Управление Минюста Татарстана, которое с апреля ведет проверку всех принимаемых в республике нормативных актов на коррупциогенность, подвело первые итоги. Вчера на заседании коллегии ведомства было заявлено, что в прошлом году оно выявило 46 документов, которые позволяют чиновникам злоупотреблять своим положением. Наблюдатели приветствуют появление «механизмов борьбы не только с самой коррупцией, но и с ее причинами», однако считают, что «пока нет прозрачности в работе всех органов власти, говорить о больших успехах в этой борьбе не стоит».
Управление Министерства юстиции РФ по Татарстану в 2010 году выявило в 46 из 1099 нормативных актов, принятых различными органами власти в республике, так называемые «коррупциогенные факторы». В предыдущем году у Минюста были претензии только к 16 документам. «Рост показателя составил 250%»,— отметила вчера на итоговом годовом совещании управления его и.о. начальника Альбина Идрисова. «Речь идет не о конкретных взятках, а о вероятности проявления коррупции. Коррупциогенность мы рассматриваем как возможность извлечения какой-то выгоды»,— пояснила она.
Госпожа Идрисова рассказала „Ъ“, что управление с 1 апреля 2010 года, когда появился соответствующий приказ Минюста России, проверяет все без исключения нормативные акты, издающиеся органами государственной и муниципальной власти в Татарстане, на предмет их соответствия федеральному законодательству и одновременно проводит антикоррупционную экспертизу. Непосредственно этим занимается отдел законодательства субъекта РФ, ведения федерального регистра и регистрации уставов муниципальных образований. Как пояснила начальник отдела Майя Пашкова, под коррупциогенным фактором в Минюсте понимают положения того или иного документа, которые создают для лиц, их применяющих — как правило, представителей органов исполнительной власти,— возможность принять решение не в пользу заявителя. Наиболее часто экспертам управления встречается определение полномочий по формуле «вправе» — когда должностное лицо «вправе отказать» заявителю, но вправе и не отказывать. Специалисты Минюста рассказали, что при выявлении коррупциогенного фактора они руководствуются постановлением правительства РФ «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов», изданным в феврале прошлого года. «До этого, и даже до 1 апреля 2010 года, органы юстиции вообще не занимались антикоррупционной экспертизой, лишь давали оценку факторам, обнаруженным в нормативных документах»,— отметила госпожа Пашкова. Этим, по ее словам, и объясняется скачок в статистике правовой экспертизы.
Свои антикоррупционные заключения региональное отделение Минюста РФ направляет для сведения в орган власти, принявший нормативный акт, и в прокуратуру республики. Последняя может потребовать изменить формулировку коррупциогенного положения в документе, а в случае невыполнения требования — направить представление в суд, который будет добиваться исполнения решения уже с помощью приставов. Однако, по данным руководства управления, до такого в 2010 году не доходило — министерства и ведомства делали правки в своих документах добровольно.
Политолог Владимир Беляев, хотя и одобряет появление «механизмов борьбы не только с самой коррупцией, но и с ее причинами», считает, что «пока нет прозрачности в работе всех органов власти, говорить о больших успехах в этой борьбе не стоит». «О том, что поймали за руку нечистоплотного преподавателя или милиционера, пишут регулярно, их ловить легко. А о том, что взятки берет крупный чиновник, не припомню сообщения. Но это не означает, что во властных структурах коррупции нет»,— говорит господин Беляев.