Я говорю Валентине, что в бане я впервые и что забыла принести березовый веник. "Да я тебя своим веником похлещу",— говорит она, выказывая традиционное русское гостеприимство. Мы садимся на длинные скамьи в парилке, и она начинает хлестать меня по спине. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Битье продолжается пару минут, в стороны летят кусочки зеленых березовых листьев. Я вздрагиваю. "Теперь моя очередь",— говорит она. Я оказываю ответную услугу, но робею. Валентина годится мне в матери. "Сильнее!" — просит она. Я быстро отыскиваю в себе свои деревенские корни и начинаю хлестать ее спину. "Ах",— говорит она, вздыхая.
Проторенных путей постижения русской души вдруг оказывается недостаточно: Чехов и Достоевский, Стравинский и "Лебединое озеро", корнеплоды различных видов. Чтобы проникнуть, если это вообще возможно, в самую глубь русской жизни, ступайте в баню.
В юности, когда я дважды приезжала в Санкт-Петербург, или в Питер, как называют его местные жители, улучшению самочувствия весьма способствовал глоток водки. Но сейчас, когда я уже достигла среднего возраста, боли в спине заставили меня искать иного способа восстановления сил после попыток вернуть к жизни язык, который я учила в колледже 20 лет назад.
Конечно, сейчас здесь в огромном количестве появились роскошные спа-центры и частные бани, которые любят посещать новые русские, то есть богатые. Но я хотела почувствовать себя ближе к пролетариату, дух которого по-прежнему обитает по соседству с модными кафе и бутиками, выстроившимися вдоль Невского проспекта, главной улицы города.
Так что мне подошла бы только старая добрая городская баня советской эпохи. Опасаясь распространения болезней, Владимир Ленин приказал их построить, чтобы отмыть массы, которые стекались в города и ютились в тесных коммунальных квартирах после русской революции 1917 года.
Долгое время баня также была важным социальным ритуалом, в ней традиционно собирались по поводу рождения, свадьбы и смерти. И в ней по-прежнему можно приятно провести вечер с друзьями в расслабленной атмосфере. Поэт и писатель Александр Пушкин называл ее второй матерью для русских, которая и очистит, и обновит. (Он не встречался с Валентиной.)
У входа в Ямские бани меня нагоняют четыре смеющиеся женщины средних лет. Они входят в дверь с надписью "Люкс", более шикарный вариант, который встречается теперь все чаще. Но, как женщина из народа, я воздерживаюсь от уровня высшей категории и выбираю "Стандартный". Любезный служащий берет мои рубли и выделяет мне металлический шкафчик. Раздевшись, я вхожу в пещероподобное, выкрашенное в практичные красный и белый цвета моечное отделение, где из душей и кранов капает вода.
Даже среди дня в понедельник это место гудит. Ощущение такое, будто я попала в хрущевскую эпоху с ее атмосферой: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Мойтесь, хлещите, расслабляйтесь... а потом снова на трактор или к конвейеру.
Выгляжу ли я представителем загнивающего Запада, хоть нас и сближает отсутствие одежды? Нет. В бане преобладают полные пожилые женщины, но здесь приветствуются все возрасты, формы и социальные слои. Женщины доброжелательны, но сосредоточены на расслаблении. И никого не заботят лишние 4-5 кг веса, набирающиеся из-за любви к блинам. Я начинаю чувствовать себя свободнее..."
"В делах с Россией Великобритании нужно быть осмотрительной
The Guardian, Лондон, Великобритания
В воображении иностранцев Россия существует скорее не как реальное место, а как набор разных историй: цари, Распутин, революция, музыка, водка, Красная площадь, военные парады, шпионы, олигархи и внезапная смерть...
Ни один человек, наблюдающий за жизнью России, или, по крайней мере, ни один дилетант вроде меня не думает о ней как о части Европы. Все надежды на то, что, казалось, было возможно,— что блистательный взлет демократии после распада Советского Союза и первое очарование капитализма могли превратить Россию в страну, чей народ и правители похожи на наши,— исчезли...
Британия пока не последовала примеру своекорыстно унизившихся Германии, Италии и Франции, позорной кульминацией нравственного упадка которых стал переход Герхарда Шредера на работу в российскую нефтегазовую промышленность. Если политики убедят себя в том, что Россия никогда не сможет делать ничего другого, кроме как следовать своему репрессивному шаблону, их следующим шагом будет терпимость к компромиссам. Зачем давать себе труд выступать за свободы, если самим людям они не нужны?..
У нас нет влияния на Россию. Нам нужны ее деньги. Но нам следует стыдиться направления, которое из-за этого принимает наша деятельность. Мы могли бы надеяться на перемены — что Красная площадь превратится в площадь Тахрир,— но этот шанс, если он вообще существовал после распада Советского Союза, был упущен. Ремарка Пушкина в конце "Бориса Годунова" — "Народ безмолвствует" — актуальна и сегодня. Это их прерогатива. Наша прерогатива — неуклонно оставаться на стороне прогресса, осторожно лавируя между пассивностью и провокацией."