Именно в 2010 году правительство России наконец продемонстрировало, что оно умеет разрабатывать комплексные и глубокие программы реформ. Их много, они не менее серьезны, чем в 1997 или 2002 году, и ни одну из них в 2010 году Белому дому реализовывать не пришлось. Все они начнутся в 2011-2012 годах, и остановить их будет чрезвычайно сложно, как бы этого ни захотелось тому же правительству уже в следующем году.
Если бы кто-то в конце 2009 года привел список системных реформ, на которые решится российская власть в 2010 году, я бы посчитал это нездоровой фантазией. Опыт предыдущего кризисного года, в котором ничего похожего на сверхэффективность правительство Владимира Путина, а тем более администрация президента Дмитрия Медведева (в отличие от ЦБ) не демонстрировали, не позволял ожидать никаких реформ. Их, собственно, и не произошло, тем не менее список крупных проектов в области макрорегулирования экономики, которыми занимался в первую очередь Белый дом с января 2010 года, поразит воображение любого аналитика. С одной поправкой: практическая реализация всего набора реформ начнется в лучшем случае в 2011 году, большая часть их заработает в 2012-2015 годах.
При этом не приходится сомневаться в том, что большая часть реформ остановлена не будет: они образцово увязаны и логично дополняют друг друга, откат назад правовой инфраструктуры этих реформ потребует колоссального напряжения госаппарата, уже выстраиваемого под будущее, наконец, все это сопровождается проектным разрушением существующих госинститутов, на смену которым должны прийти в 2011-2012 годах новые. Ситуация принципиально отличается от постгайдаровских реформ правительства Виктора Черномырдина 1995-1997 годов и Михаила Касьянова 2000-2003 годов, которые легко были заблокированы последующими событиями на два-три года вперед. До какой-то степени происходящее напоминает начало 1998 года, но в 2010 году готовящиеся реформы были очевидно посткризисными.
То, что эти реформы чрезвычайно плохо видны даже внутри профессионального круга, не должно никого вводить в заблуждение. 2010 год был во многом годом вице-премьера Алексея Кудрина, уже одна реформа бюджетной системы, ожидавшая своего часа с 90-х, стоит многого: в России заложены основы для быстрого построения модели бюджетного контроля на уровне лучших практик нулевых годов в мире. Добавьте к этому стартовавшую реформу учреждений бюджетной сети — да, это запоздалое решение, на которое не хватило компетенции правительств 90-х, тем важнее то, что Минфин сдвинул ее с мертвой точки в нулевые. Тогда станет очевидно, почему господин Кудрин награжден Euromoney титулом лучшего главы минфина в мире по итогам года. Сравнение с Минфином других ведомств Белого дома возможно и необходимо: главе Минздрава Татьяне Голиковой, за год развернувшей малоперспективный "нацпроект" в области здравоохранения в подготовленный проект реформы системы обязательного медицинского страхования (ОМС), а заодно и здравоохранения, есть чего ждать от 2011 года. Главе Минэкономики Эльвире Набиуллиной и руководителю ФАС Игорю Артемьеву, подготовившим непротиворечивую программу реформы госзакупок,— тем более. И таких реформ 2010 года десятки, и все они ориентированы на магический 2011 год.
При этом "единоличных" реформаторских проектов почти не было: все они разрабатывались согласованно, зачастую для реформ сложно найти реального автора. В числе разработчиков проектов, координировавшихся первым вице-премьером Игорем Шуваловым, от Единого экономического пространства до лишь начавшей готовиться реформы образования,— пять-шесть ведомств, госструктур и аналитических институтов: ранее такого почти не было. Многие изменения на 2011-2012 годы просто не объявлялись, например, сформированная в 2010 году схема предстоящей борьбы с теневым оттоком капитала и "серым" импортом — ее предстоит совместно реализовывать ЦБ, ФТС, ФНС, Росфинмониторингу, Минфину. Но пока, как и в большинстве случаев, это лишь проект — правда, уже крепко сколоченный. Следы этой системности 2010 года носят даже откровенно странные и сомнительные проекты вроде иннограда Сколково или подготовки к частичному финансированию с 2011 года таких госрасходов, как оборонные и инфраструктурные, через механизм госгарантий. Несогласных в правительстве и Кремле в 2010 году практически не было, например, анонсированной программе приватизации с 2011 года части госпакетов десяти крупнейших компаний, в том числе "Роснефти", Сбербанка и ВТБ, на практике публично сопротивлялись лишь сами АО.
Разумеется, "либерализм" реформ не следует преувеличивать: в большинстве случаев предстоящие изменения — повторение пути, пройденного экономиками Восточной Европы в первой половине 2000-х, к тому же это очень дорогостоящие реформы, и это намного меньше того, чтобы нормализовать ситуацию с коррупцией в России, для которой именно отказ от реформ в 2004-2008 годах дал среду для развития. Тем не менее опыт 2003-2009 годов не давал оснований предполагать и этого. На этом фоне текущие достижения Белого дома и Кремля в 2010 году требуют задать вопрос: что заставляет правительство Владимира Путина выступать в роли малодееспособных популистов в текущих решениях и как крепкое реформаторское правительство в решениях на предстоящее будущее? Кому, собственно, предназначены эти реформы? Ответ "Дмитрию Медведеву" вряд ли разумен: хотя его администрация работала в той же команде, по крайней мере внешне Кремль занимался преимущественно другими делами и в разработку "механики" включался нечасто.
Могу лишь предположить, что принимать системные решения, которые нет необходимости реализовывать именно сейчас, правительственным чиновникам в 2010 году было проще именно политически, "договорившись на берегу": сопротивляться изменению уже принятых решений проще, чем вырабатывать хорошие компромиссы в условиях бюджетного дефицита. Поэтому 2011 год будет одним из самых интересных и важных в социально-экономической истории РФ. Противодействовать "накопленному" в 2010 году блоку реформ очень сложно, но и сами они — сильнейший фактор нестабильности для системы, сформировавшейся на других принципах десять лет назад при участии тех же самых людей, что планировали реформы десять лет спустя.