Пиромания с царским размахом

275 лет назад, в 1735 году, во время фейерверка по случаю годовщины коронования императрицы Анны Иоанновны, взрывом был поврежден дом баронов Строгановых. Вслед за тем, во время иллюминации, случился пожар в Петропавловской крепости. Однако эти обстоятельства ничуть не уменьшили любви подданных Российской империи к огненным забавам, вошедшим в праздничный обиход по воле Петра I, обожавшего лично изготавливать и запускать петарды и ракеты. Со временем фейерверки разделили на казенные и частные, а проводили их по установленному распорядку, где каждая фигура или залп имели свое аллегорическое значение.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Иноземная потеха

"Там звезд алмазных миллионы / Одни вослед другим летят, / Катятся, рвутся и шипят; / Там грома грохот, ядер стоны; / Там в изумлении народ / Колеблет кликом неба свод" — именно так описывал стихотворец А. И. Клушин фейерверк в Орле в 1797 году, устроенный по случаю коронации императора Павла I. Похожие восторженные описания составлялись и о других, как было принято говорить в те времена, сожжениях фейерверков. Однако литераторы и историки с петровских времен неизменно спорили о том, когда же именно на Руси появились огненные забавы.

Пришли они на русские земли долгим и кружным путем. Первые известные описания фейерверков были сделаны путешественниками в Индии в VI веке: "Они взвивались как змеи на полу, не портя его, и быстрым вращением своим образовали огненные круги". Однако секреты этого искусства индийские мастера хранили в строжайшей тайне, и лишь века спустя технологии огненных праздников освоили в Персии, где в 1173 году их видел путешественник Вениамин из Туделы, и уже оттуда фейерверки в XIV веке попали в Европу.

Первый из известных европейских фейерверков состоялся в 1379 году в Венеции, и постепенно чудесное зрелище, поражавшее умы людей Средневековья, стало распространяться по Европе. С годами росли не только масштабы распространения огненных зрелищ, но и масштабы огненных празднеств. К примеру, в 1519 году состоялся грандиозный фейерверк в германском Аугсбурге, а год спустя — в Киле по случаю встречи короля Франциска I с императором Генрихом VIII. И вскоре по всей Европе продолжительные и яркие огненные потехи превратились в неизменный атрибут всех более или менее значительных праздников с участием монарших особ.

Некоторые историки указывали, что на Руси огненные забавы появились вместе с первыми пушками и иностранными артиллеристами едва ли не во времена Дмитрия Донского. Однако никаких подтверждений проведения каких-либо фейерверков в русских городах в летописях не находилось, и потому, скорее всего, сторонники этой версии выдавали желаемое за действительное. Отдельные исследователи писали, что русская артиллерия процветала во времена Ивана Грозного, а там, где был порох, не могло не быть огненных празднеств. Но и у этой версии не нашлось подтверждений. Ее сторонники, правда, считали, что больших фейерверков на Руси не устраивали из-за боязни пожаров в деревянных, за малым исключением, городах. А малые по своей незначительности просто не попали в летописи.

Так что единственным указанием на проведение огненного действа в Москве в стародавние времена оказалось описание фейерверка, устроенного Лжедмитрием I в 1606 году в честь бракосочетания с Мариной Мнишек. И видимо, именно это поразившее всех присутствовавших иноземное зрелище послужило началом эпохи огненных потех на Руси.

Продолжателями дела свергнутого самозванца оказались скоморохи, которые устраивали в городах огненные игрища, начинавшиеся под Рождество и заканчивавшиеся к Крещению. Вот только их забавы веселили и радовали далеко не всех. Скоморохи бегали по улицам с трубками, наполненными горючими веществами, и приставали к прохожим мужикам, требуя копейку. Тем, кто скупился, поджигали бороды, что, конечно, веселило гуляк, но никак не походило на фейерверк.

Со временем тяга к разного рода играм с огнем на Руси все более ширилась и развивалась. Немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий так описывал типично русскую забаву с использованием засушенной травы — плауна, которую он видел в Московии в 1630-х годах:

"В обществах можно устраивать хорошее развлечение с помощью плауна: если тайком наполнить трубки плауном и поднести к огню и дунуть, то неожиданно для сидящих вокруг выбрасывается сильное пламя; чтобы при этом получился сильный шум, примешивают сюда превращенную в порох березовую листву".

В те же годы, говоря современным языком, огненные спецэффекты стали применяться во время разного рода постановок на темы Страшного суда, которые устраивало для народа священство. В представленном народу аду горело почти настоящее адское пламя, и грешники исчезали в дыму, появлявшемся при горении специально подготовленных составов. Причем зачастую во время подобных действ использовались дымные и зажигательные ядра, изготовлявшиеся для царской артиллерии.

Огненные потехи вскоре стали и частью жизни царского двора, где во времена первого Романова — царя Михаила Федоровича — учредили Потешную палату, отвечавшую в том числе и за огненные развлечения. Куда больше отца, судя по различным упоминаниям, любил фейерверки следующий русский самодержец — Алексей Михайлович. Причем в его правление огненные потехи превратились в массовое увлечение всей русской знати. Спрос на ракеты и прочие изделия для фейерверков оказался настолько большим, что в 1680 году в Москве пришлось открывать специальное заведение для их изготовления.

Но главным итогом этого модного поветрия оказалось то, что им заболел, причем на всю жизнь, великий князь и наследник престола Петр Алексеевич, которому еще предстояло стать первым русским императором.

Петровская мания

"Петр Великий,— писал крупнейший русский специалист по пиротехнике П. С. Цытович,— еще в детстве любил разные огненные потехи. Рассказывают, что в 1683 году на Воробьевых горах была произведена потешная стрельба, которая очень понравилась юному Императору. В 1693 году было приказано Пушкарскому приказу выдать "50 рублев на изготовление 50-ти 1/2 ф. и 1/4 ф. ракет, 50 ракет, что по земле мечут, 2-х колес, огненного горшка, опричь того, что сделано у Немчина". С этого времени фейерверки часто устраивались в России, и об этом есть достоверные исторические данные. Петр Великий собственноручно приготовлял на потешном дворе ракеты, шутихи, колеса, огненные картины. Фейерверки запускались очень часто во время придворных празднеств в Москве в масленицу. Они же сопровождали празднества по случаю торжественных событий. Не всегда эти потехи кончались благополучно: однажды 5 ф. ракета, не выбросив начинки, упала на голову одного дворянина и убила его наповал. В следующий раз взрывом состава изуродовало капитана Страсбурга, зятя известного Гордона, обожгло Франца Тиммермана и убило трех рабочих".

Однако подобные потери не волновали юного Петра, и от раза к разу, как писал Цытович, его огненные забавы принимали все более крупные размеры:

"Первый фейерверк, какого Москва никогда не видывала, был запушен 18-тилетним Царем на реке Пресне 26 февраля 1690 года (в среду на сырной неделе) в присутствии Царицы, Царевен, всего двора, при огромном стечении народа... Фейерверк, спущенный (так было принято говорить.— "Деньги") на р. Пресне 21 февраля 1693 г., был приготовлен при непосредственном участии самого Петра. После троекратного залпа из 56 орудий вспыхнул белым огнем павильон с вензелем князя Ф. Ю. Ромодановского. Потом появился огненный Геркулес, раздирающий пасть льву. В паузах летели из царских рук ракеты. Царица Наталия Кирилловна осталась очень довольна изображением Геркулеса и подарила за то 20-летнему венценосному пиротехнику полный сержантский мундир Преображенского полка, доставивший ему неописанную радость".

Вскоре окружение стало замечать, что увлечение Петра фейерверками принимает маниакальный характер. Он занимался ими, не обращая внимания на расходы, при этом, как отмечали современники, дорогой порох тек сквозь его пальцы, как обычный речной песок. Собственно, и сам царь не скрывал, что огненные потехи являются едва ли не главным его увлечением. В 1697 году, во время первого путешествия за границу, на предложение поохотиться, сделанное ему принцессой Ганноверской Софией и принцессой Бранденбургской Софией-Шарлоттой, он отвечал: "Отец мой очень любил охоту, а я более люблю плавать по морям, пускать фейерверки, строить корабли".

Приближенные быстро смекнули, что для решения тех или иных личных проблем теперь следует устраивать фейерверки. Царь обязательно приезжал посмотреть, приходил в прекрасное расположение духа, и, пользуясь этим, можно было провести беседу в нужном направлении. Так что фейерверки стали устраивать все, кто имел для этого средства. Те, кто победнее, стремились доказать, что они не хуже других, и эпидемия фейерверков охватила Москву. А в результате этой гонки за призраком престижа начались вполне реальные пожары. Так что в августе 1699 года последовал царский указ о запрещении стрельбы и запуска ракет в Москве:

"В нынешнее летнее время учинились на Москве пожары великие, и погорели монастыри и церкви и дворы многие, а в допросе те люди, у кого те пожары на дворех учинились, сказали, что хоромы их загорелись с лица, а не изнутри, а какими мерами или кто зажег, того неведомо; а на Москве всяких чинов люди в день и по ночам изо всякого ружья стреляют и ракеты пущают на хоромное строение на кровли. И Великий Государь приказал: буде впредь с сего числа кто в Китае и в Белом и в Земляном городех учнет из какого-нибудь ружья в день и по ночам пулями и пыжами стрелять, или ракеты пущать, и тех имать в Стрелецкой приказ, и за первой привод чинить наказание, бить батоги, а за другой бить кнутом и ссылать и с женами и с детьми в Азов на вечное житье; и чтоб тех людей, которые учнут из ружья стрелять, имая, приводили в Стрелецкой приказ".

Причем указ распространялся даже на самых именитых людей в Москве. А вот сам царь, несмотря ни на что, продолжал свои огненные забавы. И соответственно, продолжались разного рода чрезвычайные происшествия, связанные с ними. Датский посланник Юст Юль в декабре 1709 года записывал в дневнике события, происшедшие после того, как его сани по дороге в Петербург попали в полынью, а его верительные грамоты намокли и замерзли:

"Квартиру мне отвели у вице-адмирала царского флота, норвежского уроженца Корнелиуса Крейца, красивого, умного и сведущего человека... (После обеда) я попросился у царя домой, чтобы просушить мои бумаги, намокшие, по вышеописанному случаю, в реке, но разрешения (от него) не получил, хотя и представлял, что (в числе документов находится) моя верительная грамота и другие (важные) бумаги. Царь возражал, что о моем назначении посланником к его двору он получил письма непосредственно от короля, (а потому) примет меня (и) без верительной грамоты. После этого несколько (человек) получило приказание следить за мною, чтоб я как-нибудь не ускользнул. Шла попойка, шуты орали и отпускали много грубых шуток, каковым (в других странах) не пришлось бы (быть свидетелем) не только в присутствии самодержавного государя, но даже на самых простонародных собраниях. Между тем мне таки удалось выбраться вон. Когда дома я открыл сундук с бумагами, (оказалось, что) они смерзлись в один ком, ввиду чего я поскорее развернул их, разложил в теплой комнате и, взяв с собою ключ, поспешил обратно к царю. (Но тут) в скором времени загорелась лаборатория, стоящая напротив дома вице-адмирала (Крейца); (в лаборатории) работали над фейерверком, который предполагалось сжечь в тот вечер. (И) бумаги мои, чуть не погибшие утром в воде, теперь приходилось спасать от огня; ибо нет сомнения, что, продлись пожар еще несколько минут, лабораторию взорвало бы (на воздух) и дом, в котором мне отвели помещение, будучи построен исключительно из леса, тоже непременно сгорел бы".

Но подобные переделки еще меньше, чем крупные пожары, могли охладить страсть царя к фейерверкам. Тот же датский посол так описывал царский фейерверк в ознаменование нового, 1710 года:

"В 10 часов (вечера) зажгли в высшей степени красивый и затейливый фейерверк. Замечательнее всего была в нем (следующая аллегория): на двух особых столбах сияло по короне; между ними (двигался) горящий лев; (сначала) лев коснулся одного столба, и он опрокинулся, затем перешел к другому столбу и покачнул его, так что (и) этот (столб) как будто готов был упасть. Тогда из горящего орла, который словно парил в воздухе, вылетела ракета, попала во льва и зажгла его, (после чего) он весь разлетелся на куски и исчез; между тем наклоненный львом столб с короною поднялся и снова стал (отвесно). Мысль эта была заимствована царем из (рисунка) одной серебряной медали, выбитой по распоряжению шведского короля... На ней представлен лев (и два увенчанных короною столба); один из них лев схватил лапою и переломил пополам, причем корона с него упала; второй (столб он) схватил другою лапой и сильно наклонил. Шведы хотели этим выразить, что король шведский отнял у короля польского корону, а царя поставил в безвыходное положение... В фейерверке замечались красивые голубые и зеленые огни, изобретенные (самим) царем, а равно многочисленные огненные шары и огненные дожди, превращавшие ночь в ясный день, так что и на далеком расстоянии можно было отчетливо видеть и узнавать всех проходящих".

В последние годы царствования Петра I череда фейерверков в новой столице стала просто нескончаемой. Иностранцы, жившие в России, отмечали в дневниках, что сожжение фейерверков происходило едва ли не еженедельно, а иногда и чаще. А самый крупный и продолжительный из них случился 22 октября 1721 года, в честь заключения мира со Швецией и принятия Петром титула императора.

"В этот день,— писал Цытович.— после окончания торжественных молитв и поздравлений состоялся обед и бал в здании Сената, сопровождаемый фейерверком, который был устроен по указаниям и при личном участии Государя. Петр сам был и распорядителем представления, так как назначенное для этого заранее лицо сильно подвыпило за обедом. Фейерверк начался в 9 ч. вечера и вполне удался. Сначала зрители увидали большой храм Януса с открытыми дверями. В глубине храма горел голубым огнем старый Янус, державший в правой руке лавровый венок, а в левой — масличную ветвь. (Во время горения храма Януса народу был показан жареный бык с золочеными рогами, стоявший на возвышении. Государь отрезал первый кусок, после чего толпа вмиг разорвала быка на клочки. Кто захватил золоченый рог, тот получил особую награду. С обеих сторон быка били фонтаны из красного и белого вина.) Немного спустя из-за храма показались два вооруженных коронованных рыцаря. На щите одного из них был изображен двуглавый орел, а на щите другого — три короны. Когда рыцари прикоснулись к открытым дверям храма, двери начали постепенно закрываться. После этого рыцари сошлись и подали друг другу руки. Когда двери храма закрылись в знак заключения мира, раздались звуки множества труб, литавр и барабанов. Затем по сигнальной ракете загрохотали сотни пушечных выстрелов, перемешиваясь с оружейным огнем и колокольным звоном. Огонь с крепости, адмиралтейства и стоящих на Неве судов был так силен, что все, казалось, было объято пламенем, "земля и небо готовы были рушиться". Затем справа от храма загорался большой, высоко поднятый щит с изображением правосудия, попирающего ногами двух фурий, недоброжелателей и ненавистников России. Под щитом — русская надпись: "всегда победит". Потом слева от храма вспыхнул другой щит с изображением входящего в гавань корабля с надписью: "finis coronat opus" (конец — всему венец). По обеим сторонам красовались две пирамиды из белого бриллиантового огня с такими же звездами. Наконец, зажгли еще две пирамиды с бураками и пустили множество воздушных шаров, огромных ракет, бураков, пустили огненные фонтаны, колеса. Их огонь не прерывался два часа. На Неве в это время были запущены фигуры из белого и голубого огней вместе со множеством шаров и других изделий. Фейерверк закончился в полночь, а бал продолжался до 3 часов утра".

Восхищенные действом сенаторы тогда же, в октябре 1721 года, составили сообщение для всех городов и весей с описанием праздника, в котором говорилось:

"Сперва воспоследовал звук великого множества труб и бою литавр и барабанов, а потом вдруг около 1000 выстрелов с крепости и галер из пушек, також и из мелкого ружья учинено, что такой огонь сочинило, что казалось, яко бы валы Санкт-петербургские и река Нева, которая галерами наполнена была, загорелись".

Царская обязанность

Пристрастие императора к фейерверкам передалось и членам его семьи. Правда, временами оно приводило к довольно печальным последствиям. Так, любимая дочь Петра I — Анна Петровна, которую выдали за герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского, в 1728 году, вскоре после рождения сына — будущего российского императора Петра III, пожелала увидеть фейерверк.

"По поводу крещения новорожденного принца,— писал историк С. М. Соловьев,— в Киле была иллюминация и фейерверк. Герцогиня хотела смотреть их и стояла у открытого окна в холодную сырую ночь. Придворные дамы представляли ей опасность и затворили окно; она смеялась над ними, хвалясь своим русским здоровьем; но их опасения сбылись: герцогиня простудилась и скончалась на десятый день (4 мая)".

Но и это событие никак не повлияло на императорскую страсть к фейерверкам. Анна Иоанновна, к примеру, любую победу своих войск отмечала с пышностью и фейерверками, приказывая, чтобы они были не хуже, чем во времена ее царственного дяди.

Мало того, императрица в 1732 году устроила для себя специальный фейерверочный театр, который описывался так:

"Место, где сие позорищное строение поставлено, есть на берегу Невы реки на 1000 сваях утвержденный театр фейерверка, который против палат Ее Императорского Величества так способно построен, что с правой стороны кунсткамеры с невысоким обсерваторием, а с левой — крепость с церковною колокольнею имеет, которая, когда они такожде иллюминированы, смотрящим на то не инако кажутся, как бы они для того нарочно так сделаны были. Все сие строение, при котором 30 000 ламп и 600 человек имеется, которые оные лампы в две минуты зажечь могут, в вышину сделано на 115, а в ширину на 546 футов".

При этом императрица ясно понимала, что средств в казне недостает, и чтобы сохранить пышность огненных действ, ограничила их число. С 1733 года фейерверки с иллюминациями разрешалось проводить только в дни рождения и коронации государыни. А в дни тезоименитства и восшествия на престол дозволялись лишь иллюминации и пуски ракет без дорогостоящих фейерверков. Однако, несмотря ни на что, даже такое малое число огненных действ не удавалось провести без конфузов. О происшествии, случившемся в 1735 году, в указе императрицы говорилось:

"В высокий день коронования Ее Императорского Величества при зажжении фейерверка и иллюминации произошли многие от несмотрения определенных к тому офицеров непорядки: не обыскав удобного места, поставлены были подле дома Строгановых ящики с пороховыми составами, которые разорвало и от того учинился строению вред, на Санктпетербургской крепости, во время иллюминации, несмотрением зажжен лежащий порох".

Императрица Елизавета Петровна, которая всегда подчеркивала, что она дочь своего отца, в начале царствования тратила огромные деньги на фейерверки. В особенности много ушло средств на фейерверк в дни коронации.

"Днем коронации,— писал Соловьев,— было назначено 25 апреля. В комиссию по коронации отпущено сверх прежних 30 000 рублей еще 20 000, да на фейерверк 19 000; иллюминации велено быть по прежним примерам 8 дней, на Ивановской и прочих колокольнях — от коллегии Экономии, а во дворце, на Красном крыльце и около — из дворцовой канцелярии".

Но средств, как обычно, не хватало, и одновременно пришлось ввести ограничение на число фейерверков в году.

В отличие от предшественниц, Екатерина II хоть и не прерывала традиций огненных потех, относилась к ним как к весьма однообразному, надоедливому зрелищу и жаловалась в письмах, что не может уже видеть одних и тех же аллегорических изображений. Видимо, и однообразные оды в честь событий, которым посвящались фейерверки, должны были надоесть ей ничуть не меньше. Однако именно в это время, как писал главный организатор царских фейерверков Я. Штелин, русские фейерверки достигли небывалого развития:

"Огненные упражнения, как и вообще все искусство фейерверков, достигли такой высокой степени совершенства, какого до сих пор... кроме российского императорского двора, нигде в другом месте не видано еще и не известно".

Следующие самодержцы относились к фейерверкам уже как к государственной обязанности. Ведь все знали, что коронацию должно сопровождать огромное огненное действо. Впрочем, как и события, имеющие важное политическое значение. При Николае I, к примеру, в Калишах близ русско-прусской границы по окончании совместных маневров армий двух империй был устроен не один фейерверк, а два — один за другим. Причем один был подготовлен русскими мастерами, а другой — германскими.

Последний, вошедший в историю грандиозный фейерверк состоялся по случаю коронации Александра II в 1856 году. Причем для его организации в Москву отрядили огромные силы. Сын одного из организаторов фейерверка — академик А. Н. Крылов вспоминал:

"Всю 13-ю бригаду отправили в Москву готовить фейерверк для предстоявшей в 1856 г. коронации Александра II, причем пороху и всякого фейерверочного снадобья отпускали в неограниченном количестве. Фейерверк должен был изображать извержение Везувия, и, кроме того, собранный со всей армии хор в 3000 музыкантов должен был исполнить гимн "Боже, царя храни", а вместо турецкого барабана должны были служить залпы артиллерии, производимые гальванически композитором генералом Львовым, причем было отпущено по 300 выстрелов на орудие, чтобы Львов мог напрактиковаться в игре на столь своеобразном турецком барабане".

Грандиозное действо состояло из пяти актов и едва не было испорчено сырой погодой. Из-за тумана пороховой дым не уносило ветром, что резко ухудшило видимость. Но тысячи зрителей с восторгом встречали каждую новую вспышку.

В новом царствовании наступило освобождение крестьян и началось разорение дворянства. А потому стали все более и более редкими масштабные частные фейерверки. Любовь к огненным потехам, правда, никуда не исчезла, и любителям посмотреть на разноцветный огонь предлагали устраивать фейерверки своими руками, предупреждая обо всех опасностях процесса. Либо предлагали за умеренную сумму — от 30 руб. пригласить специалистов, способных создать маленькое, но впечатляющее представление. Тогда все знали, что означает любой из горящих символов фейерверка: дубовые ветви — силу, колонны и трофеи — победу, ульи — обилие, а фонтаны — приволье.