то внешних обстоятельств. Когда эти обстоятельства меняются, собака становится нормальной. Но если перевоспитание невозможно, очевидно, безболезненное умерщвление будет единственным выходом. Я не всегда выступаю против таких крайних мер, потому что считаю, что смерть для животного лучше, чем несчастная, унизительная жизнь. То же касается и крыс. Если мы перепробовали все варианты оградить себя от их вредного влияния и эти варианты не помогли, то придется уничтожать: в конце концов заботиться о своей безопасности — тоже наше неотъемлемое право.
— Разве из равенства прав не вытекает равенство обязанностей? Не устарело ли тогда наше представление об ответственности человека за тех, кого он приручил?
— Даже если мы просто умные обезьяны, точно такие же представители животного мира, как и все остальные, мы умны достаточно, чтобы понимать, где живем, что делаем и что с нами происходит. Это понимание — некое отягчающее обстоятельство, и оно накладывает на нас дополнительную ответственность. В некоторых случаях наши действия — охота, поедание свежего бифштекса — увеличивают меру страданий живых существ. В других случаях ее увеличивает наше бездействие. Я далек от тех сентиментальных людей, которые могут, не задумываясь, есть бутерброд с колбасой, а свою собачку держать на пуховых перинах. Как известно, в мире людей тираны тоже иногда неплохо относятся к своим домашним животным. Моя этика не о сентиментальности. Мы должны постоянно оценивать, где и в какой мере живой природе надо участие человека, чтобы максимальное количество живых существ жило максимально благополучно, без личных привязанностей и привилегий кому-либо. Только в этом случае мы можем чувствовать, что не напрасно существуем на земле, а делаем то, что ей нужно, и именно это ощущение я бы назвал удовлетворением от жизни.
подпись
Революция морали даст каждому поросенку свой Билль о правах