Уважаемая редакция!
У вас была великолепная публикация по медицинской и аптечной помощи в период войны (N 24 от 21 июня 2010 года, "Положение госпиталей осенью 1944 года достигло катастрофического состояния"; N 40 от 11 ноября 2010 года, "В большинстве аптек нет почти ничего"). Хотел бы ее дополнить. У меня осталась запись моего дядьки Бориса Михайловича Васильева. В 1941 году он окончил Ростовский-на-Дону медицинский институт, прошел войну, был ранен. Высылаю вам также вырезку из "Вечернего Ленинграда" за 14 февраля 1975 года. Удивительно, в какую выхолощенную муть превращаются живые впечатления через 30 лет:
"14 ноября 1943 г. Сегодня выдался первый свободный денек в Палассовке. Вчера сдали госпиталь и теперь сидим в ожидании нового назначения. Ехать должны мы машинами в сторону Ленинска. Это за 70 км от Сталинграда. Страх берет перед холодной дорогой. Все наши сотрудники, особенно женщины-врачи и мед. сестры, одеты из рук вон плохо: в галошах и в летних туфлях. Если будем ехать в открытых машинах, обморозим себя, наверное.
В Палассовке пробыли мы 8 дней, причем 3 первые дня принимали госпиталь, а 5 дней всего работали. Удивительно безотрадную картину представлял собой госпиталь, который пришлось нам сменить. Находился он в ведении Н.К.З. (Наркомата здравоохранения.— "Власть"). Весь медицинский и обслуживающий состав был вольнонаемным. Грязь в корпусах и в службах была невыносимая. Как раз к нашему приезду здесь начались морозы. Этот госпиталь не был совсем подготовлен к зиме. Топлива не оказалось в запасе. Бочки были поставлены на колеса. Так что в гололедку трудно их было очень вытаскивать на подъем от речки. Лошади некованы.
Работать в Палассовке пришлось старшим ординатором в хирургическом отделении, где начальником была врач-гинеколог Л. М. Малхазова. Эта женщина, уроженка теплого Закавказья, оказалась неприспособленной к суровой зиме левобережья Волги. Квартиры в Палассовке по приезде найти было почти невозможно ввиду того, что часть пристанционного поселка была разбита. Из уцелевших же домов население ушло как можно дальше от станции. Таким образом, в Палассовке в каждом доме проживало по 2-3 семьи, да еще много расквартировано было военных. Нашему госпиталю пришлось выгружаться в разбитые дома или сараи. Температура достигала к этому времени уже 15-20 градусов мороза.
И вот представьте себе эту сгорбленную, с синим носом фигуру, одетую в шубу с енотовым воротником и серый капор, украшенный красными помпонами, в амплуа начальника отделения. Работать она совершенно не умела. Персонал ее не слушался. Хозяйственная сторона поставлена была на попечении старшей сестры целиком.
Отделение представляло собой сельскую школу, занятую под госпиталь и совершенно неприспособленную к своему новому назначению. Больные лежали на топчанах. Причем так тесно, что на двух топчанах лежало по трое больных. Много больных было тяжелых, лежачих, с гипсовыми повязками. Почти у всех лежачих больных пролежни. Уборная в отделении была забита, и ходячие больные вынуждены были бегать в нижнем белье и в халатах в грязную уборную метров за 50 от здания. Это в ноябре в 15-20°мороза! Поэтому из отделения не выходили грипп, ангина и бронхит.
Больные лежачие и ползающие пользовались услугами сестер и ходячих больных. Причем выносились нечистоты только из здания и выливались прямо у дверей. Белье на раненых не менялось в течение 1,5 месяцев и выглядело <зачеркнуто>. Вшивость была поголовная. В отделении встретил нас один из старых ординаторов, Тургенев, мужчина плотный, флегматичный. В прошлом же рентгенолог, и в лечебной работе был очень слаб, несмотря на почтительный врачебный стаж. Больные в палатах не перевязывались по 10-12 дней. Положения конечностей в двух случаях оказались порочными. Сам он гипсованием и переливанием крови не владел. В каждой палате был старший, который получал пищу, делил хлеб, следил за раздачей пищи в палатах. Все ходячие больные включены были в дежурства по работам, по самообслуживанию на кухне, вплоть до того, что из них же выделялись санитары для работы в перевязочной. Один из больных во время перевязок был занят исключительно кипячением инструмента, который кипятился на чугунке. Причем на его же обязанности лежало доставать дрова. Для этой цели шли соседские заборы и школьные вешалки, ибо дров в отделения госпиталя не завозили. Ординаторская и перевязочная соединены были воедино, так что в перевязочной толчея была постоянная. Комната эта была очень маленькой, работать приходилось на одном столе, так что перевязки длились с рассвета до темноты".
С уважением, Васильев Анатолий Александрович, Санкт-Петербург
Герман Стерлигов
Фото: Василий Шапошников, Коммерсантъ
Уважаемые господа!
Прочитал очерк Валентина Дьяконова "Время первых президентов" (о фотовыставках "Михаил Горбачев. Perestroika" и "Борис Ельцин и его время" в N 4) и лишний раз убедился в справедливости присловья "врет, как очевидец". Автор пишет: "Усатый Стерлигов на манер американского гангстера сидит, положив ноги на стол, и грозит пистолетом гипсовой фигуре Сталина на письменном столе". Выше на этой же странице приведена описываемая фотография, на которой видно, что ни о каких "манерах американского гангстера" речи нет, так как Стерлигов (действительно усатый) ноги на стол не кладет, а сидит в нормальной общечеловеческой позе (ноги под столом), да и целится мимо гипсового Сталина. Или я подслеповат?
С уважением, Юрий Сабанцев
От редакции. Уважаемый господин Сабанцев! Благодарим Вас за внимательное отношение к журналу. Ноги на столе, как легко убедиться, и впрямь не принадлежат Герману Стерлигову. Это ноги Иосифа Сталина. Приносим извинения Вам и всем читателям за нашу подслеповатость.