После недавних терактов в Москве, в которых оказались замешаны выходцы из Дагестана, корреспонденты "Ъ" ОЛЬГА АЛЛЕНОВА и МАКСИМ ВАРЫВДИН отправились в эту республику, чтобы на месте разобраться, почему там существует вооруженное подполье. Побывав на спецоперации, встретившись с политиками и руководителями силовых структур, а также с бывшим боевиком, мы узнали, что видимых причин для того, чтобы брать в руки автоматы, а тем более надевать пояса шахидов, у "лесных" уже нет. Однако предложенный властями диалог они по-прежнему отвергают.
"Если человек ушел из леса, он туда уже не вернется"
Село Губден, Карабудахкентский район Дагестана,— место, где, по оперативным данным, действует самая активная часть дагестанского подполья. Подъезжаем к поселковому отделению милиции, которое едва видно из-за высоченного забора. На балконе — огневая точка. А прямо у входа в отделение — портреты погибших милиционеров. Среди них — начальник отделения Абдулмалик Магомедов, а рядом — портрет его сына Руслана.
Руслана убили через два года после гибели отца. А еще раньше, через полгода после смерти Абдулмалика, на его могиле взорвали его жену и сестру. "Эти шакалы никого не жалеют",— говорят бывшие подчиненные Магомедова. Всего на этом стенде восемь фотографий. А всего, по данным дагестанского МВД, в 2010 году в республике было убито 108 сотрудников правоохранительных органов.
В Карабудахкентском районе действовала бандгруппа Магомедали Вагабова, жена которого взорвалась в марте прошлого года в московском метро. Спецназ ФСБ уничтожил террориста, но на смену ему пришел Ибрагимхалил Даудов, ветеран войны в Афганистане. 31 декабря в Москве взорвалась уже жена Даудова Зауджат. На этот раз обошлось без жертв: бомба сработала из-за ошибки самой смертницы в момент подготовки теракта. Теперь все местные силовики ловят Даудова и его людей.
Из Губдена на бронированном уазике с бойницами в толстых стеклах едем в горы, где недавно сформированный из дагестанцев батальон внутренних войск проводит операцию как раз по поиску боевиков из его отряда. По дороге водитель, у которого на полу возле сиденья лежит автомат, показывает местные достопримечательности. "Здесь был убит один из эмиров боевиков,— показывает он на склон горы над дорогой.— Спустился в село за продуктами и попал в засаду ОМОНа. А отсюда уже их снайпер работал по нашим".
На лобовом стекле уазика — небольшая отметина с трещинами. На вопрос: "Боевики стреляли?" — милиционер отвечает отрицательно: "Сами проверяли, даже стекло хорошо пулю держит".
В ущелье, на склонах которого работают бойцы 450-го моторизованного батальона внутренних войск, недавно сформированного из дагестанцев, не пройти — все завалено снегом. Внизу, на плато, штаб операции и вспомогательные силы: минометы огневой поддержки, направленные на горы, кинологи с собаками и саперы, варящие чай на огне в большом котле.
— В основном работаем в горно-лесистой местности, в села без надобности не заходим,— рассказывает командир 102-й бригады внутренних войск МВД России Борис Гонцов.— Тут неподалеку нашли хорошо оборудованный блиндаж со следами месячного пребывания. Те, кто его строил, планировали сюда вернуться. Сейчас пришла оперативная информация, что вон в том ущелье есть еще блиндажи и схроны. Вот наш 450-й батальон туда и пошел с разведкой.
Спрашиваем, кто здесь воюет и почему.
— А кто их поймет? — говорит полковник.— Один местный эмир (Вагапов.— "Ъ") жену свою послал с поясом смертника взрываться. Кому такое в голову может прийти? А причин, конечно, много. И политика, и религия, и коррупция, и безработица, и кровная месть.
Полковник Гонцов называет происходящее скрытой войной, потому что вроде бы с виду все спокойно, а людей убивают. Поэтому создание 450-го отдельного моторизованного батальона 102-й бригады внутренних войск считает удачной идеей: батальон был создан за месяц и укомплектован дагестанцами, которые "хорошо знают местность и менталитет". В надежности бойцов он не сомневается: все прошли проверку контрразведкой.
— А амнистированных боевиков в этот батальон будут брать? — спрашиваем мы.
— Такой установки пока не было. Но и это не проблема.
Гонцов лет двадцать служит на Кавказе. Естественно, воевал и в Чечне. Потом обучал одну из рот батальона внутренних войск "Юг", сформированного из чеченцев. Он говорит, что в Чечне не было проблем с бывшими боевиками, после амнистии ставшими военнослужащими внутренних войск.
— Если человек сознательно ушел из леса, он туда уже не вернется,— говорит Гонцов, добавляя то ли в шутку, то ли всерьез: — Они уже поняли, что здесь светлее и теплее.
Неподалеку от того места, где мы беседуем с полковником, вертолетная площадка, но есть у внутренних войск и свой самолет: беспилотник в течение дня несколько раз облетает ущелье, где проводится операция. Рассказываем полковнику о десантниках, которые, пока освоили беспилотники, один разбили. "Наш не падает,— с гордостью отвечает полковник.— С ним просто надо уметь обращаться".
О том, кто противостоит власти в Дагестане, нам рассказывает еще один руководитель операции в этом районе — замминистра внутренних дел Дагестана Магомед Магомедов: он убежден, что идейных в лесу немного, в основном обманутые. Приводит в пример одну из последних спецопераций против боевиков, засевших в квартире в Махачкале: "Пришла мать этого парня, просит его выйти и сдаться. А он кричит: "Я на джихаде, я на пути Аллаха, уйди и не мешай мне!" Они говорят про джихад и прикрываются Аллахом. Какой джихад, если ты даже не знаешь, что это такое?"
— А вы знаете?
— Конечно. Джихад — это борьба со своими пороками и слабостями.
— Это большой джихад, а малый?
— А малый здесь никто не ведет. Воевать разрешено, если тебя выгнали с твоей земли и если глава шариатского государства, в котором ты живешь, объявил джихад. А в Дагестане никто джихад не объявлял...
Замминистра Магомедов когда-то работал в УБОПе (здесь их называли шестыми отделами) — в структуре, чьи методы обращения с задержанными вызывали больше всего нареканий у правозащитников. Теперь УБОПов нет, а их бывшие сотрудники занялись изучением ислама — хотя бы для того, чтобы перестать называть салафитов "ваххабисты" и не считать ваххабитов врагами. За последние годы в Дагестане многое изменилось. Милиционеры стали ходить в мечеть и делать намаз. Правда, при этом сняли форму и в городах стараются показываются в "гражданке" — в целях безопасности. В форме в основном сотрудники ДПС, которые чаще других и становятся объектами нападений боевиков.
"Сегодня работают созданные кем-то мифы"
— То, что тактика силовиков поменялась, это хороший знак,— сказал нам лидер молодежного парламента Дагестана Тимур Гусаев, с которым мы встретились в Махачкале.— Они оцепляют район, ведут переговоры, приглашают родственников тех, кто заблокирован. И только если переговоры ни к чему не приводят, начинают штурм.
Однако сторонников у боевиков от этого меньше не стало. При этом местные силовики считают, что молодежь поддерживает боевиков не потому, что власть и сами силовики дают ей поводы для ненависти, а, например, из-за неправильной подачи информации в СМИ и вообще плохого пиара правоохранителей.
— Вот вы все время пишете о том, что здесь бьют-пытают несчастных робин гудов, но никто не пишет о том, что у нас за один год убито более сотни милиционеров и их семьи остались без кормильцев,— говорит глава МВД Дагестана Абдурашид Магомедов.— Почему против милиции ведется информационная война? Почему считается, что убийство милиционера — это не так страшно?
— Но ведь все началось с того, что в начале 2000-х против задержанных боевиков применяли пытки, а мусульман притесняли? — возражаем министру.
— Я не буду спорить, что 10-15 человек в те времена действительно могли пострадать от таких действий,— отвечает Магомедов.— Но прошло много лет, сегодня никто никого не пытает, а созданные кем-то мифы продолжают работать. Вот недавно к нам приехал сын ростовского муфтия, тоже имам, приехал бороться с властью, потому что здесь якобы мусульман притесняют. А когда узнал, что у нас мусульмане и в мечеть ходят, и живут спокойно, и многие милиционеры намаз делают, то он понял, что его обманули. У нас не трогают человека за то, что он молится или не молится. А те, кто в лесах бегает с автоматами и убивает милиционеров, они не мусульмане.
Ростовский имам Наиль Бигмаев приехал в Дагестан воевать за ислам, но был задержан с пистолетом и помещен в изолятор. Когда утром его разбудил надзиратель на намаз, Бигмаев был очень удивлен. Потом, на заседании суда, он сказал, что его обманули и что в Дагестане мусульмане не притесняются. По ходатайству отца и Духовного управления мусульман Дагестана Бигмаева отпустили домой.
История Наиля Бигмаева типична для сегодняшнего Дагестана. "Таких молодых верующих легче всего завербовать,— считает вице-премьер Дагестана Ризван Курбанов.— Им рассказывают сказки о том, что в Дагестане преследуют за веру, а Коран разрешает защищать свою веру, и эти горячие парни с головой бросаются в вооруженную борьбу".
"Он сказал, что наш имам работает на спецслужбы"
В Махачкале нам удалось встретиться с одним из таких людей — 20-летним Ахмедом. Почти год он был среди боевиков и в ноябре прошлого года сдался властям. На встречу его привез сотрудник МВД — Ахмед находится под наблюдением, но не столько потому, что ему не доверяют, сколько из-за опасений за его безопасность. Ахмед невысокий, худой, очень плохо говорит по-русски. Он из горного района, заочно учился в одном из исламских институтов Махачкалы. Интерес к религии у него появился давно, в Дагестане ислам очень популярен среди молодежи. Читать по-арабски Ахмед научился, но понять смысл прочитанного не мог, а спросить у старших стеснялся.
— У нас за селом есть кошара, там пастухи живут летом,— рассказывает Ахмед.— Я там проходил, увидел парня, он тоже из нашего села, но давно скрывается. Его отец Алик тоже скрывался. Алик был авторитетом, его все боялись. Он был главным в отряде. Его сын сказал мне, что мы, мусульмане, обязаны воевать за ислам, что Аллах нас сразу возьмет за это в рай.
— И ты поверил?
— Я неделю к ним ходил, мы разговаривали. И они меня убедили. Они мне сказали, что мне доверяют, знают, что я их не выдам.
— Они объяснили, что на самом деле написано в Коране?
— Да, они сказали, что воля Аллаха — чтобы мы убивали неверных.
— Но в Коране не так написано.
— Да, сейчас я знаю.
— Почему ты не пошел к старшим, чтобы спросить их, не обманывают ли?
— Алик сказал, что наш имам работает на спецслужбы. Что власть запугивает имамов и наших стариков. А мы не должны бояться.
Никого не бояться и жить в отряде в 20 лет — это круто. Особенно для парней, которым больше нечем заняться. Ахмед считает, что обязательно стал бы боевиком, если бы ему доверяли. Но за ним какое-то время решили понаблюдать. Когда его товарищи уходили "на дело", Ахмед ждал их в лагере — готовил еду, копал землянки. Во всяком случае, он так утверждает. Потом ему дали автомат. А потом он решил уйти из отряда. Точнее, сбежать.
— В соседнем районе убили начальника ФСБ,— рассказывает Ахмед.— Наши ребята говорили, что он кафир, но я слышал, что он ходил в мечеть и все время делал намаз. Я подумал, что они меня обманывают.
— А как ты смог уйти?
— Уйти трудно. В отряде было трое ребят из моего села, они мне говорили, что уйти нельзя, что найдут и убьют. Потому что это предательство. Но я слышал, что мой отец меня искал, я хотел его увидеть. И как-то ночью я зашел к матушке и все ей рассказал. Она пошла к главе администрации, а он сказал, что если я приду и сдамся, то меня не тронут. И я пришел. Три дня меня держали в камере, допросили и отпустили.
Сегодня Ахмед живет в городе у родственников. Он говорит, что его бывшие друзья по отряду ищут его и хотят убить. Но он надеется, что уцелеет и сможет уехать в одну из арабских стран изучать ислам. Зачем? Чтобы точно знать, что же на самом деле написано в Коране.
"Боевики должны понять, что воюют со всем народом"
Повышение грамотности в вопросах религии власти считают одним из способов борьбы с религиозными радикалами.
— Нашему духовенству пора осваивать интернет, чтобы разъяснять людям, к чему на самом деле призывает ислам,— говорит Ризван Курбанов.— Коран написан таким языком, где одна запятая, неправильно прочитанная, может изменить смысл. И этим пользуются те, кто не хочет здесь мира.
При этом Курбанов говорит, что, даже не умея читать Коран, человек должен понимать, что ислам не может призывать к убийствам мирных людей или милиционеров. Ислам — это религия мира. А чтобы выбить из-под экстремистского движения идеологическую базу, по мнению вице-премьера, нужен комплекс мер, в том числе необходимо соблюдение прав человека силовиками на всем Северном Кавказе.
— Я часто приглашаю к себе представителей салафитских течений,— говорит Курбанов.— Когда наступает время намаза, они делают его прямо у меня в кабинете. И потом я их спрашиваю: "Скажите, кто вас притесняет? Кто не дает вам молиться?"
О правах человека говорит и начальник управления Федеральной службы исполнения наказаний по Дагестану Муслим Даххаев, при том что именно в тюрьмах вооруженное подполье находит самых идейных своих сторонников. С 2000 года за участие в НВФ и преступления, как говорят силовики, террористической направленности в Дагестане было осуждено много людей; через три-четыре года, когда они вышли на свободу, в республике случился всплеск террористической активности, а ряды подполья существенно выросли. В 2005 году был принят закон о том, что осужденные за подобные преступления должны отбывать наказание по экстерриториальному принципу — так, чтобы они теряли социальные связи. Однако этот закон не распространяется на содержание в СИЗО.
— Молодые заключенные примыкают к радикалам по разным причинам,— объясняет Даххаев.— Они умеют найти слабую струну в человеке. Говорят: смотри, как власть с тобой поступила, а вот мы тебя не бросим, у нас братство. И люди с психологическими проблемами, обиженные в детстве, попадают под их влияние. Очень много среди них бывших наркоманов. В тюрьме многие входят в джамааты еще и потому, что с ними безопаснее, их лидеров побаиваются остальные заключенные. У нас сейчас содержатся в СИЗО два русских парня, их боится все дагестанское подполье, они и в заключении ведут себя очень дерзко. Вообще русские мусульмане — самые радикальные. Поэтому мы стараемся развести вот этих религиозных радикалов и молодежь по разным блокам. Но это не всегда получается.
Еще один необходимый шаг к стабилизации на Кавказе — создание комиссий по адаптации к мирной жизни тех, кто ушел из отрядов, а также обеспечение безопасности и нормального существования родственников боевиков.
— Недавно мы устроили на работу молодую женщину, ее муж пропал без вести, и многие считают его боевиком,— говорит Курбанов.— Женщина вышла из декрета, пришла в школу, где работала учителем, а ей сказали, что жен ваххабитов на работу не берут. И она с двумя маленькими детьми пошла мыть общественные туалеты. Она была на грани отчаяния. Мы ей помогли, сейчас она работает в школе. Такая жестокость по отношению к родственникам боевиков неоправданна: мы видим, что они своих близких не слушают и ни во что не ставят. Когда я встречаюсь с вдовами милиционеров или с вдовами убитых боевиков, я вижу одинаковых женщин в черном, и слезы у них одинаковые. Если и те и другие будут считать себя полноправными членами этого общества, то мы выиграем эту войну.
Комиссия по адаптации в Дагестане была создана еще осенью прошлого года и уже вывела из леса 18 человек. Пока эти люди не работают — в Дагестане и без них хватает безработных.
— Но в идеале нужно искать этим бывшим работу, чтобы они не вернулись обратно,— считает Ризван Курбанов.
В прошлом году в Дагестане закрыли казино и залы игровых автоматов. Наверное, какие-то подпольные остались, но большое казино возле прокуратуры, известное на всю республику, с прошлого года точно не работает. Много шуму наделали и рейды по публичным домам.
— Нас все время "лесные" обвиняли в том, что здесь разврат и порок,— говорит Курбанов.— Они на этом строили свою агитацию. Теперь этой базы у них нет.
Вроде бы меньше стало и поборов среди правоохранителей, во всяком случае, новый министр внутренних дел Магомедов запретил своим подчиненным проводить проверки бизнесменов без своего письменного разрешения на это. "А в необходимости проверки меня еще надо убедить",— говорит он. Правда, главный аргумент лидеров подполья пока не устранен: от коррупции здесь, как и нигде в России, не избавились. Тем более что правила игры не обязывают силовиков являться к объекту рэкета лично, достаточно подкинуть ему флешку с угрозой и требованием заплатить. Так делают и боевики, взрывая одну торговую точку и тут же облагая данью другую.
Между тем последним и самым важным аргументом против вооруженного подполья, по мнению дагестанцев, может стать консолидация общества. По мнению Тимура Гусаева, отношение самих дагестанцев к подполью за последнее время тоже изменилось: если раньше многие оправдывали тех, кто воюет, то сейчас все больше говорят о том, что в основном с оружием в руках скрываются обычные преступники.
— Боевики ведь тоже не просто "валят злых ментов",— говорит Тимур Гусаев.— Все уже наслышаны про флешки с требованием денег, которые они подбрасывают бизнесменам. И про расстрелы, поджоги и взрывы ресторанов и магазинов, в которых могут пострадать совершенно не имеющие отношения к милиции люди. В прошлом году, когда после нападения на магазин четыре боевика ездили по Махачкале и стреляли в милиционеров, первая перестрелка произошла совсем рядом со школой в центре города, кому может такое понравиться?
Поступок дагестанских студентов, после теракта в Домодедово сдавших донорскую кровь, тоже часть новой идеологии. По словам Ризвана Курбанова, "боевики должны понять, что они воюют не с государством, а со всем народом".
Когда наступит это понимание, неизвестно. Когда номер отправлялся в печать, в Дагестане шла очередная спецоперация.