Сергей Степашин осознал себя настоящим премьер-министром. На минувшей неделе он впервые выдвинул ряд экономических инициатив. Сколь громких, столь и бесполезных.
Такого от Сергея Степашина не ждал никто. Нечто в этом роде еще можно было бы ждать от Юрия Маслюкова. Однако даже Маслюков не решился. Бывший председатель Госплана понимал, что подставится. И что этого ему не простит ни выдающий себя за центриста премьер Примаков, ни правые, ни даже левые СМИ.
Степашин решился. Более того, он наверняка не испытал по данному поводу ни малейших переживаний. Просто поставил цены базовых отраслей под полный контроль правительства, и все...
Это, конечно, еще не социализм. Никто пока, слава Богу, не пытается оспаривать прав собственности и возобновлять в вузах преподавание марксизма-ленинизма. Но цены на продукцию 57 важнейших предприятий, формирующих без малого 3/4 бюджета страны, правительство будет контролировать. Причем жестко. И что характерно — совершенно непонятно зачем.
Заявка
Чего, собственно, мы ждали от правительства Степашина? Все прекрасно понимали, что Сергей Вадимович не монетарист и не кейнсианец — уже хотя бы потому, что вовсе не экономист.
Ждали, что он в отличие от Примакова не будет раздражать Ельцина намеками на желание стать президентом в 2000 году. А просто будет, как Примаков, постепенно сокращать долги по зарплате и пенсиям. Время от времени — реформировать угольную отрасль на деньги Мирового банка. Ну и, конечно, регулярно улыбаться Стэнли Фишеру и Мишелю Камдессю, надеясь получить от них заветный транш кредита в $4,6 млрд. Не очень, но все-таки ждали, что новый премьер министр с первых дней работы не будет опровергать президента, который утверждает, что уволил Евгения Примакова за пассивность в проведении экономических реформ.
Никто не ждал от Степашина сенсаций. МВФ сейчас может дать кредит, а может и не дать — Степашину, расхлебывающему последствия правления всех четырех предыдущих правительств, то и другое легко бы сошло с рук. У него не было заранее сформированного имиджа "красного" или "белого" идеологически ангажированного премьера. У него не было имиджа вовсе. Так, инфузория-туфелька. Хотя и в мундире генерал-полковника.
То, что произошло на прошлой неделе, на первый взгляд опрокинуло все априорные представления о премьере Степашине. Его пафосное возмущение поведением Думы, отказавшейся одобрить закон о налогах на бензоколонки (на его принятии настаивает МВФ), слегка настораживало, но все же не давало еще повода заключить, что премьер намерен вести большую экономическую игру. С надрывом ругая тех, кто "приближает дефолт", премьер, казалось, просто играет на публику, давая ей очередное "слово офицера", цена которому в рублях и долларах одна — ноль.
А затем родился суперкартель. Директора "Газпрома", РАО ЕЭС, "Транснефти", всех крупных нефтяных компаний, всех основных металлургических комбинатов, короче, российских компаний, для которых миллиард долларов не какая-то голубая мечта, а всего лишь половина, треть или даже десятая часть годовой выручки,— все как один безропотно явились в 10.00 в приемную Николая Аксененко и подписали соглашение о фиксированных ценах на свою продукцию до конца текущего года.
Случись нечто подобное в США — в экономике этой страны через 24 часа воцарился бы хаос. Индекс Доу-Джонса просто бы зашкалил, а Федеральная резервная система начала бы лихорадочно то скупать, то продавать евро. Тысячи фирм обанкротились бы в течение недели. Поэтому ничего подобного в США произойти не может.
У Маслюкова, говорят, в свое время просто чесались руки осуществить подобное мероприятие. Маслюков — специалист по так называемым межотраслевым взаимодействиям, поэтому в условиях, когда базовые отрасли договорились о фиксированных ценах, ему одно раздолье. Но Маслюков все же не решился. В противном случае возрождение Госплана стало бы самым легким из обвинений в его адрес со стороны либеральной прессы.
У Степашина, министра внутренних дел, бывшего руководителя демократической ФСК и подчеркнутого ельциниста, то есть антикоммуниста, этих комплексов нет.
Степашин без проблем благословил суперкартель российских монополистов, продемонстрировав тем самым, что готов проводить самую активную экономическую политику и принимать меры ничуть не менее решительные, чем принимали в свое время Егор Гайдар или Анатолий Чубайс. Проблема только в том, что подписанное с подачи Степашина и Аксененко соглашение не способно оказать на российскую экономику никакого влияния.
Обоснование
Подозрения в несерьезности картельного предприятия возникают сразу же, как только начинаешь выяснять, откуда взялась сама идея контролируемых государством цен и кто и как ее на разных этапах развития пытался воплотить.
Главным адептом идеи фиксированных цен с 1992 года является председатель Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Вольский. За восемь лет идея не претерпела практически никаких изменений. И это странно, ведь уже в середине 90-х годов существовали гораздо более развитые экономические программы с элементами госрегулирования (см. справку). Дело в том, что в 1992 году Россия находилась на пороге галопирующей инфляции, которую, как считали многие экономисты, можно было сдержать с помощью фиксированных цен на продукцию базовых отраслей. И некоторое время цены пытались держать. Но кончилось, если кто помнит, тем, что рубль превратился в "штуку деревянных".
А что сейчас, то же самое? Кабинет Степашина отвечает, что да. Официальное объяснение того, зачем понадобился картель, следующее. Денег нет. Перспективы кредита МВФ, несмотря на все авансы, выданные на прошлой неделе Мишелем Камдессю, не совсем понятны. Резервы Центробанка тают на глазах.
Самая оптимистичная цифра резервов ЦБ, которую слышали корреспонденты Ъ на прошлой неделе,— $8 млрд (причем половина — постоянно дешевеющее золото, драгметаллы и т. д.). Между тем уже в июле Россия обязана начать выплаты по международным долгам. Ситуация примерно та же, что и год назад, только вместо выплат по ГКО Россия должна Западу проценты по кредитам. Экспорт за последний год не вырос. А это значит, что правительство будет вынуждено провести еще одну девальвацию.
В принципе в девальвации российского рубля нет ничего страшного. Но парламент, премьер и президент боятся другого — неконтролируемого роста цен. Россияне могут простить своему правительству многое — вплоть до зависания вкладов в банках и скачков курса доллара, но никогда не простят резкого роста цен на хлеб и молоко. Другими словами, симпатии избирателей в условиях галопирующей инфляции — вещь непредсказуемая. В худшем случае может случиться революция. И правительство Степашина делает естественный вывод: цены расти не должны.
Все в России потребляют газ, свет и ездят по железным дорогам. Значит, именно эти цены и нужно фиксировать в первую очередь. Тогда, по идее, не будет расти себестоимость прочих товаров, и жизнь в стране в целом останется такой же хорошей, как была раньше. Но на этапе подготовки этого решения, как всегда, оказалось, что ситуация несколько сложнее.
Взять, к примеру, российские электростанции, работающие на мазуте. Если им фиксируют цену на свет, значит, логично было бы предположить, что должна быть зафиксирована цена и на мазут. А еще в мае, как известно, в Санкт-Петербурге случился острый кризис с бензином: просто из-за сговора поставщиков цены на бензин в считанные дни выросли вдвое. Понять, что мазут и бензин — родственные товары, правительство смогло. И нефтяников стали склонять к подписанию картельного соглашения. Догадалось правительство и о том, что нефть и газ качаются по трубам, а многие сотрудники российских компаний ездят на "Жигулях". Так в придуманное Аксененко соглашение попали трубные заводы и АвтоВАЗ с ГАЗом.
Расклад
Последние надежды на то, что в картельном соглашении заключен глубокий экономический смысл, пропадают, когда узнаешь, что многие участники соглашения до последнего не хотели его подписывать. Нефтяников, например, убедили, лишив их так называемых дополнительных квот на экспорт (6 млн тонн в квартал перекочевали в раздел "Прочие", другими словами — в офшорные посреднические фирмы). Дольше всех держался "Сургутнефтегаз", имеющий особые отношения с администрацией Ханты-Мансийского округа и потому абсолютно безразличный к экономическим новациям Москвы. Но и он в итоге спасовал.
Другие, по информации Ъ, были не прочь подмахнуть соглашение, но взамен требовали от Степашина подписать задним числом постановление о повышении тарифов на электроэнергию. И, говорят, только единодушный протест нефтяников и металлургов удержал премьер-министра от этого шага.
Но к моменту подписания соглашения все успокоились. Документ получился грозным только на вид. Достаточно сказать, что в окончательном варианте не указана даже дата его вступления в силу. Скорее всего, это будет 1 июля. Нет реальных механизмов контроля за соблюдением условий соглашения. Правительству придется рассчитывать на честность и добросовестное стукачество подписантов.
Сами они при этом утверждают, что, несмотря на всевозможные кары за нарушение соглашения, правительству рассчитывать особенно не на что, если только оно не пообещает компаниям какие-либо льготы. Сегодня, утверждают топ-менеджеры компаний, правительство уже не может действовать только кнутом, а должно одновременно предлагать компаниям и какие-то пряники. Иначе соглашение будет иметь только краткосрочный эффект — в течение месяца-двух. И то при условии, что за это время не произойдет обвала рубля.
В общем, соглашение оказалось выстрелом в воздух. Оно, по сути, не нужно никому. Кроме того что, как мы выяснили, в нем нет практического смысла, оно несет еще и отрицательную идеологическую нагрузку. Картельное соглашение сразу нескольких базовых отраслей — это явно антирыночная мера, неизбежно ведущая к стагнации в этих секторах рынка.
Исход
Главное даже не в том, что Степашин боится роста потребительских цен в преддверии выборов. Затеянный им межотраслевой суперкартель — попытка внести коррективы в сложившуюся в России систему извлечения личных и корпоративных доходов. Громкие высказывание Степашина на экономические темы хороши лишь тем, что надолго запоминаются. Реально же ни наспех придуманные картели, ни более или менее тонкие манипуляции, скажем, с управлением внешним долгом избавления российской экономике не принесут.
Тот факт, что система извлечения нелегальных доходов чрезвычайно прочна, был установлен 17 августа. Имей население и бизнесмены лишь те доходы, о которых знают власти, эти самые власти немедленно были бы сметены. В западных странах правительства уходят в отставку из-за какой-то жалкой 15-процентной девальвации, которой в России никто бы, кроме несчастных пенсионеров, даже не заметил. Шахтер несет с шахты медный кабель или ведро с углем, а начальник шахты крутит его зарплату в течение трех месяцев за взятку в $200 тыс. Оба регулярно дают взятки ГАИ, врачам, педагогам и паспортисткам. Ставки взяток настолько четко отрегулированы, что учитываются при составлении бизнес-планов и семейных бюджетов. И именно этот теневой поток 17 августа пострадал меньше всего: просто слегка упали ставки.
Степашин прекрасно знает, о чем идет речь. При его деятельном участии МВД приняло кучу программ борьбы с теневой экономикой, которая, если верить Степашину, ссылавшемуся, кстати, на зарубежные данные, достигает в России 60% ВВП. Результат — нулевой. Примерно так же выглядит и новейший замысел премьер-министра. Никакими картельными соглашениями, уговорами и "нагибаниями" нефтяных компаний невозможно остановить производство "левого" бензина из украденной прямо из трубопровода нефти. Этот бензин можно продавать даже по пять копеек за литр — и все равно будет выгодно. Но лучше — присоединиться к картельному соглашению и продавать этот бензин, как все, по пять рублей. А еще лучше — получить освободившуюся из-за строптивости какого-нибудь "Нефтегаза" дополнительную экспортную квоту и стать спецэкспортером.
АЛЕКСАНДР МАЛЮТИН, НАТАЛЬЯ САМОЙЛОВА
-------------------------------------------------------
Документ получился грозным только на вид. В окончательном варианте не указана даже дата его вступления в силу
-------------------------------------------------------
Как отпускали цены
Идея вернуться к госконтролю над ценами начала посещать российские власти едва ли не 3 января 1992 года — на следующий день после того, как правительство Егора Гайдара отпустило цены. Еще долгое время после этого сохранялись различные методы регулирования, например установленные правительством максимальные торговые надбавки и предельные цены. Начиная с 1993 года под давлением Международного валютного фонда плановое ценообразование стало постепенно уходить в прошлое. Так, в 1993 году были отпущены цены на уголь.
Однако идея госрегулирования витала в воздухе, и летом 1993 года Минэкономики вышло с концепцией так называемых ежегодных индикативных планов. Это было подобие бизнес-плана для целой страны, в котором определялись основные экономические параметры: цены и тарифы, льготы и кредитные ставки и т. д. Предлагалось, в частности, регулировать цены на топливо, электроэнергию, металлы, продукты химии, тарифы транспорта и связи. Эта концепция Минэкономики не то чтобы решительно не понравилась правительству и парламенту, но довольно быстро была забыта в связи с разразившимся осенью 1993 года конфликтом между Борисом Ельциным и Верховным советом.
Однако самые жизнеспособные ее идеи вошли в концепцию промышленной политики первого вице-премьера Олега Сосковца. Его принципы возрождения реального сектора с помощью так называемого гнездового финансирования на деле означали бюджетное кредитование довольно крупных компаний и перспективных отраслей в обмен на их добровольный отказ от некоторых рыночных свобод. Например, от права самостоятельно устанавливать цены на свою продукцию. Предполагалось, что гнездовое финансирование впоследствии станет базой для заключения социальных договоров по схеме "федеральная власть--предприниматели--муниципальная власть--профсоюзы", и эти договора будут антиинфляционно влиять на экономику. В таком виде предложения Сосковца не были реализованы.
В начале 1994 года под нажимом международных финансовых организаций российские власти вынуждены были отменить оставшиеся элементы госрегулирования: предельные фиксированные цены, предельные уровни рентабельности, предельные коэффициенты изменения цен и даже обязательное декларирование повышения цен предприятиями-монополистами. К тому моменту госрегулирование распространялось на множество товаров — легковые и грузовые автомобили, паровые турбины, портовые краны, кино- и фотопленку, детское питание, туалетное мыло и т. д. Строго говоря, регулирование вовсе ничего не давало: динамика цен на продукцию монополистов либо шла вровень со среднепромышленными индексами, либо даже опережала их. С 1 января 1994 года официально закончилось и прямое госрегулирование цен на электроэнергию.
Но Олег Сосковец неутомимо продолжал совершенствовать свою концепцию экономической реформы. Для этого он сформировал специальную группу из академиков-экономистов — Николая Петракова, Леонида Абалкина и Юрия Яременко. И первое, что предложили ученые мужи Сосковцу,— регулирование цен. Но пока мысли академиков обсуждала одна часть правительства, другая, либерально настроенная, разрушила последний бастион: в 1995 году произошла полная либерализация цен на нефть и нефтепродукты. Любопытно, но еще до снятия ограничений цены на эти товары уверенно росли — практически вне зависимости спроса.
Таким образом, к лету 1995 года правительство могло влиять только на цены естественных монополий — МПС, РАО "ЕЭС России", РАО "Газпром". Именно на них и сконцентрировалась ценовая политика правительства. Правда, она стала носить яркий предвыборный характер. Так, правительство заморозило цены на услуги этих компаний с 1 сентября 1995 года до 1 января 1996-го — точно на время выборов в Государственную думу. В феврале кабинет вынужден был уступить и разрешить 16-процентный рост, но не более — ведь через три месяца в России должны были выбирать президента. Зато сразу после выборов цены на электроэнергию выросли на 56%. Последний раз цены естественных монополий регулировались указом президента в том же 1996 году.