В долгу у будущего

На закончившемся Всемирном экономическом форуме в Давосе искали ответ на вопрос: как развиваться мировой экономике после глобального кризиса. Своя версия ответа у нобелевского лауреата Джозефа Стиглица

Говорят, что ощущение близкой смерти заставляет человека пересматривать свои прежние приоритеты и ценности. Глобальная экономика только что получила опыт, который мог закончиться для нее смертью. Кризис обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущество за счет других. Чувство доверия оказалось утраченным. Почти каждый день мы узнавали новые примеры неэтичного поведения представителей финансового сектора. Оказалось, что они совершали сделки на основе инсайдерской информации, участвовали в хищническом кредитовании, а также использовали множество фокусов с кредитными картами для того, чтобы как следует "подоить" их несчастных владельцев.

Мы должны отнестись к кризису как к периоду расплаты и осмысления и хорошо продумать, какое общество мы хотели бы иметь, а также спросить себя: действительно ли мы создаем экономику, которая помогает нам в достижении этих целей?

Мы ушли уже далеко вперед по альтернативному пути — созданию общества, в котором материализм доминирует над нравственными обязательствами; где быстрый рост, которого мы добились, не является экологически и социально устойчивым; где мы не действуем сообща при решении наших общих потребностей, что отчасти происходит потому, что грубый индивидуализм и рыночный фундаментализм подорвали любую общность интересов и привели к безудержной эксплуатации неосторожных и незащищенных людей, а также к усилению социального разделения. Произошла эрозия доверия, которая затронула не только наши финансовые институты. Но еще не слишком поздно, чтобы устранить трещины, возникшие в здании нашего общества.

Нерациональное распределение человеческих талантов

Мы знаем, насколько нерационально наши финансовые рынки распределяли капитал. Но реальная стоимость сбоев нашего вышедшего из-под контроля финансового сектора является, вполне вероятно, гораздо более высокой: их действия привели к растрате самого редкого ресурса — наших человеческих талантов. Я видел, что слишком много наших лучших студентов после получения диплома шли в финансовую отрасль. Они не могли сопротивляться притяжению предлагавшегося там огромного вознаграждения. В мои студенческие времена лучшие выпускники шли в науку или в медицину, занимались преподавательской и гуманитарной деятельностью. Они хотели с помощью своих мозгов изменить мир. Я очень хорошо помню советы моих родителей, когда я, как и все подростки, размышлял о том, что буду делать, когда вырасту. Они говорили мне: "Деньги не являются главной целью. Они никогда не принесут тебе счастье. Пользуйся мозгами, которые дал тебе Бог, и будь полезен для других. Тогда ты будешь получать удовлетворение от жизни".

Как рынок деформировал ценности

Слишком многие люди поверили в теорию, утверждающую, что размер оплаты, получаемой человеком за свой труд, отражает его вклад в жизнь общества, и пришли к выводу, что у тех, кто получает очень высокую плату, этот вклад, должно быть, является наиболее ценным. Слишком многие стали отдавать предпочтение тому, что ценно для рынка. Высокие зарплаты банкиров говорили о том, насколько важной является банковская деятельность.

То, как рынок изменил наше мышление, можно проиллюстрировать нашим отношением к поощрительным выплатам. Что можно сказать об обществе, в котором главный исполнительный директор говорит: "Если вы заплатите мне всего 5 миллионов долларов, я буду работать лишь вполсилы. Если вы хотите, чтобы я уделял работе все свое время и внимание, вы должны делиться со мною частью прибыли"? А ведь именно так и говорят руководители высшего уровня, когда заявляют, что их работу надо стимулировать оплатой, размер которой увеличивается с повышением показателей деятельности руководимых ими корпораций.

В прошлом существовал общественный договор о разумном распределении выгод, которые достигались в результате совместных действий в экономике. В корпорации зарплата руководителя, как правило, была в 40 раз выше, чем у среднего работника. Около четверти века назад, когда началась эпоха, где активную роль играли Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, в этой области произошли масштабные изменения. Чувство справедливости было заменено на волевое решение: высшее руководство само стало определять, какую долю доходов оно может выделить себе.

То, что происходит на рынках и в политике, многое говорит о том, что представляют собой экономические и политические власти. Происходящее в тех кругах, кроме всего прочего, также посылает мощные сигналы молодежи, и в ходе этого процесса происходит формирование нашего общества. Когда мы облагаем доходы от спекуляций гораздо более низкими налоговыми ставками, чем в случае с доходами тех, кто усердно трудится, мы не только поощряем все большее число молодых людей заняться спекуляциями, но и заявляем, что мы как общество ценим спекуляции более высоко, чем обычную работу.

Моральный кризис

Пока очень мало написано о лежащем в основе всего происходящего "моральном дефиците". Неустанная погоня за прибылью и все преследование собственных интересов не могут привести к тому процветанию, на которое многие надеялись.

Грань между творческими, как их называют, приемами бухгалтерского учета и бухгалтерскими махинациями является очень тонкой, и поэтому финансовый сектор неоднократно ее переходил. Хотя отличить, в каком случае имеет место некомпетентность, а в каком — обман, можно не всегда. Как можно относиться к ситуациям, когда фирма сначала утверждает, что ее собственный капитал составляет более 100 миллиардов долларов, а затем вдруг оказывается банкротом, заявляя при этом, что руководство не знало о том, что бухгалтерия велась с нарушениями? Что-то не верится, что инициаторы ипотечных кредитов и инвестиционные банкиры не знали, что те продукты, которые они создавали, покупали и переупаковывали, были токсичными и даже ядовитыми.

Конечно, неудивительно, что представители различных сфер бизнеса зачастую преувеличивают достоинства своих продуктов или заявляют о своей более высокой компетенции без достаточных на то оснований. Причем обычно подобные утверждения и заявления столь же завышены, как и размер назначаемых себе вознаграждений. Но гораздо труднее простить моральную развращенность — эксплуатацию финансовым сектором американцев-бедняков и даже представителей среднего класса. Финансовые институты обнаружили, что в нижней части общественной пирамиды имеются деньги, после чего сделали все возможное в рамках закона (а во многих случаях и с выходом за его рамки), чтобы переместить эти деньги ближе к вершине этой пирамиды. После того как у людей были забраны деньги (хотя банки считали их своим честным заработком), которые они откладывали себе на старость, говорить о каких-то этических нормах уже не приходится. Каждый эпизод нынешнего кризиса характеризуется отсутствием угрызений совести. Лишь очень немногие из наиболее отъявленных личностей после этого оказались в тюрьме (но часто даже после уплаты ошеломляющих штрафов на их счетах остаются сотни миллионов долларов).

Иногда финансовые компании (и другие корпорации) говорят, что не в их компетенции принимать решения о том, что правильно и что неправильно, пока правительство не запрещает какой-то вид деятельности. Те, кто считает, что они могут делать все, что им угодно, пока все это остается в рамках закона, пытаются слишком легко оправдать свои действия. Ведь не надо забывать, что бизнес-сообщество тратит большие деньги, когда старается добиться принятия тех законов, которые позволяют ему в ходе своей деятельности прибегать к отвратительным приемам.

Принятие ответственности

Перекошенная модель американского индивидуализма, которую так ярко олицетворял президент Буш с его ковбойскими сапогами и манерами уверенного в себе до самодовольства человека, являлась отражением мира, в котором мы сами несем ответственность за свои успехи и неудачи.

В том, как эта модель американского индивидуализма работала на практике, есть своего рода ирония: люди брали кредиты, рассчитывая на то, что с их помощью добьются успеха, но при этом мало задумывались о тех обязательствах, которые возникнут у них в случае неудачи. В пору огромных прибылей банкиры брали кредиты и утверждали, что это стало возможно благодаря приложенным ими усилиям, но когда наступил период огромных убытков, они ссылались уже на то, что это стало результатом действия неподконтрольных им сил.

Эти взгляды нашли свое отражение в схемах вознаграждения руководителей: поощрительные выплаты являются высокими при хороших показателях деятельности компании, когда же эти результаты оказываются плохими, снижение премии компенсируется другими видами выплат. Представители этой отрасли заявляют, что они должны платить работнику много даже в том случае, когда результаты его работы являются неудовлетворительными, потому что в противном случае этого специалиста могут переманить конкуренты, хотя можно было бы ожидать, что банки захотят избавиться от тех, чьи показатели работы оставляют желать лучшего. Но представители отрасли на это отвечают, что прибыль является низкой не из-за недостаточно качественной работы данного человека, а из-за событий, которые никто не может контролировать.

В японском обществе главный исполнительный директор, ответственный за крах своей фирмы, в результате которого тысячи рабочих были уволены, может совершить харакири. В Великобритании руководители того же уровня в случаях, когда их фирмы терпят крах, подают в отставку. А в США, столкнувшись с подобными неприятностями, руководители сражаются за то, чтобы получить более высокий бонус.

Вы цените то, что вы оцениваете

Если студентов тестируют на умение читать, преподаватели будут обучать их именно чтению и тратить меньше времени на формирование у них более широких познавательных навыков. То же самое можно сказать и о политиках, политологах и экономистах. Все они стремятся понять, благодаря чему достигаются более высокие показатели деятельности, вроде тех, которые измеряются величиной ВВП. Но если ВВП — плохая мера общественного благосостояния, то из этого следует, что мы стремимся к достижению неправильной цели.

Наш экономический рост также основывался на заимствованиях у будущих поколений: мы живем не по средствам. Кроме того, наш рост достигался за счет истощения природных ресурсов и деградации окружающей среды, а это тоже своего рода заимствования у будущих поколений, причем осуществляемые в более циничной форме, так как в этом случае наши долги, по которым все равно придется расплачиваться, не являются внешне очевидными. Из-за наших нынешних действий будущие поколения становятся более бедными, но наш индикатор ВВП этого не отражает.

Есть и другие проблемы, связанные с нашей оценкой благосостояния. ВВП на душу населения (то есть в расчете на одного человека) измеряет то, сколько мы тратим на здравоохранение, но не результат этих трат, то есть не состояние нашего здоровья, которое отражается, например, в средней продолжительности жизни. В итоге, хотя наша система здравоохранения становится все более неэффективной, может сложиться впечатление, что ВВП растет, хотя состояние здоровья людей ухудшается.

В качестве последнего примера (их можно привести намного больше) наших вводящих в заблуждение стандартных измерений можно привести средний показатель ВВП на душу населения, который может расти даже тогда, когда не только большинство людей в нашем обществе чувствуют, что их материальное положение ухудшается, но оно и на самом деле становится хуже. Такое случается, когда общество становится все более неравным (что происходит в большинстве стран по всему миру). Увеличение размера пирога вовсе не означает, что все или хотя бы большинство людей получат больший кусок.

Нам нужны показатели, отражающие материальное положение типичного человека. Разработчики программ развития из ООН предложили более всеобъемлющую меру, которая включает в себя оценку состояния образования и здравоохранения, а также доходов. При использовании этого подхода скандинавские страны показывают намного более высокие результаты, чем Соединенные Штаты, которые в этом случае занимают в общем рейтинге лишь 13-е место.

На пути к новому обществу

Правила игры изменились в глобальном масштабе. Политика, созданная на основе Вашингтонского консенсуса, и его базовая идеология рыночного фундаментализма перестали существовать. В прошлом возможно было проведение дискуссий о том, предоставляются ли равные условия развитым и менее развитым странам, но теперь двух мнений по этому вопросу быть не может. Бедные страны просто не могут помочь своему бизнесу так, как это делают богатые государства, и это меняет риски, на которые они могут пойти в таких обстоятельствах. Они видели, насколько плохо осуществляется управление рисками глобализации. Но ожидаемые реформы, призванные помочь в управлении процессами глобализации, пока еще еле видны на горизонте.

В последние годы возникло своего рода клише — специально подчеркивать, что китайские иероглифы, используемые для передачи понятия "кризис", можно истолковать и как "опасность", и как "возможность". С опасностью мы уже познакомились. Вопрос в том, сможем ли мы воспользоваться представившейся возможностью, чтобы восстановить баланс между рынком и государством, между индивидуализмом и сообществом, между человеком и природой, между средствами и целями? Теперь у нас есть возможность создать новую финансовую систему, которая будет отвечать потребностям общества; создать новую экономическую систему, которая будет способствовать появлению необходимого числа рабочих мест и обеспечивать достойной работой всех тех, кто хочет трудиться; такую систему, в которой разрыв между имущими и неимущими будет сужаться, а не возрастать, и, что важнее всего, создать новое общество, в котором каждый человек сможет реализовать свои стремления и жить, раскрывая свой потенциал; общество, которое будет формировать граждан, руководствующихся в своей жизни общими идеалами и ценностями; общество, в котором мы создадим культуру уважения к нашей планете, что, безусловно, окупится в долгосрочной перспективе. Все перечисленное относится к возможностям. Реальная опасность в настоящее время заключается в том, что мы можем их упустить.