Ъ когда-то завел рубрику "Другие люди". Другие — в том смысле, что негазетные: не читатели, не авторы, не ньюсмейкеры. Ее отдали Лехе. Он сам был другой.
Другой рядом с успешными и с неудачниками, рядом с веселыми и грустными, рядом с богатыми и бедными. Алексей Сергеев был известным журналистом, но каким-то не таким, как все. Он и хотел быть другим.
Другим, но не отдельным, не чужим. Он как раз всем был свой. Его легко было любить: он был открытый, ясный, щедрый, легко прощал, легко отдавал, легко радовался, всегда умел услышать, утешить, в любую минуту готов был бросить что-то свое, важное и срочное, и начать делать что-то, нужное кому-то, вечно влипал из-за этого в какие-то неприятности, легко о них забывал. Совсем ему от всего от этого нелегко жилось.
Последние годы вообще не очень жилось, болел сильно.
Он был верующий человек, верил, что его ждет потом другая жизнь. Пошли ему Бог по его вере.
За десять лет Леха один у нас был такой в "Коммерсанте" — другой. Больше нету.